Предыдущая публикация
В.
Т.Логинов: «Ленин. Путь к власти (1917 год)». Массы требуют дела, а не слов
Одна из таких задач — глубже изучать наследие Владимира Ильича, его жизнь и деятельность, извлекая уроки для нелегкой работы в условиях современной, «постсоветской» России. Надо прямо сказать: сегодня нам во многом приходится открывать Ленина заново. Именно это определило название новой рубрики, под которой «Правда» начала публиковать фрагменты из книги, подготовленной к выпуску в издательстве «Алгоритм» и представившей, на наш взгляд, большой интерес для массового читателя.
Автор книги, Владлен Терентьевич Логинов, — один из самых известных и авторитетных исследователей биографии В.И. Ленина. А первоначальное название нового его труда говорило само за себя: «Ленин. Путь к власти (1917 год)». Речь идёт о переломном этапе не только в жизни Владимира Ильича, но и всей страны — о годе Великой Октябрьской социалистической революции.
Недавно книга наконец вышла. Но авторское название издательством изменено. Теперь это — «Неизвестный Ленин». Что ж, читатели и в самом деле узнают отсюда немало ранее им неизвестного на интереснейшую тему.
Выполняя многочисленные читательские просьбы, продолжаем публикацию страниц из новой книги о В.И. Ленине.
«Мы видим, что большевики умеют драться»
Все предшествующие месяцы командование Балтфлота и укрепрайона на Моонзундских островах жаловалось Ставке и министрам на «большевистское засилье», «деморализацию» флотских экипажей и воинских частей. Они требовали «пресечь», «наказать», «запретить» и т.п. Но как только 29 сентября под прикрытием корабельной артиллерии немецкий десант высадился на острове Эзель (Саарема), начальник сухопутной обороны Моонзундских островов контр-адмирал Д.А. Свешников вместе со всем своим штабом перебрался на материк, возложив оборону Эзеля на начальника 107-й пехотной дивизии генерал-майора Ф.М. Иванова.
Но фактическое руководство обороной легло на оставшихся офицеров, комиссаров Центробалта, матросские и солдатские комитеты. Дрались они геройски. Однако силы были слишком неравны, и 3 октября Эзель был оставлен.
4 октября в морском сражении линкор «Слава» получил пробоину, потерял ход и был затоплен экипажем, дабы не сдавать его врагу. Выступая 5 октября на заседании ПК, Михаил Лашевич заявил: «Матросы считают делом чести на деле доказать, что, когда надо, большевики будут сражаться насмерть». Только после упорнейших боев оставили острова Моон (Муху) и Даго. Германский флот вошел в Рижский залив. Но русские моряки, загородив фарватер затопленными пароходами и минными полями, закрыли проход в Финский залив.
Понеся большие потери — было уничтожено 10 эсминцев, 6 тральщиков, повреждены 3 линкора и 13 миноносцев, — немецкое командование прекратило операцию. Русский флот потерял линкор «Слава», миноносец, 7 судов получили повреждения. Английская эскадра за всё это время так и не сдвинулась с места, хотя ее взаимодействие с Балтфлотом могло бы нанести еще больший урон Германии. Было очевидно, что на помощь «союзников» Петрограду рассчитывать не приходится.
А вот в недостатке мужества и стойкости российских солдат и матросов не могла теперь упрекнуть даже самая желтая пресса. И когда в эти дни командующий Северным флотом генерал Владимир Андреевич Черемисов выдал из казенных средств деньги на большевистскую фронтовую газету «Наш путь», он заметил: «Если она и делает ошибки, повторяя большевистские лозунги, то ведь мы знаем, что матросы — самые ярые большевики, а сколько они обнаружили героизма в последних боях. Мы видим, что большевики умеют драться». Так что мысль Ленина о том, что обороноспособность страны — в случае перехода власти к Советам «была бы во много раз выше», косвенно подтвердилась и этим свидетельством.
Однако уже 4 октября Временное правительство принимает решение о переезде правительства в Москву и эвакуации из Петрограда заводов, что означало закрытие предприятий и массовое увольнение рабочих. На следующий день командующий Петроградским военным округом полковник Георгий Петрович Полковников получает распоряжение о начале вывода из столицы «ненадежных» (т.е. поддерживающих большевиков) воинских подразделений и замене их более надежными частями.
