Александр Титов
Глава 13. Продолжение.
Зелёный домик с белой печной трубой за невысоким забором, увитым плющом. Недалеко от озера, с видом на церковь. Сколько раз я околачивался здесь возле калитки? Боялся Настиной мамы, Людмилы Викторовны, и ждал, пока сама Настя выйдет гулять. Забавно, насколько банальная мелочь не давала мне покоя.
Я позвал Настю один раз, другой. На третий услышал, как скрипнула дверь, а затем прозвучал не менее скрипучий голос:
– Кто там надрывается на ночь глядя?
– А Настя дома? Можете её позвать? – попросил я.
За калиткой послышались шаги, щёлкнул засов, и ко мне вышла пожилая женщина в шерстяном платке и в телогрейке, надетой поверх застиранного халата. Она уставилась на меня невероятно живыми злато-карими глазами. Совсем как у Насти. Да и в остальном Людмила Викторовна очень сильно походила на свою дочь. Разве что старше лет на тридцать, если не больше.
– Чего говоришь? – растерянно переспросила она.
– Я говорю, Настя дома? Можете её позвать?
– Так… – Людмила Викторовна развела руками и осмотрела землю, словно там где-то в траве Настя и спряталась. – Так она ушла же…
– Куда?
– Купаться, сказала… Но она скоро вернётся. Сказала, что скоро…
– Где купаться? – не поверил я. – У вас бассейн какой-то есть?
Людмила Викторовна старалась не смотреть на меня. Только на свои руки, на землю.
– В озере, конечно. Она любит, когда темно… Любит…
– Так холодно же, дождь вот-вот пойдёт, – настаивал я. Мать Насти откровенно несла бред, но искренне в это верила.
– Значит, Настенька вернётся пораньше. Как думаете?
– Понятия не имею. Я просто с ней поговорить хотел.
Неожиданно Людмила Викторовна протянула ко мне руки, обхватила за локоть и молитвенно предложила:
– Так вы зайдите, там вместе и подождём. Чаю пока попьём, я пирожков спекла. Свежих. Настенька, знаете, очень любит пирожки с печенью, вот я и сготовила на всю неделю. Пойдёмте, пойдёмте. Вместе ждать-то всё веселее.
Я высвободился и отступил. Не нравилась мне эта ситуация. Много чего на ум приходило, но всё мрачное и горькое. Скорее всего Настя действительно куда-то отошла, а мать её, пребывая в маразме, всё перепутала.
– Я как-нибудь в другой раз зайду, – пообещал я и спешно направился прочь. Меньше всего мне хотелось устраивать чаепитие с больным человеком.
А в след ещё долго звучал скрипучий голос:
– Что ей передать, касатик? Настенька скоро вернётся! Скоро вернётся… Скоро… Вернётся…
Глава 14
Стоило мне открыть дверь, как часы принялись звонить десять.
Дядя к этому времени устроился в гостиной перед камином и внимательно перечитывал свою рукопись. Я не стал его беспокоить. Молча уселся в соседнем кресле и расслабился. Только теперь, в тепле и уюте, я понял, как устал. Мышцы согревались и начинали ныть, а в мыслях воцарилась идеальная пустота. Наверное, я даже уснул, но дядин голос внезапно вернул меня в реальность:
– Всё-таки человек удивителен в своей слепоте.
Я встрепенулся, сел поудобнее и взглянул на него, чтобы понять, с кем он разговаривает. Дядя всё ещё занимался черновиком и выглядел так, будто в последний раз говорил лет сто назад.
– Ты что-то сказал? – переспросил я.
– Сказал, – дядя внёс правку, приписал что-то на полях и отложил бумаги. – Я сказал, что человек слеп и упрямо не хочет открывать глаза. Он может стоять перед пропастью и продолжать свято верить в невидимую тропу или в крылья, или ещё во что-нибудь из мира фантазий.
Дядя предлагал очередную философскую беседу вместо ужина? Не очень-то аппетитная замена.
– Пожалуй, я сначала поем. Ты не против?
Вернулся я через полчаса. Дядя уже переключился на Сартра, в камине прибавилось пара свежих поленьев, от чего огонь взбодрился, окреп и танцевал с весёлым задором.
– Знаешь магазин, который теперь в бывшей библиотеке находится? – без лишних предисловий спросил я.
Дядя оторвался от книги, подумал немного и изрёк:
– Литература вечна. Только дурак променяет её на сосиски и водку.
– Так значит, он существует? Магазин продуктов теперь вместо библиотеки? Скажи по-человечески.
– Понятия не имею. Я давно туда не заглядывал, а продукты мне раз в неделю приносит Машенька, которая в школе русский преподаёт.
– Мне Настя говорила, что ты в поселок иногда ходишь. Я думал и продукты…
– Это так важно? – усмехнулся дядя.
– Да, в общем-то нет. Просто интересно… – даже если дядя и знал что-то, рассказывать ничего не собирался. Ну а я решил не настаивать и сменил тему: – Ладно, оставим. Скажи лучше, ты помнишь Мишку?
– Какого? – нахмурился дядя.
