Предыдущая публикация
Рябиновы
Любовь Курелюк
— Борь, у тебя как там? Ну что ты опять сел за эту газету, Борис! — Настя недовольно повела плечами. — Скоро Рябиновы приедут, а столько ещё дел! Интересно, они про Ниццу расскажут? Ох, романтично, конечно, на годовщину вот так слетать куда–нибудь… Да, Борь? Боряяяя!
— А? Чего? Ну да… Ну да… — Борис Борисович пожевал губами, подергал себя за ус, вытащил из–за уха карандаш, стал разгадывать кроссворд.
— Чего да, Боря?! Ты меня вообще не слушаешь? Тарелки неси! Тарелки, говорю, неси! — рассердилась Анастасия. — Да хватит уже с тебя этой прессы! Господи, ты, Боже мой! Боря! Между прочим, это ты пригласил Рябиновых! Ты! И будь добр помогать мне!
— Рябиновы… Настя, ну что ты переживаешь… — Борис вписал очередное слово в клетки. — Рябиновы — дело наживное… Бобр! Точно, Настя, бобр! Ах ты моя умница!
Он обнял жену, поцеловал в губы. Та отстранилась, поморщилась.
— Ну полно, Настасья, полно сердиться! Я сейчас! Так–с… По горизонтали… — Губы Бори что–то шептали, карандаш прыгал по строчкам.
Женщина покачала головой и ушла на кухню. Там, в духовке, томилась утка, привезенная Борей с охоты. Именно на этой несчастной охоте они и познакомились — Боря с женой Настей и Рябиновы, Эллочка и Миша.
Элла постоянно восторженно что–то рассказывала, подносила мужу патроны, переспрашивала, не намочил ли он ноги. Она была вся такая воздушная и милая, лепетала, как ребенок, зажимала ушки, когда мужчины палили по тарелочкам, и всё повторяла: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!»
«Тетке под шестьдесят, а она из себя всё куколку строит!»— Именно так подумала про Эллу Настя. Она–то, Анастасия, уже остепенилась, ведет себя спокойно, с достоинством, козочкой вокруг мужа не прыгает.
— Что–то вы уж больно холодны, — хихикнула как–то Элла. — Не угодил чем?
— Кто? — не поняла Настя.
— Да муж ваш! Мы вот до сих пор, как влюбленные, ей–богу! Мой Мишенька мне такие комплименты говорит! Такие комплименты, я даже повторить не решусь, а то вы смутитесь! — Элла опять засмеялась, как будто мышь зубы выставила. — А вам говорит? Ах, какие они смешные, глядите! Как мальчишки! — женщина ткнула длинным худым пальчиком с красным ноготком в сторону мужа и Бориса.
И это «глядите», и вообще столь наивное восприятие мира Настю тогда раздражало. И зачем она вообще приехала на эту охоту?! Но Боря просил, да и дома вроде как делать нечего, а осень такая красивая, с рассыпанным под ногами червонным золотом, рубиновыми всполохами в роще…
Когда мужчинам надоело играть в охотников, а заказанные шашлыки были ещё не готовы, Элла принялась бегать между деревьями, поднимать ворохи желтых листьев, подбрасывать их и кружиться, раскинув руки.
— Всю грязь на шапку соберет! — опять же резонно заметила Настя. А вот Борис так, кажется, не считал. Он с интересом следил взглядом за Мишиной женой, иногда даже как будто улыбался её выходкам.
Когда сели есть шашлык и подали вино, Элька тут же запричитала: «Ах, не наливайте мне больше! Я такая пьяная! Напилась! Простите меня, я так быстро пьянею! Я совершенно пьяная…»
Она все говорила это слово «пьяная», говорила, так что у Насти закружилась голова. Или, правда, вино так действовало.
А Элька висла и висла на шее мужа, подставляла свои губы, Михаил тыкался в них, смущенно поглядывал на новых знакомых.