Документов, подтверждающих намерение правительства сдать Питер немцам, не обнаружено. Но общее настроение правящих верхов 6 октября сформулировало «Утро России». В передовой статье прямо говорилось, что судьба Петрограда «не беспокоит русских людей, их сердцам ближе судьба России. С падением Петрограда не погибнет Россия». Еще более откровенно столь «патриотическую» мысль выразил Михаил Владимирович Родзянко. В интервью тому же «Утру России», получившем самый широкий резонанс, он с умилением рассказывал, как после оккупации Риги немцами в городе «водворился такой порядок, какого никогда не видали: расстреляли десять человек главарей, вернули городовых, город в полной безопасности…»
А отсюда следовал вывод: «Петроград находится в опасности… Я думаю, бог с ним, с Петроградом… Опасаются, что в Петрограде погибнут центральные учреждения… Очень рад буду, если все эти учреждения погибнут, потому что, кроме зла, России они ничего не принесли». Под «центральными учреждениями» он имел в виду прежде всего ЦИК Советов, которому, кстати, Временное правительство пояснило, что Советы не входят в число государственных учреждений, подлежащих эвакуации. То есть и на сей раз правительство сделало всё для того, чтобы взбаламутить население столицы.
О «боязни» борьбы за власть
Слухи о начавшихся увольнениях рабочих, о выводе гарнизона, об измене и готовящейся сдаче Питера будоражили рабочих и солдат. Еще за месяц до этого, 6 сентября, солдатская секция Петросовета приняла резолюцию: если «правительство не способно защитить Петроград, то оно обязано либо заключить мир, либо уступить свое место другому правительству».
И когда на заседании Исполнительной комиссии ПК обсуждали письмо Ленина от 1 октября, большинство поддержало его оценку хода событий, высказалось за восстание и выразило возмущение тем, что ЦК выступил в роли цензора ленинских писем и статей. Кстати, Шотман проинформировал, что о письме Ленина не сообщили не только ПК и МК, но и всем членам ЦК. «Только некоторым членам ЦК, — сказал Александр Васильевич, — о нем было известно». И ПК обратился в ЦК с письмом, в котором повторил предложение Владимира Ильича о срочном созыве «совещания ЦК с питерскими и московскими работниками для намечения политической линии нашей партии».
Не дожидаясь ответа ЦК, 5 октября ПК проводит закрытое собрание членов ПК и представителей районов. Собравшимся зачитали ленинское письмо от 1 октября. Потом с докладом выступил Иван Рахья, который ухватил главное: на примере положения в Финляндии и Кронштадте, которому правительство опять грозило разоружением, он показал, что сложившаяся ситуация не может оставаться неизменной — либо нас вынудят сдать свои позиции, либо мы пойдем вперед к восстанию.
Ему оппонировал Володарский, который начал с байки о том, как в Кинешме большевики взяли в свои руки городскую думу, а когда пришли рабочие и потребовали хлеба, пришлось думцам уйти в отставку, ибо власть у них была, а хлеба — не было. «Если мы не хотим идти на авантюру, — сказал он, — для нас революционный путь — отказаться от компромиссов и не форсировать событий, которые до известной степени форсируются сами по себе, и в то же время укреплять нашу боеспособность, чтобы, когда это будет неизбежно, взять власть». Но не надо спешить, ибо мы вряд ли сможем добиться мира и решения продовольственного вопроса. Поэтому «ход Ильича мне кажется чрезвычайно слабым», и надо «не форсировать события», а ждать «революционной вспышки на Западе».
Его поддержал Лашевич. С точки зрения экономической и особенно продовольственной, заявил он, Россия «идет к пропасти… Власть идет к нам. Это — факт. Взять ее надо, хотя 98 шансов за то, что… мы будем побеждены… Но надо ли брать власть сейчас? Я думаю, что нельзя форсировать события… Стратегический план, предложенный т. Лениным, хромает на все четыре ноги… Хлеба мы не дадим. Имеется много шансов, что и мира мы не сможем дать. …Тов. Ленин нам не дал объяснения, почему надо делать это сейчас, до съезда Советов». Харитонов тут же парировал: потому что раньше «не было десанта на островах… А тактику можно менять в 24 минуты».
Тогда секретарь ПК Глеб Иванович Бокий зачитал собранию тезисы, подготовленные Лениным для общегородской партконференции. Доводы Владимира Ильича о том, что «боязнь» борьбы за власть, подмена ее бумажными резолюциями, без решения самих проблем, неизбежно приведут «к апатии, равнодушию, разочарованию масс», поддержали многие выступавшие — Иван Рахья, Лацис, Калинин, Молотов, который, в частности, заявил, что «массы могут перейти в анархию… и к выступлению мы должны быть готовы каждую минуту».
