Деревенька моя - терпеливая, скромная...

- Татьяна Ивановна, нам уже закрываться пора, а он стоит и ничего не покупает, - пожаловалась директору продавец Ольга. Татьяна подняла голову от накладных и рассеяно переспросила: - Кто стоит? Зачем? Скажите, что закрываемся и всех делов. Зачем меня по пустякам беспокоить? Но Оля мялась на пороге. Татьяна отложила бумаги в сторону и устало сказала: - Понятно. Пошли, разберемся. Вышла в зал и сердце её ёкнуло. Спиной к ней стоял солдатик перед витриной с пирожеными. Оттопыренные уши забавно торчали на обритой голове. - Миша, сынок! - крикнула хрипло Татьяна. Оглянулись все. И Ольга, и уборщица тетя Валя. Повернулся и солдат. Татьяна судорожно вздохнула , опять всё начинается сначала, она вновь увидела сына в чужом человеке. С трудом взяла себя в руки и спросила: - Молодой человек, мы скоро закрываемся. Если ничего купить не хотите, прошу на выход. Совсем ещё молоденький пацан, смущённо улыбнулся. - Извините, выбрать не могу. У меня денег мало, - и раскрыл ладошку с мелочью. -Что, все в увольнении прокутил? А родители плохо помогают?- пошутила Татьяна, подходя ближе. - Да я не себе. Сестрёнке. Меня в отпуск на неделю отпустили, вот я и приехал. Она у меня недалеко живёт. В детском доме на Комсомольской. Мы с ней одни остались. А деньги у меня в поезде украли, хорошо что мелочь в кармане осталась, - покраснел парнишка. Татьяну, как холодной водой окатили и она повернулась к Ольге. - Девочки, давайте по- быстренькому соберите в пакет чего повкусней. Чек мне потом отдадите,- скомандовала она и повернулась к солдату. - Сам поди голодный ?- спросила Татьяна и взяла его за руку. - Пойдем ко мне в кабинет. Я тебя чаем напою и бутербродами накормлю. Паренёк, краснея, пошёл за ней. А тем временем, в зале Ольга с напарницей укладывали в пакет сладости. - И чего наша Татьяна так всполошилась? Уже домой пора и кассу закрывать, а мы тут возись, - ворчала Ольга. Тётя Валя прикрикнула на неё: - Чего ворчишь? Сказали, делай и не бурчи. А Таня правильно делает. Надо девочку порадовать, да паренька поддержать. Но Ольга не сдавалась - Я её, если честно, в первый раз такой увидела. Как она ему крикнула, Миша? Вот вы, тёть Валь, здесь давно работаете, кто это? Уборщица перестала мыть пол и горестно вздохнула. - Так сына её звали. Он у неё в афганскую сгинул. Один единственный у неё был. Не дай вам Бог, девки, такого пережить. Она же раньше другая была. Хохотушка, болтушка. А как Мишки не стало, закаменнела вся. А в кабинете Татьяна деликатно расспрашивала парня. - А давно вы одни? Как сестру зовут? Где ночевать будешь? Тот с аппетитом поглощал бутерброды и бесхитростно отвечал. Что родители в бане пьяными угорели. Сестрёнку зовут Света и через два года она из детского дома выпускается. Что после армии он в деревню вернётся, в родительский дом и туда же Свету заберёт. А ночевать будет на вокзале, он уже с дежурным договорился. А Татьяна слушала его, а видела перед собой сына. Он так же морщил нос, когда говорил и так же откусывал хлеб, сначала корку, а потом мякиш. Тут она спохватилась: - А зовут тебя как? Он удивился: - Так, Михаил меня зовут. Вы же сами там меня в зале окликнули. Я даже удивился, откуда вы меня знаете. У Татьяны горло сжалось в спазме. Она закашлялася так, что из глаз слезы покатились. Миша всполошился: - Что с вами? Плохо? Татьяна отхлебнула из стакана минералку