А Боря? Что же Боря? Не провернуть ли и с ним такой фокус? Пусть целует! Настя посмотрела на мужа, но он уже спал, приткнувшись плечом к бревенчатой стеночке, поднял воротничок куртки, натянул шапочку и спал. Вот и вся любовь…
Тогда обменялись телефонами, стали как будто дружить семьями.
У Миши и Эллы двое дочерей, учатся где–то за границей, проходят стажировку.
— На какие деньги, Боря?! На что они там живут? Ты уж извини, но мне кажется, эти Миша с Элла — не очень честные люди! — распиналась Настя, пока ехали с шашлыков домой. — Не олигархи же. Ну вот мы, вроде не бедные, ты на ответственной должности, при министерстве, я тоже не носками на рынке торгую, а наши Оленька и Игорек так не шикуют. Боря!
Тот кивнул. Он вообще имел обыкновение соглашаться с женой по любому поводу. Но потом делал так, как считал нужным.
— Да ладно, веселые люди, вон, как любят друг друга, чего ты? — махнул он рукой. — Ты мед взяла? Тот, что мы купили, взяла?
Анастасия кивнула, поджала губы.
— Ну и хорошо. Приедем, чайку сделаем, медку… Я подремлю, ты меня разбуди, когда выходить надо будет. «Я буду долго гнать велосипээээд…» — запел он, потом захрапел.
Вот так. У них, у Рябиновых, значит, любовь. А у Насти и Бори Игнатовых что тогда? Борис её даже не целует, ну или очень редко! Живут просто вместе, как родственники, не более…
Скоро Боря сообщил, что встретил случайно Мишу в метро, пригласил в гости.
— Да? И когда же? — сухо уточнила Настя, представив, как по их гостиной будет прыгать великовозрастная Эллочка и повторять, грассируя «Р»: «Шарман» — на каждую увиденную ею статуэтку, коих в квартире Игнатовых было много.
— Да на субботу договорились. Всё, Настя, мне некогда, побежал. У Костина сын сегодня защищается, Вальяжнов звал на семинар… В общем, дел невпроворот. Всё. Ушел!
А Миша, небось, когда уходит, Эллу целует, говорит: «Хорошего дня, милая! Я позвоню!»…
Ну и ладно. Гости так гости. Но у Насти тоже много дел, всё же в доме культуры сидит, заведует творчеством!..
Своими чаяниями о том, что у них с Борисом что–то не так, а правильнее «всё никак», Настя делилась только с самой близкой подругой, Еропкиной Анной Васильевной, а для своих — Анькой.
— Ну… — протянула Еропкина, пожала плечами. — У всех по–разному. Кто–то вообще под старость лет разводится и живет себе хорошо.
— Я не хочу разводиться! Я хочу, чтобы было, как у Рябиновых! Нет, лучше даже! — упрямо твердила Анастасия.
— Ну… — опять затянула Аня. — Тогда возрождай.
— Что?
— Страсть! Твоя Элла подогревает мужа, постоянно на пределе, на острие! Я думаю, дома она закатывает ему истерики, грозится его бросить, а потом следует сладкое примирение. Как–то так. Ну, оденься по–другому, купи что–то этакое… Нырни во все тяжкие, Настька!
Вечером Анастасия зашла в торговый центр. Народу везде много, только в отделе белья — никого. Зайдешь туда, и тебя сразу облепят консультанты: «Ищите что–то конкретное? А размер? Вам что–то подсказать?»
Настя постояла у витрины, раздумывая, нырять ли ей в эти самые «тяжкие».
Решилась…
Выбранный пеньюарчик сидел на ней даже очень ничего, и цвет к лицу. А цена? Ну что ж, придется заплатить, это же во имя их с Борей любви!..
На следующий вечер надела. Борис, как обычно, сидел за своим письменным столом, что–то читал. Темнота вокруг, только настольная лампа горит и экран компьютера. Боря, в очках, майке и широких хлопковых штанах от пижамы, в полосатом халате и теплых носках, приник к экрану, хмурится.
