Предыдущая публикация
АНДРИС ЛИЕПА: "Я ВСЕГДА ОБРАЩАЛСЯ К БОГУ" ...
меня назвали в честь моего прадедушки – он тоже был Андрей. По внутреннему латышскому распорядку крестили меня в лютеранской церкви. Бабушка Лилия Кришевна и дедушка Эдуард Андреевич, коренные латыши-лютеране, решили, что если я регулярно приезжаю к ним, то и ответственность за мое будущее в какой-то степени тоже лежит на них.
Так случилось, что вскоре после моего рождения мама забеременела Илзе, и меня отправили в Ригу, где я прожил до трех лет. Первым языком, на котором я заговорил, стал латышский. Когда Илзе родилась и немного подросла, меня решили вернуть обратно в лоно наших московских квартир. Папа с мамой были заняты на работе, и за мной отправили мамину маму Екатерину Ивановну... Я не знал по-русски ни одного слова, Екатерина Ивановна знала по-латышски лишь одно – «Нельзя!» И только по приезде в Москву меня начали учить русскому языку... разговорный латышский знаю примерно так же, как и английский, и мне даже сказали, что по-латышски я говорю с американским акцентом...
В Москве жили мы рядом с храмом Воскресения Словущего, который никогда не закрывался. В нем пели Козловский и Лемешев, там служил митрополит Питирим. Когда в 1960-е годы из центра Москвы стали убирать церкви, наш храм тоже хотели закрыть и разрушить. Козловский с Лемешевым пошли в правительство Москвы, и им удалось его отстоять.
Не могу сказать, что до сознательного возраста я был воцерковленным мальчиком, но всегда помнил, что крещен. Меня очень тянуло в католические храмы; в наш храм в Брюсовом переулке я тоже заходил, но больше неосознанно: все-таки сказывалось пионерское детство. А Илзе вообще крестилась в сознательном возрасте.
В 8 лет нас с Илзе определили в балетную школу… Одно дело – смотреть в театре на балерин в пуантах, и совсем другое – постоянные занятия. Да, балет – это красиво, но чем это оборачивается в частности для здоровья, мало кто знает. И когда детей ставят к станку и заставляют двигать ножкой, то месяца через полтора-два желание танцевать исчезает. А мы-то с сестрой знали, что это такое – балет, так как часто часами сидели на репетициях с папой...
... Отец ... всю жизнь собирал антиквариат и иконы. Как пришло к отцу это увлечение – не знаю, но, анализируя наше детство, понимаю, что в окружении святынь человек не мог оставаться равнодушным к вере, к церкви…
Свою коллекцию отец собирал с большим пониманием и серьезностью: ходил в комиссионные магазины, находил там уникальные вещи: красивую мебель, сервизы – и отдавал их на реставрацию. Однажды в старой комиссионке он приобрел мебель, принадлежавшую Буденному.
Иконы отец очень ценил. У нас были иконы святителя Николая Чудотворца XVII века, коллекционные иконы. Мне кажется, что старинная, намоленная икона, вне зависимости от того, знаешь ты о ней или нет, осознаешь ее присутствие в доме или нет, всё равно на тебя воздействует и оберегает.
... Еще в балетной школе, выходя на сцену, я всегда склонял голову и внутренне обращался к Богу. Не конкретно с молитвой, а обращался туда, вверх, потому что понимал: кроме того, что ты можешь делать что-то своими ногами, нужна и поддержка высших сил. Я не крестился прямо, однако перед выходом на сцену складывал руки так, как мы это делаем, подходя к причастию. Но до моего воцерковления пройдет еще немало лет…
Я понимал уже тогда, что ангел-хранитель дается нам с момента крещения, и всё, что со мной происходило на протяжении моей жизни, происходило по воле Божией. Это чудо, и оно продолжается всю мою нестандартную, необычную жизнь.
