Предыдущая публикация
Премьера повести.
В режиме нереального времени
Глава 1
Сашка проснулась в полдень, что было для неё очень рано: обычно она поднималась после обеда. Не открывая глаз, нащупала телефон на табурете, приспособленном под прикроватную тумбочку. Единственная радость в этой дыре — телефон.
Сашка была уверена, что к бабушке её сослали не просто так, а после того случая, когда она поскандалила с мамой. А ведь начиналось всё так мирно! Они смотрели фильм, развалившись на диване, и ели мороженое, мама — крем-брюле, а Сашка смаковала рожок с чёрной смородиной, который очень любила. Фильм закончился, и внезапно выскочил этот ролик, старый, Сашка его нечаянно включила.
— Оставь, оставь, — махнула рукой мама.
На экране толпа подростков Сашкиного возраста, едва ли старше пятнадцати-шестнадцати лет, скандировала лозунги. Им было весело: на лицах — улыбки, в руках — айфоны.
— Тупые малолетки, — поморщилась мама, — ремня им всыпать, протестунам.
Сашке стало обидно.
— А разве полиция имеет право заламывать руки? — вскинулась она. — Они ничего такого не делают. Вышли на мирный протест поддержать своего лидера.
— Ну-ну. Я смотрю, ты хорошо осведомлена. Неспроста этот ролик выскочил. Смотришь всякую дрянь.
— А что, мне и посмотреть нельзя?
Сашка не заметила, как перешла на повышенный тон. Её бесило, когда родители указывали, что делать, как будто ей пять лет, как будто мультик не тот выбрала. Сашка, с тяжким вздохом поднялась и скрылась в своей комнате.
Это была только её комната, не пополам с сестрой. Спасибо родителям хотя бы за это. Здесь стояла кровать с маленькими цветными подушками, комод и письменный стол с креслом.
— Давай спокойно поговорим.
Опять мама. Сейчас будет нотации читать. Какая же она душная!
— Твой лидер, как ты сказала...
— Он не мой.
— Хорошо, пусть не твой. Он оскорбил пожилого человека, ветерана. Если бы твоего прадеда, который всю войну прошёл, обозвал этот хмырь, я бы его задушила своими руками. Да отложи ты телефон, когда я с тобой разговариваю!
Сашка закатила глаза, бросила телефон на кровать.
— И про парад Победы сказал, что он превратился в карикатуру.
— Это его мнение.
— Пусть он своё мнение оставит при себе! — вскипела мама. — Не думала, что моя дочь станет защищать негодяя.
— Ох, оставь меня в покое! Может, и лучше мы жили, если бы победила Германия. Вот вы все говорите: немцы звери, изверги... А я читала, что они были добрыми, даже хлебом и шоколадками детей угощали.
Мама побелела:
— Как ты можешь! Твоя прабабушка в оккупации жила! Сколько фашисты мирных убили, замучили и отравили! Я же рассказывала тебе, а ты — про шоколадку... Стыдно тебе должно быть, стыдно!
— А мне не стыдно. Это моё мнение!
Мама резко повернулась и вышла. Сашка притихла: из глубины дома донеслись приглушённые рыдания.
На душе было противно и муторно, не следовало так говорить с мамой. Теперь она обидится и будет молчать, пока Сашка не извинится, или сделает ещё хуже — не возьмёт её в Сочи.
И действительно. Всего пара дней прошла, и отец сообщил, что поездка откладывается, потому что на работе кто-то заболел, а он ведь такой незаменимый. Ну конечно, повод нашли!
— Что мне делать дома? Я со скуки умру, — ныла Сашка.
— Мы с тобой поедем к бабане, — сказала мама.
Бабаня — это бабушка Аня, мамина мать. Так её Сашка звала в детстве, а потом стали повторять и другие. А что, прикольно, всё в одном слове.
Сашке у бабани жилось вольготно. Та позволяла засиживаться допоздна, спать сколько хочется; работой по дому и огороду не нагружала. Бабушка много разрешала, никогда не ругала и называла Сашку своей красавицей. Та фыркала: ну какая красавица? На самом деле она лукавила и внешностью была довольна. Волосы, светло-русые, густые, любила и холила.
Зевая, Сашка натянула шорты и майку со смеющимся черепом, которого мама называла бедным Йориком.
— Моя красавица проснулась! — просияла бабушка и ласково пожурила: — Опять поздно легла, не поднимешь. Ешь, и за земляникой пойдём. Соседка вчера ведёрко набрала. Варенье сварю, будешь зимой есть и меня вспоминать.
Сашка через силу улыбнулась, опустила глаза и помрачнела. Пить чай с душистым вареньем ей нравилось, а ползать по траве на коленках, собирая мелкую ягоду, — не очень. Да и зачем тратить время, когда всё можно купить?
— Хитрая ты, Сашуня, всё тебе купить. Денег не напасёшься, своё-то лучше и дешевле.