— Боря… — тихо, как можно сладостней позвала его жена. — Боренька…
Не слышит.
Подошла, встала за спиной, обняла за шею. Хорошо, что духами пшикнулась, муж их любит!
— Борь, может хватит уже работать? Устал… — прошептала ласково, погладила его лысеющую голову, но тут же услышала в своем голосе Элины нотки, стало противно.
— Устал, Настенька… Устал… Но что делать, что же… — Обернулся он и замолчал, оглядывая жену с ног дол головы.
— Нравится? — Настя покрутилась перед ним. Хороша! И знает, что хороша! И свет такой романтичный, и вообще.
— Ну… Ээээ… Нравится, конечно. Настя, ты во всем прекрасна, но тебе же холодно! Вон, руки какие! Ледяные руки–то! Ты вот что! Ты мой халат накинь, а я тебе чаю сделаю! Горячего чаю! Точно! И с медом. Настя, ну разве можно вот так… А ноги! Дай, я потрогаю пальцы! — приказал он. Анастасия послушно подняла левую ногу. — Ну точно! Господи! В квартире колотун, отопление не включили, а она разделась! Ну Настя, у тебя же слабые легкие! Девочка моя! Иди под одеяло скорее! А я на кухню…
Настя слышала, как муж гремит чайником, вынимает из шкафчика глиняный бочоночек с медом, ругается.
Вот и вся романтика. Новый пеньюар брошен на стул, Настя натянула теплую байковую рубашку, клетчатые брюки, шерстяные носки, накрылась одеялом. И, правда, что–то холодно…
Он кормил её из ложечки липовым медом, держал чашку, пока она устраивалась поудобнее, рассказывал, как сегодня был на лекции Патракова и какую чушь там несли профессора. Он по–отечески ласково растирал её руки. Как когда–то дед…
В детстве всю зиму Настя проводила у деда с бабушкой на даче. Топили настоящую русскую печь, парились в бане, «выгоняли хворь», как говорила бабуля, выстилая пол в баньке еловыми лапами. От них пахло смолой и холодным свежим воздухом. Потом сидели за столом и ели, дед рассказывал Насте на ночь сказки. Больше всего любил про Серебряное копытце.
Они даже однажды видели у леса оленя. Потом Настасья бегала, искала драгоценные камешки, но ничего не нашла…
С местными ребятишками Настя каталась с горки, возилась в снегу, вваливалась в избу вся снежная, белая, как медвежонок, смешная, кругленькая, в крест–накрест завязанном платке.
«Ладушки, ладушки! Испекли оладушки!» — пел дедушка и растирал замерзшие Настины ручки.
— Зачем варежки снимаешь? Пальчики заболят! — ругалась бабушка.
— Не заболят, деда погреет! — отвечала ей девочка…
А теперь вместо дедушки — Борис. Он тоже ласковый, заботливый, но… У Эллочки не так!
— Ты чего вздыхаешь? — поинтересовался Боря, прервав свой рассказ о каком–то симпозиуме.
— Да так… Ничего. Спать хочется. Я лагу уже, ладно? Спокойно ночи, Боря.
Настя отставила чай, повернулась к стенке. Муж подоткнул ей одеяло, «чтобы не дуло», и ушел, погасив свет. А пеньюар, не оцененный, никому не нужный, так и лежал красным растекшимся кружевным пятном на стуле. Утром Настя скомкала его и бросила в шкаф…
… Рябиновы ввалились в прихожую, сунули в руки хозяевам торт и шампанское, Элла кинулась обнимать Бориса, да так крепко и пылко, что Настя даже испугалась, что она раздавит его.
— Ну! Показывайте свои хоромы! — сцепив руки на выпирающем животике, сказал Михаил. — Анастасия, вы выглядите прекрасно. И пахнет так вкусно! Вы настоящая хозяйка!
Эллочка при этих словах скривилась, шепнула что–то Боре на ухо, тот растерянно пожал плечами.