– Ну, был у меня друг в детстве. Ты ещё постоянно ругался, что мы лазаем где ни попадя. Помнишь? Ну, Мишка.
– Была такая история о дружбе и трусости, – дядя поставил локти на подлокотники, сложил ладони в замок и вдумчивым взглядом уставился на огонь. Прежде чем я успел сказать ещё хоть слово, он начал рассказ: – В маленькой деревне, потерянной среди скал, жили два мальчика. Мика и Алька. Они были не разлей вода и вечно пропадали то в лесистой низине, что находилась недалеко от их дома, то пробирались в соседские сады и лакомились неспелыми фруктами. Или купались в горном ручье, бросая вызов ледяному бурному потоку.
Любимым же местом ребят был Город Пещер. Древнее поселение, вырубленное в скалах, но со временем заброшенное. Десятки, а то и сотни комнат, соединенных между собой узкими проходами. Стены, исписанные картинами и иконами, остатки старой утвари, а если повезёт, то и труп заблудившегося зверя. Вот, что по-настоящему манило друзей.
Им запрещалось ходить в пещеры. Слишком легко там могло что-нибудь обвалиться, слишком много ловушек осталось после прежних жильцов. Но разве это способно остановить пытливые умы?
И вот, в очередной раз ослушавшись наказа родителей, ребята отправились навстречу приключениям. Весь день они исследовали пещеры, игрались, веселились даже подрались из-за мелочи, но быстро помирились. Так увлеклись детскими забавами, что не заметили, как свечерело. Пора было возвращаться домой, вот только азарт взял верх. Они решили сыграть напоследок в прятки и уже потом уйти.
Мика вызвался прятаться, бросился на другой конец города, в самую дальнюю комнату, какую мог найти и там затаился в самом тёмном углу. Он замер, сделался совсем незаметным и ждал, когда Алька пройдёт мимо. Внезапно земля под ногами вздрогнула, своды пошли трещинами, просели. Всего секунда, и комнату завалило камнями. Мику зажало со всех сторон, он не мог ни вскрикнуть, ни пошевелиться. Ужас охватил его, от боли хотелось орать. Оставалась лишь надежда, что друг всё поймёт и приведёт помощь.
А в это время Алька только начинал искать. Он медленно обходил комнату за комнатой, осматривал все закоулки и лазы. Когда увидел свежий завал, даже не подумал, что произошло что-то неладное. Просто пошёл дальше. Таких заваленных комнат в городе было много, и эта отличалась лишь тем, что пыль вокруг груды камней ещё не осела.
Неудачные поиски быстро навели Альку на мысль, что Мика его обманул и давно уже сбежал домой. Он и сам заметно устал, так что решил не задерживаться в пещерах до ночи, а поторопиться в деревню.
На утро началась кутерьма. Ни свет ни заря родители Мики подняли на ноги всю деревню и первым делом пришли к Альке. Они просили сказать, где он в последний раз видел Мику, откуда начинать поиски. И тут страх обхватил горло Альки. Какая дилемма! Сказать, что они были в пещерах – значило нарваться на родительский гнев. А не сказать – так с Микой могло случиться непоправимое.
Алька колебался недолго. Страх за собственную шкуру быстро взял верх, а Мика… Наверняка он найдётся. Просто сбежал из дома и скоро вернётся, как ни в чём не бывало. Ведь ему всё нипочём. Абсолютно всё…
Дядя замолчал. Молчал и я. Ещё одна история, будто вырванная из моей жизни. Но Мишка-то жив и здоров, значит, его не завалило и он на самом деле в тот вечер сбежал. Или нет? Я уже ни в чём не был уверен.
Глава 15
Надолго затянулась пауза, и приглушённый ход часов в прихожей отмерял её секунды. Пламя в камине сникло, комната погрузилась в оранжевый полумрак, а слова дяди повторялись у меня в голове и каждый раз обретали всё более правдивый образ. Я не мог с ними спорить, не хватало аргументов. То далёкое лето кончилось быстро, и Миша пропал из моей жизни до сего дня. Я забыл о нём, как и о сотнях других людей, выбросил на обочине как помятый, никчёмный фантик от конфеты. Не вспоминал и о той неудачной игре в прятки, и уж тем более никогда не задумывался, что Миша мог оказаться под завалами. В страхе перед ответственностью я обманул его родителей и в тот же день, ближе к вечеру покинул посёлок.
Что дядя знал, а что выдумал, можно было только гадать. Сам-то он ни за что не расскажет больше, чем посчитает необходимым. Впрочем, и выпытывать детали я не собирался. В итоге произнёс:
– Дети. Суются вечно, куда не надо, а потом удивляются, что от взрослых может прилететь.
Дядя усмехнулся, погладил подбородок и многозначительно хмыкнул:
– Я ведь не о детях рассказывал, а о людях. Странная эта твоя особенность в любом проступке выискивать спасительную ниточку, чтобы оправдаться. Дети? Только ли дети боятся ответственности настолько, что готовы пожертвовать чужой жизнью? Только ли детям проще сделать вид, что всё так, как и должно быть, лишь бы не видеть своего приступного бездействия?