Рабочий Александр Еремеевич Минкин сказал: «Я коснусь спора между тт. Лениным и Володарским. Тов. Ленин верит в революционную победу, а Володарский и Лашевич не имеют этой веры. Мы знаем, что движение идет помимо нас. Публика ждет чего-то от нас, к чему-то готовится. Я думаю, что ждать съезда нам не придется. И мы должны взять власть не сегодня — завтра». Высказываясь за восстание, Григорий Еремеевич Евдокимов напомнил и о том, что «может явиться второй Корнилов, который на этот раз выскажет лозунг мира, — и мы будем задушены».
Между тем одновременно с этим собранием заседал и Центральный Комитет партии. Начали с текущих организационных дел. Обсудили финансовые вопросы, сотрудничество Луначарского в «Новой жизни», предстоявшую конференцию работниц и др. Лишь шестым пунктом повестки дня были внесены те предложения, о которых, видимо, Ленин договорился накануне со Сталиным: 1) о выходе из Предпарламента 7 октября после зачтения декларации; 2) о созыве совещания членов ЦК, питерских и московских работников, приуроченного к Северному областному съезду Советов, который переносится из Гельсингфорса в Петроград и назначается на 10 октября; 3) об отсрочке партийного съезда и создании программной комиссии, в состав которой вводится Ленин. Заметим, кстати, что на резолюции ПК о срочном созыве совещания ЦК Свердлов написал, что это решение приняли до получения предложения питерцев, то есть по информации Сталина, а не в результате давления снизу.
В протоколе нет записи прений, хотя видно, что дискуссия была и по вопросу о созыве совещания, и о выходе из Предпарламента, против которого голосовал один Каменев. В заявлении он написал, что этот шаг «предопределяет тактику партии на ближайший срок в направлении, которое я лично считаю весьма опасным для партии».
Беспокойство не покидает Владимира Ильича
После окончания заседания трое членов ЦК — Бубнов, Сокольников и Смилга — пришли на собрание ПК. Они поставили два вопроса: каково мнение организации относительно выхода из Предпарламента и когда возможно взятие власти Советами с наименьшими потерями? «До сих пор, — сказал Бубнов, — мы сдерживали массы и впредь будем делать это по силе и возможности. Но ведь всему есть границы». Поскольку после чтения ленинских тезисов большинство собрания уже определилось, предложили голосовать. Но Володарский, заявив, что не расходится «с точкой зрения Ленина… мы идем к власти определенно», убедил собравшихся, что подобную резолюцию надо принимать на общегородской конференции, открытие которой перенесли на 7 октября.
Казалось бы, всё в порядке — предложения Ленина приняты ЦК, «поворот» очевиден. Но, судя по всему, беспокойство не покидает Владимира Ильича. У него складывается ощущение, что, судя по собранию ПК 5 октября, положение на фронте недооценивается большевиками.
«Нейтралитет» английской эскадры во время морского сражения 4 октября носил явно демонстративный характер. Политическая история знала заговоры не только открытые и тайные. Бывали и такие соглашения, которые даже не обговаривались. «Нейтралитет» англичан и эвакуация правительства в Москву могли служить для немцев достаточно прозрачным намеком на возможность дальнейшего продвижения к Питеру…
И утром 7 октября Ленин обращается с новым письмом к делегатам петроградской конференции. Он излагает свои соображения относительно «заговора» и делает вывод, что проблема обороны столицы и свержения «противонародного правительства» тесно увязаны между собой. Этим он как бы отвечает на вопрос Лашевича о восстании — о том, «почему надо делать это сейчас».
Владимир Ильич предлагает конференции тот вариант, который он излагал в письме 1 октября: «…Взять власть в Москве, объявить правительство Керенского низложенным и Совет рабочих депутатов в Москве объявить Временным правительством в России». Ленин предлагает немедленно направить делегации в Москву, Гельсингфорс, Выборг, Кронштадт, Ревель, в войсковые части южнее Питера для агитации за присоединение к резолюции о быстром общем восстании. И особо обратиться в ЦК с настоятельной просьбой «принять все меры для руководства неизбежным восстанием рабочих, солдат и крестьян…».
Беспокоит Ленина и другое — незавершенность решения о бойкоте «Совета Республики». И он предлагает конференции попросить ЦК «ускорить уход большевиков из Предпарламента…» Ссылаясь на эти строки, Виталий Иванович Старцев писал, что Ленин приехал в Питер лишь 9-го, а посему не знал о решении ЦК, принятом 5 октября о выходе из Предпарламента.