Настя была права. Статуэтки за стеклянными дверцами шкафов надолго приковали к себе внимание гостей. Пастушки и охотники, дети, балерины, женщины в сарафанах, животные, птицы — у Настиного мужа была большая коллекция, он собирал её всю свою сознательную жизнь.
— Борис Борисыч, неужели вы увлекаетесь? — прощебетала Элла. — Столько всего…
Её глазки разбегались, того гляди, вывалятся из глазниц.
— Да. Это, собственно, моя коллекция, — с гордостью погладил рукой шкаф Боря.
— И где же вы это всё добываете? — Элла взяла Бориса под локоть, стала кивать его объяснениям.
— По комиссионкам, рынкам, знаете ли… Барахолки… Ну и то, что знакомые отдадут. Вот этот летчик–полярник достался мне от школьного товарища. Они уезжали, хотели всё выкинуть, но я попросил отдать мне пару фигурок. — Настя видела, что Борька теперь «на коне», рад, что интересуются его фарфоровыми богатствами. И тут, как будто в продолжение её мыслей, Элла проявила особенный интерес:
— Нет, ну а что… Правильно! Дети потом продадут как антиквар, рухлядь–то эту, хоть поживут хорошо!
Михаил нахмурился, Боря испуганно дернулся, но сама Элла только улыбнулась и кинулась к мужу, обняла его, как какая–то распутная девица.
Настя закрыла глаза, развернулась и пошла вынимать из холодильника салат…
Сели за стол. Элла шутила, сама смеялась своим шуткам, Миша тоже улыбался, Борька, и тот оживился. Ну как же, Рябиновы приехали, радость–то какая! Анастасия стала замечать, что даже её муж, кажется, пал жертвой чар этой профурсетки.
То вина ей подольет, то подложит салатик, то ножку утиную отрежет, на тарелочку Эллочке опустит, то виноградинку предложит. Ухаживает. И всё так просто, как будто так должно.
Настя нахмурилась. Ну почему? Почему таким пустотелым, даже скорее пустоголовым, женщинам всё, а ей, Анастасии Игнатовой, ничего?
«Что меня в ней раздражает? — задумалась Настя, уйдя на кухню. — Я же перевидала таких за свою жизнь немерено! Их крутится рядом с руководителями нашего подразделения каждый день десятки! И что? А то! — вдруг догадалась она, стала резать буженину, нож соскочил, полоснул по пальцу. Настя обернула палец носовым платком, с досадой нахмурилась. — Они умеют крутить мужчинами. Захотят, и те уже у их ног, скачут козликом, потом везут их к морю, бросив все дела. А я не такая. Не умею, привыкла все честно, достойно, спокойно…
Они с Борей всё никак не выберутся даже в Кисловодск, не говоря уж о заморских странах. А всё потому, что у них дела, работа, обязательства. И нельзя их отодвинуть, «неможно». Да и Боря как будто не нуждается в таких поездках. На дачу — да. Там дети, посиделки на веранде, Настины клумбы и Борины сливы. Он любит сливовый джем, сам его варит, закатывает в банки, раздает знакомым. Но и это он делает как бы один, сам по себе. А семья где–то рядом, и хорошо. А вот Насте его не хватает, внимания не хватает, страсти в конце концов!
— Вам помочь? — За спиной возник Михаил. — Я смотрю, вы одна крутитесь, а Боря весь в научных трудах…
— Ну что вы! Мне так удобней, он на кухне неловок, скажу вам по секрету, — улыбнулась Настасья. — Вот, отнесите, пожалуйста!
— Господи! До чего же много мясного вы едите, Настя! — изумилась Эллочка, увидев, что муж несет блюдо с бужениной
Эллочка обычно подавала на стол побольше зелени, тарелку колбасы, ну и картошку. Остальное было заставлено фруктами и вазами с цветами.
— Это полезно для мозга, — указала хозяйка ножичком на свою голову. — И мышц. Но, если вы вегетарианка, то можете не пробовать.
