Предыдущая публикация
Девять травм русских писателей
На Льва Толстого напал медведь, Владимир Набоков расшибся, упав с холма в погоне за бабочкой, а Эдуард Асадов лишился зрения на войне. Рассказываем о физических травмах, которые не только сыграли роль в биографиях писателей, но зачастую влияли на их творчество.
1. Михаил Лермонтов и ранение шпагой на дуэли
16 февраля 1840 года на балу у графини Лаваль в Петербурге произошла ссора между Михаилом Лермонтовым и сыном французского посла Эрнестом Барантом. Барант обвинил Лермонтова в распространении слухов о нем. Лермонтов ответил: «Выговоров и советов не принимаю и нахожу ваше поведение весьма смешным и дерзким»
. Когда Барант намекнул, что, будь он во Франции, он бы поступил как должно, Лермонтов парировал: «В России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и мы меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно»
Дуэль была назначена на 18 февраля за Черной речкой, недалеко от места, где тремя годами ранее состоялась роковая дуэль Пушкина. Сначала дрались на шпагах, но клинок Лермонтова сломался. Перешли на пистолеты. Барант выстрелил первым и промахнулся. Лермонтов выстрелил в сторону. 10 марта Лермонтов был арестован за «недонесение о дуэли». Барант не был привлечен к суду и вскоре уехал из России.
На дуэли с Барантом поэт был легко ранен шпагой, причем не вполне понятно, куда именно: своему другу Акиму Шан-Гирею он рассказывал о ранении в руку, в письме своему начальнику Плаутину говорил, что француз ему «слегка оцарапал грудь»
Свидетели указывали и на ранение в правый бок. В любом случае рана быстро зажила, но поединок с Барантом стал поворотным моментом в судьбе Лермонтова, приведя к его ссылке на Кавказ. Там он спустя полтора года погиб на другой дуэли — с Николаем Мартыновым.
2. Лев Толстой и нападение медведицы, а еще падение с лошади и ушиб о телегу.
В декабре 1858 года Лев Толстой вместе со своим братом Николаем, писателем Степаном Громекой и крестьянином-медвежатником Архипом Осташковым отправился на охоту близ Вышнего Волочка, где с ним произошел опасный случай, едва не стоивший писателю жизни. Спасаясь от охотников, раненая медведица неожиданно напала на Толстого, сбила его с ног и начала грызть лицо. Писатель пытался спасти глаза, «пригибая голову к груди и подставляя зверю свою большую лохматую шапку»
При этом он ощущал, как медведица «давила кость так сильно, что ему казалось, что вот-вот треснет голова»
. Спас Толстого Архип Осташков, который смог отогнать медведицу. «Когда Толстой поднялся, он увидал, что снег кругом был весь красный от крови. На лбу и под глазом у него мясо висело клочьями»
Несмотря на серьезность ран, Толстой не только быстро оправился, но даже, по воспоминаниям, щеголял черной повязкой на лице. От этого случая у Толстого на всю жизнь остались два шрама — на лбу и под глазом. Этот опасный эпизод описан им в рассказе «Охота пуще неволи» (1872), изначально названном «Медвежья охота»: «Слышу я, лежит на мне тяжелое, слышу теплое над лицом и слышу, забирает он в пасть все лицо мое».
Это был не единственный несчастный случай. 26 сентября 1864 года 36-летний Толстой в одиночку охотился на зайца. Преследуя добычу, его лошадь на полном скаку должна была перепрыгнуть глубокий ров, но оступилась и начала падать. Лев Николаевич перелетел через ее голову и ударился о землю. Его рука попала под падающую лошадь, которая придавила ее всей тяжестью. В результате Толстой получил вывих правой руки в плечевом суставе и перелом в области головки плечевой кости. Он несколько верст добирался до дороги — шел пешком, падал от боли, полз. Его подобрали крестьяне и доставили в Ясную Поляну. Вызванный из Тулы доктор Шмигаро восемь раз подряд пытался вправить вывих без обезболивания. Софья Андреевна застала такую картину:
«Зрелище в избе, когда я отворила дверь, было ужасное. Лев Николаевич, по пояс обнаженный, сидел среди избы; двое мужиков его держали, доктор с фельдшером грубо и неумело старались поставить на место руку, а Лев Николаевич кричал громко от сильных страданий»
Лишь на следующий день молодой хирург Преображенский успешно вправил руку, на этот раз пациент был под хлороформом.