Часто говорят, что природа на детях отдыхает. Так и о нас с сестрой думали с самого детства: раз папа гений, то дети, хотя и будут продолжать его дело, но без большого успеха. Не могу сказать, что меня это угнетало, но я сразу понял, что мне нужно будет работать не на сто процентов, а на двести.
В школе я не любил математику, химию, зато обожал литературу, историю, географию, общественные науки. Музыкальную школу мы с Илзе закончили вместе с балетной и получили хорошее, в том числе и теоретическое, образование – по музыкальной литературе, истории искусств и театра. Сегодня эти знания дают мне возможность ставить в Мариинском театре и оперы, и балеты...
... В 1992 году, во время гастролей по Америке, я простыл и в Вашингтоне просил разрешить мне не приходить на репетицию. Но меня заставили обязательно быть. На репетиции «Жизели» я упал и разорвал крестовидную связку. Так закончилась моя безоблачная карьера артиста балета... 32 года. Я восстановился, но нога всё равно болела. Начал танцевать на одной ноге и так танцевал еще пять лет. Но уже когда я болел, понял, что пора заниматься чем-то еще... В 1992 году я впервые в России восстановил три балета Михаила Фокина: «Петрушка», «Жар Птица» и «Шехерезада». Премьера их, с участием звезд Большого и Мариинского театров, прошла в Санкт-Петербурге. Вслед за премьерой на студии «Мосфильм» был снят кинофильм «Возвращение “Жар-птицы”», а в 1993 году я перенес эти невероятно красивые спектакли на сцену Мариинского театра, а затем показал их и в Нью-Йорке. Этим проектом началась моя вторая жизнь. И в тот момент в жизнь мою вошло Православие.
Так случилось, что на первый спектакль, который я танцевал на сцене Кировского театра, осветитель Татьяна Пейкина принесла мне иконку блаженной Ксении Петербургской и сказала, что эта святая – покровительница Санкт-Петербурга – будет меня охранять. Я внутренне поблагодарил ее, и с тех пор эта иконка всегда и везде со мной.
Уже после травмы я как-то попал на экскурсию в Эрмитаж и, проходя по одному из дворцов, увидел домовую лютеранскую церковь. Я узнал, что для желающих перейти в Православие существует чин миропомазания. Это стало для меня переломным моментом... Я всё яснее стал ощущать, что надо что-то менять: и в жизни, и в эмоциональном настрое, и в понимании того, что надо делать, а что – нет. И Православие мне внутренне открыло ответы на мои вопросы, привлекло своей душевностью и настоящим пониманием красоты.
К 32 годам я созрел для того, чтобы перейти в православную веру. С тех пор все важные дела я делаю по благословению, в том числе прошу благословения и на новые проекты. Очень люблю украшать храм, приносить к иконам цветы. В Париже, куда мы ездим с «Русскими сезонами», я всегда покупаю орхидеи и иду к святой Женевьеве, покровительнице французской столицы. В Японии всегда хожу в храм, где покоятся мощи святителя Николая (Касаткина).
Сам я не искал особых духовников или старцев. Я прихожу в храм к Богу. Особенно ярко я прочувствовал это в Японии. Пришел я однажды на исповедь, смотрю: исповедует батюшка-японец. Причем там были батюшки, по-английски говорившие и английского не знавшие. Я подошел к батюшке, который, как оказалось, не понимал по-английски. Я ему пытался объяснить, что хотел бы исповедоваться на английском, а он сказал: «Исповедуйтесь…» В этот момент я осознал, что ему не надо понимать мои слова, потому что я исповедуюсь Богу. Поэтому ситуация, когда говорят: к этому батюшке пойду, а к этому – не пойду, – мне непонятна. Мне абсолютно всё равно, к какому батюшке идти.
С моим первым духовником, отцом Владимиром Шикиным, я познакомился на исповеди в Дивееве. Ему было всего 54 года, когда он умер. Перед кончиной он принял монашеский постриг и был похоронен вместе с монашествующими у храма.