и вытерла мокрое лицо. - Ничего, всё в порядке, не волнуйся. Вот что. На вокзал ты не пойдешь, ночевать у меня будешь. Сейчас к Свете съездим и если не пустят, гостинцы передадим. И не спорь. Я старше и мне лучше знать! Миша робко спросил: - А ваши не против будут? Ну, если вы с улицы постороннего приведете? Татьяна усмехнулась... - Некому против быть. Одна живу. И на мгновение вспомнила бывшего мужа. Он через полгода после похорон ушёл от неё. К девчонке совсем, старше сына их на два года. У него сейчас уже трое детей. Видела его недавно. Постарел, располнел, подурнел. Понятно, что про Мишку и не вспоминает, наверное, детей растит. Это она до сих пор сына забыть не может. Через год после этого события, на перроне стояли двое. Татьяна и Света, которую она забрала к себе. Они ждали скорый поезд. На котором должен был приехать Миша. Их главный человек в жизни. ___ Светлана Наумова

​​У нас говорят, что, мол, любит, и очень, Мол, балует, холит, ревнует, лелеет… А, помню, старуха соседка короче, Как встарь в деревнях, говорила: жалеет. И часто, платок затянувши потуже И вечером в кухне усевшись погреться, Она вспоминала сапожника-мужа, Как век он не мог на нее насмотреться. — Поедет он смолоду, помнится, в город, Глядишь — уж летит, да с каким полушалком! А спросишь чего, мол, управился скоро? Не скажет… Но знаю: меня ему жалко… Зимой мой хозяин тачает, бывало, А я уже лягу, я спать мастерица. Он встанет, поправит на мне одеяло, Да так, что не скрипнет под ним половица. И сядет к огню в уголке своем тесном, Не стукнет колодка, не звякнет гвоздочек… Дай бог ему отдыха в царстве небесном! - И тихо вздыхала: — Жалел меня очень. В ту пору все это смешным мне казалось, Казалось, любовь, чем сильнее, тем злее, Трагедии, бури… Какая там жалость! Но юность ушла. Что нам ссориться с нею? Недавно, больная бессонницей зябкой, Я встретила взгляд твой — тревога в нем стыла. И вспомнилась вдруг мне та старая бабка, — Как верно она про любовь говорила! ____ Ирина Снегова (1922 - 1975)

Видать, на роду у меня энто написано Бабка Настасья проснулась ни свет ни заря от страшного сна, в холодном поту. После сна душа болела пуще тела. Попыталась привычно встать, да не смогла. Перекрестилась левой рукой, правая-то рука больше недели её не слушалась: парализовало всю правую сторону тела. Настасья молилась привычно тихохо, чтобы, упаси бог, сын Григорий, спящий со снохой в соседней горнице, не услышал её ненароком: «Господи-и, прости ты меня, рабу божью Настасью, дурынду старую-у! Согрешила я, сам знашь, шибко согрешила… Вторую неделю лёжкой лежу. Уж и спать-то ладом не могу, совесть-то и во сне меня донима́т, прям никакого с ней сладу, измаялась вся. Сколь лет прошло, а грех сердце разрыва́т, и чем дальше, тем тяжельче… Свово́ ведь сына ро́дного обманула-а, да ещё и, грешным делом, твоей иконой поклялась. И как токмя руки-то мои сразу не отсохли, держа икону-то? Ума не приложу… Ведь мыслимо ли, прям глядя сыночке в глаза, поклялась, будто бы жена ево́ная, Тоська, ему верна была покуда он в армии служил, а то, о чём люди в деревне бают, так э́нто всё чушь несусветная, оговорили, мол, бабу за красоту её ни за что ни про что. Ка́жному-то на роток не накинешь платок-от... Вот ведь я чё наделала-то, сама себе удивляюсь, как только я на такое решиться сподобилась?.. Сынок-то мне поверил тады́, да по сию пору живёт с Тоськой-то душа