– Ко всем в голову не залезешь и под каждый камень не заглянешь. Каждый трясётся за свою шкуру, это природа. А у детей природа особенно сильна.
Мой ответ дяде не понравился, и возмутился он на полтона громче обычного:
– Так может проще скинуть одежду и сесть на четвереньки? Выбросить в мусорное ведро культуру, историю, технологии, обратиться в кровожадного хищника, способного лишь есть, спать и размножаться? Так что ли? А как же совесть? Человек на то и человек, что думать умеет, а не инстинктами управляется. Может потому и нет в твоей душе покоя, что совесть про ошибки не забывает? И озлоблен ты только по причине вечного бегства от последствий своего малодушия, эгоизма, трусости в конце концов.
– Опять ты за меня всё решил, – тяжело вздохнул я.
– Не решил, а понял. Неужели ты думаешь, что лицо твоё, как восковая маска, ничего не отображает?
– То есть ты ещё и физиономистом заделался?
– Зачем? Разве нет на твоём молодом лбу морщин от вечных сомнений? И не опустились ли уголки губ от бесчисленных разочарований? Ты раз за разом делал неверные выборы и превратил свою жизнь в ад, где лишь индивидуалист способен выжить. Но вот чего я понять не могу, так это почему ты с таким упорством не хочешь это увидеть?
– Может, потому что это не так? – процедил я сквозь зубы.
Снова эта надменность и менторство, от которых в руках просыпается гневная дрожь. Зачем? Неужели ни одного вечера дядя не способен провести за простенькой, ни к чему не обязывающей беседой? Рассказал бы о молодых годах, об удачной рыбалке с невообразимым уловом, да мало ли что ещё можно обсудить. Даже помолчать часок, и то лучше будет.
– Не злись, Лёшенька, – мягко произнёс дядя. Самый подлый ход. Сменить резкий напор на медленное, плавное давление. – Я же только добра тебе желаю. Подсказать чего, советом помочь, чтобы тебе и жилось полегче, и спокойствие в душу вернулось.
– Вот только я об этом не просил. У меня и так всё отлично. И работа, и друзья, и вообще всё. Когда Марину завтра увидишь, всё поймёшь.
– А что, если Марина вдруг исчезнет?
– Как? – не понял я.
– Просто. Уйдёт из твоей жизни, закроет дверь на ключ и даже объяснять ничего не станет. Закончатся ваши отношения, как это бывает, на середине предложения, и всё. Что ты будешь делать в таком случае?
Очередной странный вопрос поставил меня в тупик. Я часто представлял такой исход, но отвечать честно не очень-то хотелось. Марина может уйти, а может и до конца жизни прожить со мной, так зачем гадать? С другой стороны, стало действительно интересно, к чему дядя ведёт, и я признался:
– Это, конечно, вряд ли когда-нибудь случится, но если что… Наверное, напьюсь до потери сознания и усну по дороге домой.
– А потом?
– Если не околею за ночь, ты хочешь сказать? Снова напьюсь. Боже, дядь Вить, да если это случится, я уйду в запой. На неделю, не меньше.
– А потом? – настаивал дядя.
– Не знаю. Начну ей названивать, писать общим друзьям.
– Не начнёшь. Ты смиришься, продолжишь спокойно жить и вспоминать её сначала с улыбкой, потом с отвращением. Окажется, что и характер у неё был невыносимый, и в постели она притворялась бревном. Найдёшь кучу причин её ненавидеть, и начнёшь жалеть, что не бросил её первым.
– Ну… Ты, конечно, слишком сгустил краски, и ненавидеть я её не начну, но в целом, неверное, будет как-то так.
– А не споришь ты, потому что прекрасно понимаешь, как поступит она после твоего ухода. В лучшем случае вечерок погорюет и забудет.
– Ты её даже не знаешь!
– Зато я знаю тебя, и этого достаточно.
– Очень интересно, как же ты к таким выводам пришёл?
– Когда человек говорит про любимую, а в глазах его безразличие – это трагедия. Это громче слов свидетельствует о том, что между вами нет любви, но вы в неё играете. Изображаете, причём совсем неумело, самое высокое чувство, какое только есть на свете. А что на деле? Ты ведь сам никогда вглубь не посмотришь, а там и кроются ответы. Вы оба одиноки, оба к этому привыкли и не собираетесь ничего менять. Про Марину я и впрямь ничего не знаю, так что и говорить про неё не буду, но что до тебя, то ошибки так и останутся тяжким камнем на шее, если не признать их.
– То есть совесть меня мучает, а я ни слуху ни духу?
– А это следствие. Ты принял как данное то, что чуждо нормальным человеческим ценностям. Трусость, безразличие, подлость, лживость. И удивляешься, что твоё неосознанное протестует?
– Пойду-ка я лучше спать, пока старая пластинка по новому кругу не заиграла.
– Неужели ты сам этого не замечаешь? – спросил дядя, когда я уже поднялся. – Побег не может продолжаться вечно. Ты либо признаешь, что жил не правильно и обретёшь покой, либо загонишь себя в угол, из которого выхода нет.
– Либо буду жить, как живу, – сказал я через плечо, покидая гостиную.
Продолжение
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 1