Она собиралась неохотно, надела кроссовки, засунула в карман мобильник. Земляничная поляна находилась недалеко за селом, всего-то пришлось пастбище пройти — и вот она. Вдалеке стеной стоял лес, перед ним зелёным ковром расстилалась поляна.
Сашка раздвинула траву и увидела резные листочки и ягоды, усыпанные мелкими семенами. Собирать землянику ей быстро надоело, мешали слепни и мошкара, и она бросила это занятие, едва ягоды закрыли дно пластикового ведёрка.
Справа у леса светлел увенчанный звездой мемориал с низкой оградой. На табличке было выбито: «Вечная слава павшим за освобождение…» — и имена.
— Вечная им память… — вздохнула бабаня. — Наше село в сорок третьем освободили от фашистов. Как драпать стали, так сразу: «Гитлер капут, Гитлер капут».
— Откуда ты знаешь? Ты же после войны родилась.
— Ну так и что? Мне мамка моя всё рассказывала, она в оккупации жила.
Про оккупацию бабаня говорила и раньше. Сашка слушала, и ей казалось, что всё это случилось очень-очень давно, едва ли не тысячу лет назад, а поэтому и вспоминать не стоит. Ну было, ну прошло. Зачем ворошить, надо просто жить дальше.
Бабаня положила на плиту веточки земляники:
— Царствие Небесное погибшим. Пусть порадуются… цветы в другой раз принесу.
Сашка фыркнула.
— Чего фырчишь? — покосилась бабаня.
— Им ничего уже не надо. Ни цветов, ни ягод.
— Надо. Это знак, что мы помним и чтим… Пойдём обратно, что ли, Сашуня? Ведёрки полные.
…Дома Сашка только устроилась посмотреть новое видео любимого блогера, как её позвала бабаня на кухню, перебирать ягоду от сора, травинок и веточек. Сашка надела наушники, пристроила телефон к сахарнице, неохотно и медленно принялась перебирать землянику. Бабаня что-то сказала, Саша поняла это по шевелящимся губам.
— Что?
— Да девушка красивая, говорю, глазастая такая.
— Это парень вообще-то, — усмехнулась она.
— Парень? А губы накрашены, серьги в ушах. И ручкой вот так делает, как женщина. Сашк, ты шутишь, что ли?
— Они все так делают… Баб, не мешай смотреть.
— Да-а-а… — протянула бабаня и покачала головой, — я удивляюсь… Куда катимся?
Она надолго замолчала, сердито высыпала ягоду в эмалированный таз. Время от времени Сашка чувствовала на себе внимательный и какой-то горький взгляд.
Видео закончилось.
— Баб, я устала. Можно я пойду?
— Знаешь, что я думаю? — тихо проговорила бабаня, как будто про себя. — Если война начнётся, вот эти накрашенные мужики пойдут нас защищать?
— Ну какая ещё война? — поморщилась Сашка.
— Какая… обыкновенная, на которой умирают.
— А зачем защищать? Лучше сдаться, чтобы никто не погиб.
У бабани опустились руки.
— Дура ты стоеросовая! Если бы в сорок первом наши сдались, тебя бы сейчас просто не было. Кривляешься, строишь из себя… Или из головы вылетело, как в оккупации жили?
— Мне об этом никто не рассказывал.
— Да что же ты врёшь! — возмутилась бабаня. — Я не рассказывала или мать твоя не рассказывала? Тебя бы в оккупированный Курск отправить, чтобы посмотрела своими глазами.
— Ой, ну хватит! Вы с мамой как сговорились!
Сашка сунула в карман телефон, с которым не расставалась, бросила в сумку наушники и, кипя негодованием, выскочила во двор. Быстро пошла по улице.
***
Ноги сами привели её к реке, где вразвалочку ходили по берегу белоснежные гуси. Сашка уселась прямо на траву, отпила глоток воды из пластиковой бутылочки.
Крупный гусь вытянул шею и, тряся коротким хвостиком, переступая красными перепончатыми лапами, стал приближаться к Сашке. Он растопырил крылья и зашипел, Сашку как ветром сдуло. Вслед неслось разноголосое «га-га-га», гуси издевательски смеялись над ней. Она отряхнула шорты и с показной неторопливостью направилась за село, туда, где утром собирала ягоду.
У мемориала всё ещё лежали веточки земляники. Сашка посмотрела на них, скривив губы, и вдруг с неожиданной злостью наступила кроссовкой и размазала по мраморной плите, будто ягода была виновата во всех бедах. Брезгливо вытерла подошву о траву, повернулась и пошла в лес.
Вот так, вот так! — колотилось сердце, перед глазами всё плыло и кружили светящиеся точки, дышать стало тяжело, и ей показалось, что воздух мерцает, как наэлектризованный, лицо словно облепила влажная паутина.
«Солнечный удар», — решила Сашка. Остановилась, сделала несколько глубоких вдохов, и постепенно круговерть улеглась. Она выбрала ритмичную песню и приготовилась идти с музыкой, пританцовывая, но в наушниках зависла тишина. Пропал с экрана значок сети, и связи тоже не было.