в душу… Хвост-то свой она, правду сказать, сразу прижала, уж чё-чё, а зазря-то языком сроду не трепала и трепать не буду, зачем напра́слину-то наводить? У меня и без э́нтого грехов хвата́т. Сам знашь, жизнь-то прожить — не поле перейти, всяко быва́т. Кто ноне без греха-то, акромя тя, пожалуй, на всём белом свете боле и нет никого? Верно — не верно, но я так, грешная, разумею. Всякого нагляделась на своём-то веку… А я ведь всё тады́ своими глазами видала: на ночь глядя, ни раньше ни позже, ровно черти меня к колодцу-то в огород понесли. Жара-то в ту пору, как на грех, адская стояла. В избе духота, в груди сдавило так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, ровно рак в грудь клешнями вцепился и сжимал без жалости. Маялась я так, маялась, да дай-то думаю, хоть колодезной водицы испью, может, полегча́т чуток, а то так до утра-то и околеть не долго, душа того и гляди, не спросясь из тела выйдет. К колодцу-то подошла, без задней мысли. А вокруг те́меть така́, хоть глаз выколи. Прям страсть. Только собралась было в колодец ведро опустить, а из баньки-то — в аккурат на меня прям! — ктой-то вышел кра́дче. Батюшки мои, перепужалась я не на шутку, да так, что чуть было в штаны не напруде́нила. Уж думала, воры каки́ ночью шастают. Хотя каки-таки у нас в деревне воры?! Кругом все свои, и ка́жный ка́жного сызмальства знат. Да и чё та́мака брать в бане-то моёй окромя ковша да таза?! Э́нтого-то богатства у всех в деревне хватат. Вгляделась после-то как следоват, матерь Божья, а э́нто, оказывается, Тоська с Петро в обнимку, ещё ни ба́ще! Меня ровно кто обухом по голове ударил, я так и плюхнулась в крапиву-то с расстройства возле загородки, все голяшки, как есть, обжалила, дар речи потеряла: сказать хочу, а не могу и слова вымолвить. Тоська-то меня как увидала, шары-то свои бесстыжие опустила и в рёв, струхнула шибко, в ноги мне упала, и давай базла́ть, да во всю-то моченьку: «Мама-а-ша-а, прости-и, не губи-и, бес меня по-пу-та-ал, Христом богом прошу...» Вот ведь чё страх-то с людьми делат: партейная-то наша с перепугу враз в Бога уверовала, сроду не крестилась, а тут креститься начала, матерь божья пресвята Богородица! К Богу-то у кажного своя дорога, а у неё видать така, через грех… И так мне её пошто-то нестерпимо жаль стало, что я оторопела, а потом неожиданно для себя самой спросила: «Ты чё орёшь-то на всю улку, срамота́ така́, сша́лела ли чё ль — людей дивишь? После, дома поговорим...». Ну а Петро-то, вмиг как корова языком слизала, до чё прыткий варна́к оказался, моментально убёг задами — ровно его тут и не бывало. Вот стыдобушка-то какая, надсмеялся над девкой да сбежал. Зна́мо дело — с таких кобелей-то взятки гладки, как получат своё так сразу взад пятки́. Тьфу, срам-то какой… Ну чё, думаю, делать-то теперя, как дале жить? Я и так и э́нтак кумекала, всю головушку себе сломала, как быть… Сор-то из избы на люди не вынесешь, кому тако́ скажешь, с кем поделишься? Бяда-то кака́!.. Деревня — в одном конце через гашник бзднёшь ненароком, в другом нос зажимают, во как! Знамо, знать бы, где упасть, так загодя бы соломку-то подстелила, чай я, не дурнее паровоза. Но так у меня в ту пору и в мыслях-то не было, шо Тоська тако́ отчебучит и, как бренёвая корова, на сторону пойдёт… Девка-то ране смирнее смирной была, а оно вишь, как вышло-то…Людьми-то добрыми не зря подмечено: в тихом омуте черти водятся! Тихоня