Предыдущая публикация
#НавстречуСентябрине2024
Совсем скоро в г. Новоаннинский в 13-й раз состоится областной музыкально-поэтический фестиваль «Сентябрина». На праздник соберутся поэты, барды писатели со всей области, а также гости фестиваля из других регионов и стран. Спешим сообщить, что мы начинаем знакомство с участниками литературного форума и их творчеством на интернет площадке фестиваля. Материал здесь будет размещаться по мере поступления.
Первую в этом году заявку на участие в «Сентябрине» прислал Голиков Леонид Тарасович из Волгограда. Член союза журналистов и автор книг прозы «Летний дождь», «Среди степей и тополей» работал журналистом, был редактором областного научно-методического центра культуры. Больше двадцати лет занимается предпринимательской деятельностью. Его рассказы публиковались во всероссийских и областных изданиях, журналах «Голос», «Голос казака», газетах «Православное слово», «За Русь святую»; альманах «Сентябрина» и «Александр Невский» и в коллективном сборнике «Мамаев курган помнит».
Голубое платье с белыми цветами. Отрывок
- Парфеша, вставай! Ларион приехал. Выйди на минуту. Не хочет он заходить в душную хату, полную мрака; так и сказал, - позвала мужа супруга Сюра (так ласкательно ее звали в хуторе).
По молодости она была Ксенией, по отцу – Ивановной. Высокая, стройная женщина.
- Черти его носят. Все по гостям ходит, - ворчал Парфен Тихонович.
Но в душе был рад приезду брата. Встал, надел рубашку, штаны, вышел на белый свет.
- Парфен, ты кровать полюбил, как девку молодую. Все лежишь на ней да лежишь, - заговорил младший, Ларя.
Протянул руку брату для приветствия, тот – свою. Кисти большие, жилистые, с толстыми пальцами. За долгую жизнь натрудились как в колхозе, так и с домашним хозяйством; и сейчас, когда было Парфену за восемьдесят, а Лариону чуть меньше, ладони, утомленные бездельем, не жались упруго. Ткнулись рука в руку.
Казаки сели на широкую лавку у ворот, стоявшую здесь еще с детства братьев. Ларион достал пачку папирос, протянул брату, тот взял одну, сплющил ее конец, сунул в рот. Младший сделал то же самое. Загремел спичками, зажег огонь. Закурили. Дым приятно защекотал ноздри…
- Лето ноне жаркое, печет, зноем поливает, - заговорил гость.
- Давно у Савелия, братишки старшего, на могилке был? – спросил Парфен.
- На Пасху с племянницей Марусей ходили. Обошли могилы всех наших родных. У Саввы посидели за столиком на лавочке.
- Я не выбрался. Уже не помню, почему.
- Там все хорошо. Порядок кругом: поют птички, кресты, оградки, цветы разные…
Тихо на хуторе в августовский полдень.
- Никитая на днях видел в Обливской, по базарчику прохаживался, такой же худой, стройный, как в молодости… В райцентре живет, в хутор не вернулся.
- А куда ему возвращаться? От поместья одни канавы и бугорки остались. Дом еще в войну сгорел. А был большой, просторный, там еще правление колхоза заседало вместе с учетчиком и комсомольцами. Никто на этом месте так и не построился, - уверенно говорил Парфен.
- Девяносто пятый Никитаю пошел, а все гуляет, на людей смотрит…
- У него все деды и бабки долго жили, - продолжил старший брат, - а горя хлебнул: в тюрьме сидел пять лет за помеху колхозному строительству; семью раскулачили, сослали на Урал. После тюрьмы уехал к родным. Всю жизнь там прожил, а к старости вернулся в родные края.
- С молодых лет со мной не разговаривает, сторонится, - разулыбался Ларион. – Все злится, обижается, что я Нину Сеньшину у него отбил перед самыми сватами.
Парфен на эти слова особого внимания не обратил, продолжил:
- По весне он вместе с дочерью в хутор приезжал на новой «Волге». Дюже на него дочь похожа. Я к нему выходил. Постояли, погутарили о том, о сем. А напоследок знаешь, что Никитай мне сказал:
- Парфен, как же так, теперь ни колхоза с председателем, ни комсомола с активистами, ни партии большевиков, ее уничтожили одним росчерком пера, Указом президента России. За что я страдал в тюрьме? Мои сестры Ольга и Верочка умерли от голода и холода в чужом краю.
- Да, было, Никитай, не вернуть, никак не вернуть…
- Грамотный стал, все знает, помнит.
- Запомнишь, еще как запомнишь, если на мороз из теплой хаты выгоняют семью с детьми и везут на станцию, в холодный вагон.
Казаки замолчали. А что говорить? Был колхоз, и нет его: общего двора с коврами, быками, отарой овец, кузни, тракторного отряда, гаража с машинами…
Следующая публикация
Нет комментариев