Этот случай произвел на Толстого колоссальное воздействие, но и он был не последним. В конце лета 1886 года 58-летний Толстой, работая на покосе, упал с воза и сильно расшиб ногу о телегу. Не вылечив травму до конца, он вернулся к работе — возил рожь бедной яснополянской вдове. В рану попала инфекция, и это привело к развитию рожи. Заболевание протекало в тяжелой форме, врачи боялись, что ногу придется ампутировать. В сентябре Толстой написал в письме: «Помираю от ноги»
Лечение было долгим и сложным, но к зиме увенчалось успехом.
3. Давид Бурлюк и выбитый глаз.
Основоположник русского футуризма Давид Бурлюк, когда ему было около четырнадцати лет, получил травму глаза, которая навсегда изменила его внешность. Сам он нигде подробно об этом не рассказывал, но есть множество версий того, как это произошло: то ли брат Николай случайно выколол ему глаз вилкой, то ли была драка между всеми братьями, в результате которой ему выбили глаз. Наиболее достоверной выглядит версия, которую приводит в своей книге о Бурлюке Евгений Деменок: будущий поэт сам выстрелил себе в глаз пистоном из игрушечной пушки.
Семья почти год пыталась справиться с последствиями этой истории самостоятельно, а когда обратилась к врачам, спасти глаз было уже невозможно — его пришлось удалить и впоследствии заменить на стеклянный. Бурлюк сделал эту деталь внешности неотъемлемой частью своего эпатажного футуристического образа и даже называл себя циклопом. Корпулентный мужчина, Бурлюк носил роскошные костюмы, черный шелковый цилиндр, разрисовывал лицо и в одно ухо вставлял крупную каплевидную серьгу из жемчуга. Этот образ дополнялся лорнетом и тем самым стеклянным глазом, который он мог вынимать и протирать. Иногда этим глазом Бурлюк даже замахивался на зрителей.
4. Борис Пастернак и падение с лошади.
В августе 1903 года, когда Борису Пастернаку было 13 лет, он упал с лошади во время семейного отдыха в Оболенском под Москвой, где у их семьи была дача:
«В ту осень возвращение наше в город было задержано несчастным случаем со мной. Отец задумал картину „В ночное“. На ней изображались девушки из села Бочарова, на закате верхом во весь опор гнавшие табун в болотистые луга под нашим холмом. Увязавшись однажды за ними, я на прыжке через широкий ручей свалился с разомчавшейся лошади и сломал себе ногу, сросшуюся с укорочением…»
Пастернак получил сложный перелом правого бедра. Лечение было долгим и болезненным, на полтора месяца он оказался прикован к постели. Несмотря на все усилия врачей, перелом сросся неправильно, и легкая хромота осталась с Пастернаком на всю жизнь, сделав его непригодным к военной службе, из-за чего он не был призван в армию ни во время Первой, ни во время Второй мировой войны: «…в один вечер выбывши из двух будущих войн, и лежал без движенья в гипсе…»
Картину «В ночное» его отец Леонид Пастернак так и не написал.
Позднее Борис Пастернак связывал свое падение с лошади и последовавшее обездвиживание с пробуждением интереса к творчеству, причем пока еще не к поэтическому, а к музыкальному:
«Вот как сейчас лежит он в своей незатвердевшей гипсовой повязке, и через его бред проносятся трехдольные синкопированные ритмы галопа и падения. Отныне ритм будет событием для него, и обратно, события станут ритмами; мелодия же, тональность и гармония — обстановкою и веществом событья»
А еще Пастернаку виделось важным и судьбоносным то, что детское несчастье произошло с ним в праздник Преображения Господня, о котором он напишет в «Августе» (1957):
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена подушка.
Мне снилось, что ко мне на проводы
Шли по лесу вы друг за дружкой.
Вы шли толпою, врозь и парами,
Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня
Шестое августа по старому,
Преображение Господне.
5. Николай Островский и осколочные ранения в голову и живот.