тихоней, а э́вон чё удумала… Так я потом ладо́м до утра глаз не сомкнула, всю ночь провошкалась. Поначалу-то ещё сама себя успокаивала, что, может, между имя́ ничё сурьёзного-то и не было, я ж грешным делом над ними свечку-то не держала? А потом светать-то стало, в баню зашла ополоснуться, гнев с себя смыть, а там с глаз долой — из сердца вон,— на полке́-то платок носовой лежит с его срамом, почитай на самом видном месте, тут уж и думать нечё — яснее ясного: дала, стало быть сноха — не отказала, наставила рогов моему Гришеньке за здорово живёшь, а он и ведать не ведает, сердешный… Тьфу, вспоминать-то и то тошнёхонько… Наревелась я досытушки, и чё теперя, думаю, сделашь — коли дело сделано? Хошь не хошь, а как-то с э́нтим дальше жить придётся. Вот бяда-то на мою головушку свалилась кака́ — ни раньше ни позже... Ну так э́нто завсегда́ так — не мною сказано: где тонко там рвётся! Бяда-то приходит не звамши… Токмя́ и сказала сама себе: «Не перегни палку, Настасья, смирись, может, всё само собой образуется со временем-то, не ты первая, не ты последняя, перемелется — мука буде, а нет, так на нет и суда нет…» Опять же и я сама виновата — проглядела девку-то, проглядела... С ево́ной-то красотой и красоте не рад, кругом один соблазн. Да и Петро-то Кизяк — кобель ещё тот! Потискал чуток, да слово ласково сказал и получил, что хотел в своё удовольствие. Девки, как мухи, липнут на говно, а кому оно нужно? По молодости-то э́нтого не разумеют, а после — слава-то за ними, почитай, всю жизнь впереди них бежит. Из-за бабника э́нтого сколь баб по деревне пострадало, а ему всё неймётся. Кизяк, он и есть — Кизяк! Порода у него така́, и нутро тако́. Ужо и мужики-то наши ту́тошные били его без счёту раз за э́нто дело, а с него всё, как с гуся вода! Малёхо оклейма́тся, синяки сойдут и опять за своё же… Он и по сию пору ни одной юбки не пропускат, кобеляка хренов — уж в ком чё есть! Горбатого могила исправит, разве что… Зинке-то, его супружнице ещё при жизни памятник поставить надобно, как только терпит евоные выходки, ума не приложу. Баба видная, а счастья нет, зато робятёшек баских полон дом. А может, смирилась да привыкла? Ко всему привыкашь при жизни-то нонешней…» Настасья полежала в раздумье немного, а потом опять стала слёзно молиться: «Ох, Господи, Господи-и, мать честна-а пресвята Богородица! Вот ведь чё я наделала-то, грех-то какой на мне... Прости уж ты меня, окаянную! Ну, так я же не со зла — мне внучка мово́, Ванюшку, до чё жалко стало — ему в ту-то пору всего два годочка от роду было́, малой совсема ещё... А что Гришка-то у меня пьяный дурной, так ты энто сам знашь, не мне тебе сказывать — убил бы Тоську сгоряча, и чё тады делать? Остался бы Ванюшка сиротой — Боже упаси! И Гришку-то мово забрали бы опосля под белы рученьки да посадили бы туда, где Макар телят не гонял. И кому бы от э́нтого лучше было, сам посуди?! Вот, вот, то-то и оно… Да если б Петро-то Кизяк держал язык-от за зубами, так и до мово Гришеньки слухи-то бы о Тоськиных шашнях с Петро не дошли, а он, как баба базарная по деревне бахваляться начал. Ну куда ж э́нто годно? Вот тебе и мужик… Ужо молчал бы себе в тряпочку, за язык-то ведь его ж никто не тянул, и меня бы, глядишь, до греха не довёл… Что грешна-то, я и сама э́нто понимаю, но душу-то как облегчить теперя, Господи? Ведь душа-то моя ка́жный божий день кровью обливатся, да ты и сам э́нто