— Даже не предлагайте ей, Анастасия! — встрял в их беседу Миша. — Моя жена ест мясное только один день на неделе, пьет чай с тремя кусочками сахара, а утром к столу для неё положено подавать один кусочек пастилы, непременно яблочной, кофе и поджаренный тост с моцареллой. Капризная ужасно!
Элла послала мужу воздушный поцелуй.
Настя смутилась.
— Так что же Ницца? Расскажите, Михаил! — нашлась она. Но мужчина вдруг как–то даже поморщился, как будто эта тема была ему неприятна.
— Ой, да что Ницца! Мы не выходили из номера. Ха–ха! Не то, что вы подумали! Просто был дождь, и нам пришлось сидеть дома. Но мы не скучали, да, Миша? — встряла Элла, бросила на мужа, а потом и на Бориса, двусмысленный взгляд.
— Да… Седина в бороду… — прошептала Настя. Может, отдать Элле пеньюар? Она знает, что с ним делать… Вот умеют же люди жить, и телом, так сказать, и душой!..
Потом были танцы. Элла нашла по радио что–то, похожее на рок–н–рол, стала трясти ногами и выкидывать их в стороны, как бегущая на водопой антилопа. Дальше хотела втянуть в свой буйный танец мужа, но тот быстро ретировался на балкон покурить. Тогда за него пришлось отдуваться Борису. Тот растерянно шевелился, кое–как перехватывал Эллочкины руки, неловко топтался на паркете, вконец запыхался, и наконец подхватил на руки худышку—гостью, а она повисла на нём, выгнувшись всем телом.
Борис, едва живой, уперся взглядом в Эллочкино декольте, то ли с восторгом, то ли с изумлением, потом опустил женщину на пол.
— Вы превосходно двигаетесь! — выдавила из себя Анастасия, теребя камею на кофточке.
— Ой, ну что ты, Настя! И ты так сможешь! Кровь разгоняет, и мужикам, — дальше она шептала хозяйке на ушко, — и мужикам нравится.
— Я учту, — кивнула Настя. — Ну что же, пора подавать чай…
После чая играли в викторину, которую принесли Рябиновы. Элла смеялась и опять твердила: «Ах, какая я пьяная!», кокетничала то с мужем, то с Борисом Борисовичем. Первый принимал всё, как должное, второй судорожно сглатывал и робел.
— Отвыкли вы, Боря, от женских чар… — совсем распоясавшись, протянула гостья. — Надо… Надо вам к морю, и чтобы белый песок на коже, и фужер с шампанским, и…
Она не договорила, потому что Миша вдруг встал, сказал, что им с женой пора. Настя удерживать не стала, Боря вообще онемел, видимо, сидел мысленно на белом песке, пил шампанское.
Уже в прихожей Элла повисла на муже, поцеловала его. И он понес её на руках вниз по лестнице, усадил в такси, сел сам, и они покатили, смеясь и крича, домой...
Игнатовы молча мыли посуду, убирали со стола. Борис думал о чем–то, Настя просто вздыхала, потом, бросив полотенце на стол, вдруг села и заплакала.
— Ты что, Настенька?! Что? — испуганно зашептал Борис, склонился над ней. Усы защекотали ее щеку.
— Что?! И ты не понимаешь?! Боря, ты же меня не любишь! Ты даже меня не замечаешь! Когда последний раз ты говорил мне, что любишь? Целовал когда? Не так, по–отечески, в лобик, а по–настоящему, как целуются эти твои Рябиновы! Да давно уже такого не было! Ты весь в работе, по макушку, ничего и никого вокруг не замечаешь! Я старалась, правда, одевалась как–то особенно, вела себя… Ну, как эта ваша Элла… Но ты непробиваем! Абсолютно! Ты камень, Боря! Я живу с камнем. Ты ничего же, ничего обо мне не знаешь! Что я люблю есть утром, а что нет, сколько ложек сахара я кладу в кофе, что…
— Погоди, погоди! Это я знаю! Это я точно помню! Три! Милая моя девочка, три! Да? — Боря замер.