Автор краеугольного для соцреализма романа «Как закалялась сталь» (1934) Николай Островский в 16 лет добровольцем сражался на фронтах Советско-польской войны и был тяжело ранен подо Львовом. Осколки попали в голову и живот:
«Перед глазами… вспыхнуло магнием зеленое пламя, громом ударило в уши, прижгло каленым железом голову. Страшно, непонятно закружилась земля, перекидываясь набок.
<…>
И сразу наступила ночь»
Состояние Островского было тяжелым, и он два месяца провел в военном госпитале. Врачи ожидали худшего, но, вопреки прогнозам, он выжил. После этого он был демобилизован и уехал в Киев, где поступил в электромеханический техникум. Чтобы обеспечить себя, приходилось браться за тяжелую работу, и вскоре Островский заболел:
«Участвовал в ударном строительстве на постройке железнодорожной ветки для подвоза дров, где тяжело заболел, простудившись и поймав тиф»
С тех пор его состояние только ухудшалось. В 18 лет его признали инвалидом первой группы, а с 1927 года он оказался прикован к постели. «Как закалялась сталь» — история революционера Павла Корчагина — была написана им при помощи трафарета для письма вслепую, который писатель изобрел сам.
Изначально не принятый к печати, подвергшийся множеству поправок (в первую очередь цензурных) роман «Как закалялась сталь» лег в основание новой советской литературы, как она понималась идеологами после Съезда советских писателей 1934 года. Кульминационная часть биографии Корчагина — отказ сдаваться и готовность продолжать работу, несмотря на паралич и частичную потерю зрения: недуги, которыми страдал сам Островский. В финале Корчагин становится писателем: литература буквально сливается с жизнью. В 1936 году, незадолго до смерти Островского, его посетил французский классик Андре Жид, приехавший в СССР после настойчивых приглашений. Эта поездка оказалась неудачной и для гостя, и для пригласившей его власти: книга Андре Жида «Возвращение из СССР» оказалась резко критической по отношению к Советской России. Но обездвиженный, умирающий Николай Островский его поразил: «Вот наглядное доказательство того, что святых рождает не только религия»
6. Михаил Зощенко и последствия немецкой газовой атаки.
Зощенко принимал участие в Первой мировой войне. Он был участником трагических событий под Сморгонью в июле 1916 года, когда немецкие войска впервые применили химическое оружие. Эти события он подробно описал в повести «Перед восходом солнца» (1943):
Уже около часа. Надо ложиться. Я хочу позвать вестового. Но вдруг слышу какой-то шум. Шум нарастает. Я слышу топот ног. И звяканье котлов. Но криков нет. И нет выстрелов.
Я выбегаю из землянки. И вдруг сладкая удушливая волна охватывает меня. Я кричу: „Газы!.. Маски!..“ И бросаюсь в землянку. Там у меня на гвозде висит противогаз.
Свеча погасла, когда я стремительно вбежал в землянку. Рукой я нащупал противогаз и стал надевать его. Забыл открыть нижнюю пробку. Задыхаюсь. Открыв пробку, выбегаю в окопы.
Вокруг меня бегают солдаты, заматывая свои лица марлевыми масками.
Нашарив в кармане спички, я зажигаю хворост, лежащий перед окопами. Этот хворост приготовлен заранее. На случай газовой атаки.
Теперь огонь освещает наши позиции. Я вижу, что все гренадеры вышли из окопов и лежат у костров. Я тоже ложусь у костра. Мне нехорошо. Голова кружится. Я проглотил много газа, когда крикнул: „Маски!“
У костра становится легче. Даже совсем хорошо. Огонь поднимает газы, и они проходят, не задевая нас. Я снимаю маску.
Мы лежим четыре часа.
<…>
Я слышу звуки рожка в немецких окопах. Это отравители играют отбой. Газовая атака окончена.
Опираясь на палку, я бреду в лазарет. На моем платке кровь от ужасающей рвоты.
Я иду по шоссе. Я вижу пожелтевшую траву и сотню дохлых воробьев, упавших на дорогу.
Газовая атака оставила Зощенко не только с эмоциональной травмой, но и с серьезными медицинскими проблемами («После газов у меня непорядки в сердце»). Долгие месяцы он провел в военном госпитале, но о полном выздоровлении не могло быть и речи. Военный опыт, однако, стал одной из основ самоощущения Зощенко. После ждановского постановления 1946 года, когда от писателя требовали заклеймить самого себя, он произнес с трибуны:
«Что вы от меня хотите? Вы хотите, чтобы я сказал, что я согласен с тем, что я подонок, хулиган и трус? А я — русский офицер, награжденный георгиевскими крестами».