знашь, каково мне сыну-то родному после э́нтого в глаза смотреть — ведь врагу тако́ не пожелашь, а я с э́нтим грехом столь лет живу… Уж умирать мне, видать, пора, а смерть ходит около, круги наворачиват, словно заигрыват со мной. Да́веча, во сне ко мне пришла без косы — чудно! Через порог токмя переступила, да пальцем пригрозила, а после сказала: «Кайся, Настасья, исповедь слышит Бог! В грехе-то вся увязла…» Да как глянула на меня своими глазищами, аж во сне мураши по коже забегали, а, уходя, всё же добавила таки́ слова жалеючи: «Посели ты в душе Христа и не майся боле!». Сон-то до чё жуткий, да ещё и с четверга на пятницу в аккурат. Так и проснулась я, ни жива ни мертва. Встать хочу, а не могу, ноги-то, гли́кося, меня не слушатся, ровно деревянными в раз стали. Батюшки, думаю, чё со мной тако́? Неужто, паралич схватил? И рукой-то правой пошеве́лить не могу, чтобы перекреститься — страх-то какой! Так до самых петухов-то и долежала. Лежу, думаю грешным делом: отжива́шь ты своё, Настасья! Ох, отжива́шь… Тут болит, там болит, батюшки мои, ни жизнь, а маята одна, до чё дожила… Лежу теперя квашня квашнёй, и ничё не сде́лашь — раньше-то смерти не умрёшь, хошь не хошь — терпи, у всех свой срок... Хоть бы не залежаться тока. Пуще пущего душа болит, столь прожито-пережито... За́годя кто б сказал, так сроду б не поверила, что от жизни устану. И пошто смерть-то ко мне без косы приходила? Забыла ли чё ль, или ещё жизнь у меня впереди есть, неужто? Ну как же я Гришеньке-то покаюсь, кровиночке своей? Живут справно, друг дружку любят, так чё старое-то ворошить, уж столь лет прошло... И с грехом таким жить боле не могу — душа ревёт день и ночь. Прости уж ты меня, дурынду старую, Господи! Дай умереть спокойно. Облегчи мои душевные муки… Э́вон локоток-то близко, да не укусишь… Я бы в церкву-то сходила, и покаялась батюшке, так, ты сам знашь, нет у нас её в деревне нашей. В соседнем селе была, так её ещё в тридцать восьмом годе разрушили нехристи окаянные. Сорок лет без малого прошло, а по сию пору помню, как бабы голосили, когда Яшка рыжий крест-то с купола на землю сбросил. Недолго он после э́нтого прожил, по-пьяни-то и утоп в озере, в аккурат напротив церкви в э́нто же лето… Видать после-то совесть шибко мучила, коль спился в момент… Ты уж прости меня, грешную! Жизнь прожила, себя блюла, как и должно замужней бабе. Своему мужу родному не изменила ни разу, ни душой ни телом, а за грех снохи всю жизнь слезьмя реву. Видать, на роду у меня э́нто написано. Суждено мне, стало быть, за чужой грех маяться… Чуть погодя старушка посетовала сама себе: «Эх, Настасья, Настасья, не то ты говоришь. Ой, не то! За свой грех ты маешься, за свой… И то правда, кто ж меня за язык-то тянул сыну в глаза лгать, да тем паче иконой клясться? Никто! Сама согрешила — сама и маюсь… А сноха за своё ответит, когда время придёт…» ____ Елена Халдина

В Ленинградской области в поле около дороги стоят побеленные русские печи. Едешь и думаешь: «Странно, печи в поле...» И только когда осознаешь, где ты находишься и что это сохранившиеся печи домов сожженной в войну деревни, на тебя накатывает ужас событий этого места. Ужас войны. Печь, помнящая руки хозяйки. Печь, из которой доставали хлеб. Печь, у которой грелись. Печь, на которой спали. Печь из русской сказки. Печь из детства. Печь, стоящая без дома на ветру и под дождем, нелепа, как нелепа война.

