Екатерина Павловна была несколько старше своего мужа и, как пишет Ольга Демидова, к концу 1870-х годов «от ее красоты ничего не осталось, кроме выразительных глаз». Она располнела, но старинное воспитание, манеры, обходительность и приветливость со всеми, умение найти интересную тему для разговора и интересно его поддержать делали ее знатной дамой Васильского уезда.
В распоряжении Екатерины Павловны были экипаж лошадей и ключница, заведовавшая кухней, людской и погребами. В доме ей были предоставлены пять комнат из шести, обставленные по ее вкусам креслами, кушетками, козетками, оттоманками, канапе, пуфами и креслами-качалками, на которых лежали вышитые подушки и антимакассары.
В семье царили мир и добрые отношения, несмотря на то, что буквально все вкусы супругов были диаметрально противоположны. Екатерина Павловна была чрезмерно аккуратна и чистоплотна. Она спокойно, терпеливо, но настойчиво обучала девочек-горничных премудростям тщательной уборки в доме, которая производилась исключительно под ее присмотром. А вот кухней барыня совсем не занималась. Единственное место, куда она не могла проникнуть с горничной, тряпкой и метелкой, была комната супруга. Туда вообще никто из домашних не допускался.
В конце концов, Екатерина Павловна махнула на это и на многое другое рукой: на туалеты мужа, на его упорный отказ от знакомств и выездов, на его насмешки надо всем, что ей было близко и дорого, на страсть к диким парадоксам, из которых большей частью состояла его речь. Она пришла к выводу, что на него не нужно смотреть всерьез.
Свою единственную дочь родители безгранично любили: они жили ею и для нее, «и оба хотели видеть ее идеалом всех совершенств». Отец с малолетства выучил Катю ездить верхом, брал ее с собой на работы, поощрял склонность к сельскому хозяйству, любил видеть ее в сарафане и в платочке с серпом или граблями в руках, гордился тем, что она не знает усталости, не боится простуды и вообще вытравливал из нее все, что отзывалось «барышней». Он сам учил ее грамоте, следил за ее чтением, выписывал книги и зимой проводил целые вечера за чтением вслух и беседой по поводу прочитанного. Он любовался умом девочки и ее смелыми суждениями.
Екатерине Павловне хотелось вырастить дочь так, чтобы она могла достойно занять место в любом обществе. Сама она всегда и везде, где было можно думала и говорила по-французски; правильному русскому языку не научилась до конца своих дней. Вот и дочери знание французского языка она передала в совершенстве. Катя могла вести часовую беседу на французском языке с самой чопорной и скучной из светских дам или прилично и толково поспорить с каким-нибудь заезжим петербургским гостем. Мать смирилась с занятиями дочери верховой ездой и сельским хозяйством, посчитав, что они ее развлекали и приносили пользу для здоровья.
Дочь усвоила кодекс уставов хорошего тона и общества, преподанный ей матерью. Катя всегда сохраняла олимпийское спокойствие и самообладание, говорила необыкновенно авторитетно. Сконфузиться, растеряться, вспылить, сделать порывистую неосторожность она совершенно не была способна
Ни в гимназию, ни в институт отпустить дочь родители не пожелали, так как не желали «расстаться со своим сокровищем и уступить его чужому влиянию». Средства не позволяли выписывать для дочери учителей, поэтому Веселовские наняли выпускницу Нижегородского епархиального училища Прасковью Васильевну Софийскую, которая обладала исключительным тактом и милым характером. Она должна была пройти с Катей школьный курс грамматики, арифметики, географии и истории. Также ей вменялись обязанности экономки, которые она выполняла весьма усердно и добросовестно.
Перед закатом солнца Екатерина Павловна с дочерью и гостями любила делать прогулки по окрестным лугам и межникам. Эти прогулки сопровождались разговорами о будущем, об интересах современной молодежи. Вернувшись в усадьбу, все усаживались за круглый стол, на котором уже стоял самовар, булочки с маслом, простокваша и ягоды. Владимир Павлович приводил себя в порядок после хозяйственных работ и присоединялся к семье. Под умиротворяющим влиянием заката и летних сумерек он приходил в добродушно-веселое настроение и очень оживлял общую беседу.
Он хорошо и охотно читал вслух, особенно поэтов, из которых в то время выше всего ставил Алексея Толстого. Иногда читал и собственные стихи. Владимир Павлович Веселовский оставил после себя поэтическое наследство: под псевдонимом «лорд Ловелей из Эдинбурга» в 1886 году опубликовал поэму «Спрут», в 1883 году написал, а в 1901 году издал поэму «Дедушка», посвященную Василию Львовичу Демидову, а в 1903 году – сборник «От лиры до балалайки: Стихотворения Хуторянина».
Комментарии 1