Ей показалось, что лес стал гуще и непролазнее. Ветки цеплялись за волосы, на голову сыпалась какая-то дрянь. Хватит, погуляла! Бабаня уже всё забыла, и не будет сердиться из-за ерунды.
Впереди блеснула река. Сашка хотела сделать крюк, чтобы не встречаться с противными гусями, однако сейчас их не было видно ни в воде, ни на берегу. Наверняка птиц прогнали те трое мужчин, которые купались, смеялись и выкрикивали что-то неразборчивое. Один из них, блондин, вышел из воды, и Сашка обомлела: он был голым, без плавок.
— Спятил... а если увидят? — пробормотала она и хихикнула: — Без комплексов чел. Ну, я тебя прославлю, звездой интернета будешь.
Сашка подкралась ближе, таясь за деревьями, выбрала удобное место и навела на купальщиков камеру, давясь смехом. Голый блондин вытирался полотенцем, повернувшись к ней лицом, как нарочно. Он вытерся наконец и громко сказал по-немецки: «Хватит, пора возвращаться!» — и Сашка его поняла.
Несколько лет назад в школе ввели второй иностранный язык. Спорить с директором никто не смел, и Сашка с одноклассниками добровольно-принудительно ходила на уроки немецкого. Стоны, недовольство и жалобы на большую нагрузку учительницу не трогали.
Успехи в немецком у Сашки были немного выше среднего. Она легко запоминала слова, могла перевести текст и написать несложное сочинение о родном городе или о том, как провела каникулы, и считала, что делает большое одолжение. Кто сейчас учит немецкий? Да никто. Анахронизм какой-то.
Между тем и два других немца вышли на берег, перекинулись с первым парой слов, называя его Паулем, подобрали с песка одежду и побрели по тропинке в чём мать родила. Ничего себе! Неужели голыми в село пойдут? Сашка, страшно заинтригованная, пошла следом, держась на приличном расстоянии. Вот показался крайний дом, и какая-то женщина, наверно соседка тётя Наташа, прошмыгнула в калитку, возле которой стоял чёрный старый мотоцикл. А немцы шли себе, гоготали, разговаривали и не делали ни малейших попыток прикрыться.
Саша огляделась: кажется, она свернула не туда, не на ту улицу. Дом, который она приняла за дом тёти Наташи, оказался бедной хибаркой с соломенной крышей и побеленными стенами. Сашка оглядывалась и видела чужие дома, грунтовую дорогу с колеями от шин, деревья, которых раньше здесь не замечала. Она нащупала в кармане брюк телефон. Гудка не было, связь так и не появилась.
«Надо вернуться к реке, а оттуда домой, — решила она и повернула назад. Дорогой несколько раз проверяла, не появилась ли связь, раздражённо цокала языком. Что за день сегодня!
— У-у, фрицы проклятые, всю рыбу распугали! — услышала Саша и увидела сквозь заросли рогоза подростка с удочкой, стоящего на деревянных мостках.
— Сап! — с улыбкой сказала она.
Мальчишка обернулся как ужаленный. Это был её ровесник или немного старше, рослый, симпатичный, загорелый, закалённый горячими ветрами. Такого не портили даже обноски — старая рубашка с закатанными рукавами и мешковатые штаны.
— Че…чего? — оторопел рыболов и уставился на Сашку широко раскрытыми глазами.
— Привет, говорю. Слушай, интернет есть? У меня ни связи, ни интернета.
Он нахмурился, посмотрел себе под ноги:
— Нету такого… наверно, эвакуировался.
— Зачётная шутка! — Сашка обиженно отвернулась.
— Ты зачем здесь ходишь? У тебя пропуск есть?
— А что, без пропуска нельзя? — презрительно бросила Сашка. — Может, ты меня домой не пустишь?
— А это у тебя зачем? — спросил паренёк и дотронулся испачканным пальцем до носа.
Сашка закатила глаза и простонала:
— О-о-о… Ты из какой пещеры вылез? Это пирсинг, для красоты… Скажи, направо — это короткая дорога до села?
— Она самая.
Она пошла по указанной тропе и увидела те же самые обшарпанные дома, пыльную дорогу, исполосованную колеёй. Связи по-прежнему не было, и Саша запаниковала. Остановилась возле дома, крытого дранкой. Нащупала вертушку калитки, шагнула и застыла, разглядывая аккуратный двор и пустую собачью конуру.
Хлопнула дверь, и на крыльцо с ведром грязной воды вышла босая женщина, замотанная по-крестьянски платком, в просторной ситцевой блузке.
— Простите, вы знаете, где Анна Снегирь живёт?
Хозяйка вздрогнула, резко одёрнула подол подоткнутой юбки.
Продолжение следует
Ольга Пустошинская
Следующая публикация
Комментарии 9
КОЗА мелкая!!!
ЗА ягоды на мемориале шею свернуть!!!!
Классный рассказ. Очень про малолетнюю тварь!!