НЕПРОСТАЯ БЕРЁЗА Наташа подписала бумаги, получила деньги за дом и облегченно вздохнула: -Ну вот и хорошо, а то я уж вся из мyчилась с этим домом. В нем жили мой крестный с тетей Галей, их сын Леша забрал к себе, в Рязань, и попросил меня продать его. Дом хороший, Вы не переживайте, и люди в нем хорошие жили, счастливо жили. И Вам тут хорошо будет. Только просьба у меня, под окном дома березка растет, старая уже, но не рубите ее, пожалуйста, не простая это березка. Наташа видела, что заинтриговала покупателей, молодую семейную пару, и начала рассказ. ...Коля не переносил cпиртнoе, он знал, что пьянеет от одного только запаха и, как мог, сторонился этого сомнительного удовольствия. Но однажды с двумя старшими товарищами по работе, Коля работал трактористом в совхозе, после работы зашел к одному из них домой. Мужики быстро сообразили на стол, жена хозяина тоже с удовольствием к ним присоединилась. Как Коля ни отказывался, его уговорили сделать глоточек, мол, у их дочери сегодня день рождения, восемнадцатилетие. Коля тут же захмелел, попросил познакомить с именинницей, хозяева за руку притащили худенькую, испуганную девчонку и засмеялись: — Нравится, женись! -И женюсь!- выпятил грyдь Коля и заснул. На другой день был выходной, Коля проснулся в своей кровати, смутно припоминая вчерашний день. Мама укоризненно качала головой, но не ругалась, она знала, что это не повторится. Вдруг они услышали пьяnый смех и скрип их калитки. Вышли во двор и Коля увидел ту самую девушку с ее, уже опохмелившимися, родителями. У нее в руках была сумка с вещами. -Ну что, зятек, принимай невесту. Просватали мы тебе вчера нашу Галеньку, нашу крoвинушку! – пьяnо запричитала ее мать. Нина Егоровна, Колина мама, в yжacе смотрела на пришедших и ничего не понимала. А «теща» подтолкнула к Коле красную от стыда девушку. Галя подлетела к нему, остановилась и вдруг сквозь слезы зашептала: -Пожалуйста, соглашайтесь, я потом уйду, куда-нибудь уйду, не могу больше с ними. Коля посмотрел в ее чистые, мокрые от слез глаза и громко сказал: — Сказал — женюсь, значит, женюсь. Я забираю Галю. Но продолжать пить уходите к себе!- и вытолкал за калитку «родственничков». Нина Егоровна завела Галю домой и налила ей горячего чая со смородиновым листом. Тогда Галя и рассказала, что ее настоящая мама три года назад пoгиблa в aвaрии, папу она никогда и не знала, а это ее тетя с мужем. Сначала они ее удочерили, а потом пожалели об этом, своих детей у них не было и чужая оказалась не нужна. В прошлом году Галя закончила школу, почти на «отлично». Но поступить никуда не смогла, тетя не дала ей денег на дорогу, заставила выйти на работу, на ферму. Сказала, заработаешь, поедешь поступать, а сама все деньги забирала и тратила. -Вы не переживайте, я не буду вас обременять. Можно, я немножко у вас поживу, вот получу зарплату, рассчитаюсь с работы, и уеду.- Галя так жалостно смотрела на Колю и Нину Егоровну, что они, конечно же, не смогли ей отказать. Когда Галя поняла, что выгонять ее никто не собирается, она с радостью спросила, что нужно сделать в доме и, с трудом, но уговорила Нину Егоровну доверить ей какую-нибудь работу. Маленькая, хрупкая девушка оказалась очень умелой хозяйкой, работа так и горела у нее в руках, а пирожки, испеченные ею, просто таяли во рту. Галя еще и припевала таким красивым голосом, что Коля с мамой заслушивались. Как-то вечером, после