— Я уже давно не пью кофе, Боря! Несколько лет не пью кофе. А ты и не замечал… А на завтрак, Боря, я ем кусочек ветчины и два кусочка сыра. Если тебя это ещё интересует. А вот Рябиновы, у них чувства, они их проявляют. А у нас всё перегорело, да? Я тебе не нужна…
Она замолчала.
Борис Борисович топтался рядом с ней, разводил руками, качал головой, охал и постанывал.
— Ну… Ну, девочка моя, милая моя! Я… Ты же знаешь, что я не люблю говорить о чувствах, я стесняюсь, мне неловко. Это ужасно, это отвратительно, что тебе так тяжело жить со мной, но я не могу тебя потерять, Настя! Не могу, понимаешь? Прости ты меня! — Он опустился на колени, уткнулся своей головой в ее руки, безвольно лежащие на столе, стал их целовать. — Я люблю тебя, люблю. Но я не смогу так, как Рябиновы. Танцевать, жеманничать, обниматься везде, сидеть в номере, потому что дождь. Я старый, Настя, я для всего этого уже старый. Но, если очень надо, я попробую… Попробую! А пеньюар я твой заметил, очень даже заметил! Я его на «плечики» повесил, такая красивая вещь. Извини, но я не решился сразу сказать, что ты прекрасна, а потом ты обиделась и… Словом, я остолоп, я зануда и чурбан. Но не бросай меня, а?
И Настя вдруг засмеялась.
— Ты надо мной? Да? Ну смейся, я не обижусь, заслужил. Я всё делаю не так, да? — стал бить себя по коленке Боря, но Анастасия покачал головой.
— Да я над собой. Вдруг представила, как отплясываю где–нибудь на банкете или липну к тебе на глазах наших детей… Смешно… Нет, Борь, это ты прости меня и всё забудь, пожалуйста. Просто говори мне, что любишь, редко, иногда, но говори. А всё остальное… Это не про нас. По–рябиновски мы не сможем… Но у нас было так много хорошего! Столько прекрасных дней! Мне с тобой тепло и уютно, Боря, Боренька!.. А я, правда, всё ещё красивая?
Он не стал отвечать, а просто подхватил её на руки и унёс с собой. И она не возражала…
… — Да отцепись ты! — отмахнулся Миша от жены. — Дай хоть продышаться. Укачало меня в такси! И хватит тут ломать комедию! Мне надоели эти твои девчачьи выходки. Веди себя нормально, достойно! Элла, мы на грани развода, документы уже у юриста, а ты всё ломаешь комедию! Хватит! Вот Анастасия и Борис, ты смотри, какая красивая пара, возрастная, но достойная. А мы с тобой… Не напрыгалась в молодости что ли? — он сорвал с шеи галстук, бросил пиджак на пол. — Я спать. Не трогай ты меня!
Элла ничего не стала говорить, вздохнула, пожала плечами и ушла на кухню. Там она заварит себе травяной чай, сядет у окна и будет жалеть себя и свой бракованный брак. Ну что она делает не так? Что значит это их «достойно»?! Разве любить — это зазорно? Быть раскрепощенной, веселой, безбашенной плохо? Ну и что, что пятьдесят восемь! В душе Элла — юная безобразница. А Миша — просто бука. И эти Боря с Настей — буки. Точно! Надо позвонить девчонкам, сходить с ними в клуб. Там весело и никто тебя не осуждает! Нельзя тратить свою молодость на это сухое «достойно», ни к чему!
Миша сквозь сон услышал, как ушла жена. Останавливать не стал, ему же так лучше, хоть поспит спокойно…
Михаил Рябинов так и не развелся с женой. Она просто уехала к детям, а он остался. Финансово муж ей помогал, но видеть не мог. Приелась, набила оскомину. И сладкого тоже, оказывается, бывает слишком много…
Благодарю Вас за внимание, Дорогие Читатели! До новых встреч на канале «Зюзинские истории».
Следующая публикация
Нет комментариев