Благодаря отцу Владимиру я познакомился с его духовником схиархимандритом Власием из Боровска. Первый раз я ездил к отцу Власию вместе с матушкой Ириной Шикиной в 1998 году и с тех пор с особо важными вопросами отправляюсь к нему.
... Я выступал с предложением установить, наряду с существующими светскими, церковную награду, которая давала бы понять православному человеку, что тот или иной спектакль, театральная постановка оценена Православной Церковью и заслуживает внимания*. Наши деятели искусств – каждый в своем направлении – ставят много достойных, интересных вещей, и эта награда говорила бы о том, что спектакль заслуживает доверия, его можно смотреть православному человеку с семьей, с детьми. Совсем недавно я наблюдал постановки «Евгения Онегина» – настолько разные, и среди них есть одна, после первого отделения которой родители вынуждены были уводить детей домой.
... Я считаю, что даже человек, называющий себя атеистом, всё равно признает существование Бога. Мне нравится выражение «Нет атеистов в шторм на корабле». Иногда в жизни бывает ощущение, что стоишь на грани жизни и смерти, и в последний момент успеваешь сказать: «Господи, помилуй, Господи, прости!» В эту секунду ты проходишь через некое горнило, тебя выводит невредимым, и потом ты начинаешь по-другому смотреть на многие вещи... Я ведь тоже по-настоящему пришел к вере после того, как пострадал, и с этой верой прохожу через все жизненные коллизии. К сожалению, семья моя распалась. Развелись мы по-светски, но, я думаю, Господь Сам управляет нашу жизнь. По крайней мере, я делал всё, чтобы сохранить семью...
... Я полостью согласен с замечательной актрисой Людмилой Максаковой: «Жизнь – это велосипед: она идет, пока ты крутишь педали». Я перешел 50-летний рубеж, поэтому и меня это касается. Даже прежде, чем утром пойти в храм, я занимаюсь у станка.
... чем больше у меня работы, тем чаще у меня возникает потребность молиться. Работа держит меня в тонусе и духовном, и эмоциональном, и рабочем. К тому же я понимаю, что без молитвы ничего не получится. А когда случается перерыв, то кажется: вот самое время стоять и молиться… Но для меня время без работы – это настоящее испытание… Чтобы жить, надо работать – вот что я имею в виду. А как только у тебя появляется возможность жить и не работать, то вся жизнь идет под откос. Только единицы могут себя заставить при хорошем материальном достатке работать по-настоящему и к тому же получать от этого удовольствие. Такими людьми я восхищаюсь.
Совсем недавно я достроил дом в Дивееве. Мечтал об этом доме давно. Помню, как я с отцом Владимиром Шикиным ходил по Дивееву – искал домик. Денег тогда было в обрез, и я решил продать одну квартиру. Поехал просить благословения. В очереди к батюшке простояли часов двенадцать, а когда вошли, он сказал, что квартиру продавать не надо: «Заработаешь». Я работал десять лет и пять лет назад купил домик, перестроил его и встречал там первую Пасху.
Интервью В сокращении.
+++
Андрис Лиепа родился 6 января 1962 года в Москве в семье артистов Мариса Лиепы и Маргариты Жигуновой. Сестра - Илзе Лиепа. В 1980 году окончил МАХУ (класс Прокофьева). По окончании училища — солист балета Большого театра. За восемь лет работы в этой труппе он станцевал ведущие партии в балетах классического репертуара театра. Оставил сцену после получения серьезной травмы при выступлении в Вашингтоне. В настоящее время художественный руководитель и главный балетмейстер театра «Кремлёвский балет». Основатель Благотворительного фонда имени Мариса Лиепы. Член Попечительского Совета фонда помощи хосписам "Вера".
*С 26 июля 2010 года — член Патриаршего совета по культуре (Русская Православная Церковь)
Следующая публикация
Нет комментариев