работы, сделав все дела по-хозяйству, Коля с Галей сидели на лавочке возле дома. Коля показал на молодую березку, растущую рядом, и рассказал, что ее посадил его старший брат Иван. Он вoeнный, служит на Дaльнeм Вocтoке и приезжает очень редко. В последний свой приезд, три года назад, он и посадил деревце, маме на память, сказал, что если березка здоровая расти будет, значит и у него все хорошо. Нина Егоровна теперь каждый день смотрит, не сохнут ли листочки на ней. Понимает, что это шутка, а все-равно проверяет. Ведь у нее кроме сыновей и нет никого, с мужем не сложилось, разошлись они еще молодыми, к родителям своим она на местное клaдбищe ходит. Вот и переживает за Ваню. Галя встала с лавочки, подошла к деревцу и ласково погладила его нежные листочки. Прошло две недели, через два дня Галя хотела писать заявление об уходе с работы и собираться в дорогу. Куда она поедет, точно она еще не решила, наверное, в город на фабрику. Там дают общежитие и можно поступить в институт на заочное. Коля не хотел, чтобы Галя уезжала, с ней в доме стало веселее и даже как-то светлее. После работы он нигде не задерживался и бежал домой, чтобы скорее увидеть эту хрупкую девчонку с красивыми веселыми глазами. Если она немного задерживалась со своей работы, он выходил ее встречать, боясь, чтобы с ней ничего не случилось. Галя тоже с грустью говорила о своем отъезде, но они оба, Коля и Галя стеснялись признаться, что уже совсем не безразличны друг другу. Только Нина Егоровна улыбалась, глядя на них. На утро Коля проснулся резко и сначала не мог понять, что происходит. Потом понял, что слышит громкой крик Гали и собачье рычание и лай. Коля выбежал на улицу и увидел поломанную березку и Галю с окровавленной ногой, отбивающуюся от соседской овчарки, у которой свисал обрывок цепи на шее. Коля подбежал, за ошейник оттащил от девушки собаку, передал овчарку выбежавшему из своего двора испуганному соседу и подхватил Галю на руки. Он прямо на руках отнес Галю в медпункт, находящийся на соседней улице. Когда рaнy обработали и девушка успокоилась, она рассказала, что утром вышла из дома и увидела, как огромная собака грызет их березку. Галя знала, как важно это деревце для Нины Егоровны и смело бросилась защищать его. Но собака успела сломать березку и укусила Галю за ногу. — Нина Егоровна, с вашим Ваней все будет хорошо, Вы не переживайте,- слабо улыбаясь, успокаивала девушка маму Коли. Нина Егоровна крепко обняла Галю, улыбнулась и, глядя на сына, сказала: — Такую защитницу мы никуда не отпустим, правда, Коля? Коля быстро закивал головой и сказал Гале: — Я же сказал, что женюсь на тебе. Вот только, что ты теперь скажешь? Позволишь ли ты жениться на тебе? Галя поморщилась и Коля испуганно вздохнул. — Нет, это нога бoлит,- улыбнулась Галя,- Я согласна. Только у вас я почувствовала себя по-настоящему дома и я очень хочу, чтобы стал моим мужем, Коля. В ответ на приглашение Иван прислал письмо с поздравлениями, извинялся, что приехать на свадьбу не сможет и рассказал, что месяц назад сильно зaбoлел и пoпал в бoльницy, но пусть мама не переживает, он уже совсем выздоровел и даже... скоро жениться на медсестре, которая его лeчилa. Валя очень хорошая и добрая, маме обязательно понравится. Вот они следующим летом обязательно и приедут, уже вдвоем. Мама прочитала письмо и благодарно посмотрела на Галю: — Это ты его спасла, доченька, и невесту свою он не случайно там встретил. А березку ту все ж смогли выходить, дала она новые веточки и потянулась ими вверх, к солнышку, словно благословляя две молодые семьи. Покупатели как завороженные слушали Наташу и пообещали позаботиться об этом дереве. А через несколько дней, проходя мимо проданного дома, Наташа увидела, как новые хозяева вместе со своим маленьким сыном сажали рядом со старым деревом молодую, тоненькую березку и улыбнулась. ____ Автор: Ольга Морилова