7. Арсений Тарковский и ампутация ноги
Поэт Арсений Тарковский в 1943 году ушел на войну добровольцем, и на Юго-Западном фронте ему ранило ногу разрывной пулей. Из-за отсутствия своевременной помощи у него началась газовая гангрена. В итоге ногу пришлось ампутировать по бедро. Тарковский перенес несколько операций и долгое время провел в госпиталях, впоследствии ходил на костылях и имел протез, всю жизнь мучился от болей.
«На войне я постиг страдание. Есть у меня такие стихи, как я лежал в полевом госпитале, мне отрезали ногу. В том госпитале повязки отрывали, а ноги отрезали, как колбасу. И когда я видел, как другие мучаются, у меня появлялся болевой рефлекс. Моя нога для меня — орган сострадания. Когда я вижу, что у других болит, у меня начинает болеть нога»
Вот отрывок из этого стихотворения — «Полевой госпиталь» (1964):
В тот день остановилось время,
Не шли часы, и души поездов
По насыпям не пролетали больше
Без фонарей, на серых ластах пара,
И ни вороньих свадеб, ни метелей,
Ни оттепелей не было в том лимбе,
Где я лежал в позоре, в наготе,
В крови своей, вне поля тяготенья
Грядущего.
Инна Лиснянская в своих воспоминаниях приводит такой рассказ поэта о том, как произошло ранение:
«— Смех один, Инна, надо же было такому случиться. Ведь без ноги меня оставил не немец, а свой, свой! Была неразбериха, оглушительная артиллерийская пальба. А я задумался, выискивал звезды в небе, да где их разглядишь меж вспышками, пошел не в ту сторону. Уже в госпитале узнал, что часовой у склада с оружием, трижды меня окликнув, выстрелил мне в ногу. Такая вот потешная судьба. Впрочем, — добавил Тарковский уже без смеха, — все удары всю жизнь я получаю только от своих… Получи я пулю от немца, попал бы, верно, в тыловой госпиталь, может быть, остался бы на своих двоих…»
8. Эдуард Асадов и потеря зрения.
Эдуард Асадов, один из самых популярных поэтов-шестидесятников, тоже пострадал на войне. В мае 1944 года в Севастополе он доставлял боеприпасы на передовую и угодил под обстрел. Осколок снаряда попал ему в лицо, повредил глаза и лицевые кости. Несмотря на множество операций, зрение спасти не удалось. На тот момент ему было всего 20 лет.
«…Что было потом? А потом был госпиталь и двадцать шесть суток борьбы между жизнью и смертью. „Быть или не быть?“ — в самом буквальном смысле этого слова. Было плохо, но молодость и жизнь все-таки победили»
Всю жизнь Асадов не снимал черной повязки. Он научился печатать на машинке вслепую и продолжил писать стихи. Слепота стала в них важной темой:
Все, что смогу, ощупаю руками,
В бой с мраком память вступит, как боец,
Я подновлю ее друзей глазами,
Я буду видеть сердцем, наконец!
9. Владимир Набоков и падение со склона в погоне за бабочкой.
Владимир Набоков был не только писателем, но и увлеченным энтомологом. Его страсть к бабочкам привела к несчастному случаю, который произошел в июле 1975 года в Швейцарских Альпах. Пытаясь поймать редкий экземпляр бабочки, Набоков упал с крутого склона, прокатился по нему примерно 200 метров и получил серьезные ушибы. Рядом с местом падения был фуникулер, но ему помогли выбраться и оказали помощь только через два часа
. Вероятно, травмы и пережитый стресс положили начало череде недомоганий, преследовавших писателя до самой смерти. За три года до происшествия, в июле 1972 года, он написал:
Как любил я стихи Гумилева!
Перечитывать их не могу,
но следы, например, вот такого
перебора остались в мозгу:
«…И умру я не в летней беседке
от обжорства и от жары,
а с небесной бабочкой в сетке
на вершине дикой горы».
Следующая публикация
Нет комментариев