Милая моя деревня, Ты мне снишься часто, дорогая! Те поля, луга и все деревья, Время то, где я была другая. Где мечтала у березы, сидя, Там в лесу, напротив, на поляне, В людях все хорошее лишь видя, Доверяя все секреты маме. Ты мне снишься с радугой висячей Над огромным васильковым полем, Где смеялись мы гурьбой ребячьей И не знали никакого горя. Ты мне снишься, как в прозрачной речке Мы купались все денёчки лета И сидели вечером при свечке, Когда не было зачем-то света. Ты мне снишься, как зимою больше Было снега и морозы крепче, Как гуляли мы намного дольше, И простуду мы лечили легче. Милая моя деревня! Я тебя совсем не забываю, Только почему-то вот теперь я Стала совершенно уж другая. ____ Светлана Бахтина

Дорожка, тропинка, окошки и ставенки... Люблю это место, оно лишь моё... Тебя называют по имени-отчеству... Родная на свете деревенька моя... Люблю возвращаться я к дому родному... Ведь берег родной, дорогой навсегда... Заборчик, калитка и ящик почтовый... Родные на свете и на все времена...

Я спрашиваю: «Что вы не идёте домой?» А они мне говорят: «Мы без мамы не пойдём. Нам идти некуда». Отец-то от них ушёл, а мама вот умерла. «Ваша мама теперь на небесах,— говорю.— Пойдёте ко мне жить?». Кивают. Ну, я и привёз их в монастырь. Буквально через пару месяцев к воротам подбросили новорожденную девочку в коробке от бананов. Мама родила её под Новый год, в коробку бросила и принесла к нам. Сколько она там лежала в мороз, не знаю. Я взял её в руки, она была холодной как камень. Совсем замёрзла. Мы скорее отвезли её в больницу. Все врачи говорили, что шансов нет. Но с Божией помощью девочку удалось спасти. Врачи сами дали ей фамилию Счастливая. А назвали мы её Катенька». Стёпку батюшка встретил в интернате для детей-инвалидов. Безрукий мальчишка выскочил вперёд и прочитал отцу Лонгину стихи собственного сочинения. Потом он ходил по пятам за священником с матушками, а когда тот собрался уезжать, Стёпа прижался лицом к рясе и попросил: «Заберите меня, пожалуйста, отсюда!». Батюшка заплакал и увёз Степу с собой. «Мы сначала думали: ну заберём 50. Потом — 100. Затем решили — и 150 ребятишек сумеем досмотреть, но… Они ж, бедные, так настрадались за свою ещё коротенькую жизнь, что сил нет у меня: знать, как им больно, и не забрать к себе! И когда их было уже 200, считал — ну это всё! Но как же «всё»?.. Теперь говорю, наверное, 300 будет». Приют принимает детей со всей страны, в том числе и инвалидов. Некоторые из детей болеют ДЦП, раком. Для 50 ВИЧ-инфицированных детей построили отдельный корпус. Благодаря стараниям батюшки в приюте появились и великолепные медицинские кабинеты, и самое современное оборудование. С 90-х годов Александр вместе с единомышленниками построили для детей спортзал, игровые комнаты, бассейн, вольер с павлинами и даже конюшню для пони. До сих пор не верите в светлых людей? Они среди нас. Они есть...