Владимир Ильич знал об этом решении. Но знал он и другое… Угрожая отставкой с поста председателя партийной фракции в ЦИК, Каменев добился того, что вопрос о бойкоте решили вновь обсудить на совещании большевиков-делегатов Предпарламента 7 октября. Этот прием Каменев уже использовал 21 сентября. И тогда, опираясь на провинциальных делегатов, добился пересмотра аналогичного решения ЦК. Так что основания для беспокойства у Владимира Ильича были.
Массы требуют дела, а не слов
На совещании 7 октября в Смольном «дебаты затянулись и становились временами весьма жаркими. Троцкий опять выступил за бойкот. Возражая ему, Каменев, Рязанов и некоторые другие большевики… доказывали, что уход делегации следует отложить до обсуждения какого-либо серьезного вопроса, благодаря которому он будет выглядеть достаточно обоснованным. В конце концов, пишет Алекс Рабинович, всё-таки приняли решение «бойкотировать Предпарламент, правда, совсем незначительным большинством голосов». И лишь поздно вечером Троцкий зачитал в Мариинском дворце декларацию об уходе большевиков из «Совета Республики». Поэтому желание Владимира Ильича — «ускорить уход», высказанное утром 7-го, вполне понятно и свидетельствует скорее об информированности Ленина о текущих событиях, происходящих в Питере.
Письмо городской конференции Ленин отправил, как и прежде, по своим каналам связи: сначала Кальске, потом Кокко, затем Крупской и, как пишет Кальске, оно «было доставлено по назначению в тот же день». Надо полагать, что столь же своевременно поступала информация и Владимиру Ильичу. А в тот день, 7-го, в Москве обсуждали ленинское письмо от 1 октября. На собрании партийных работников оно получило полную поддержку. Постановили — «немедленно начать борьбу за власть» и брать курс на вооруженное восстание.
«Областное бюро, — вспоминала его секретарь Варвара Яковлева, — совершенно единодушно стояло на такой точке зрения: переворот близок, всё к тому идет; рост революционного настроения огромен; надо им овладеть возможно скорее, не дать ему вылиться в стихийные формы; надо не упустить момента». Однако при обсуждении на Московском комитете были высказаны серьезные сомнения в том, что Москва — в силу «полнейшей небоеспособности и расхлябанности» гарнизона — сможет стать инициатором общероссийского выступления. «Взять на себя почин, — говорил Осип Пятницкий, — нельзя. Москва может лишь поддержать выступление, когда оно где-либо начнется». Эта позиция получила большинство голосов.
Получив известие о решении МК, Ленин 8 октября пишет письмо большевикам — делегатам съезда Советов Северной области. Он повторяет все те доводы, которые излагал в предыдущих письмах, — нарастание революционной волны в Европе, крах соглашательских партий в России, гигантский рост влияния большевиков, катастрофическое положение на фронте…
«А мы, — продолжает он, — получив таким образом большинство народных масс на свою сторону, завоевав оба столичных Совета, будем ждать? Ждать чего? Чтобы Керенский и его корниловцы-генералы сдали Питер немцам… Есть признаки роста апатии и равнодушия. Это понятно. Это означает не упадок революции… а упадок веры в резолюции и в выборы. Массы в революции требуют от руководящих партий дела, а не слов, победы в борьбе, а не разговоров. Близится момент, когда в народе может появиться мнение, что и большевики тоже не лучше других, ибо они не сумели действовать после выражения нами доверия к ним…
…Дело в восстании, которое м о г у т и должны решить Питер, Москва, Гельсингфорс, Кронштадт, Выборг и Ревель. Под Питером и в Питере — вот где может и должно быть решено и осуществлено это восстание как можно серьезнее, как можно подготовленнее, как можно быстрее… Промедление смерти подобно».
Ленин пишет «Советы постороннего»
Итак, главное внимание — Петрограду, той работе по подготовкевыступления, которую питерцы уже начали. Но Владимир Ильич получает и другую информацию — о заседании ЦК 7 октября…
Узнав о том, что ПК уже начал практическую подготовку восстания, и опасаясь того, что ситуация — как это случилось в июле — может вновь выйти из-под контроля, ЦК принимает решение о создании для координации действий «Бюро для информации по борьбе с контрреволюцией». От ЦК в него вошли Троцкий, Свердлов, Бубнов, от «военки» — Невский и Подвойский, а от ПК — Лацис и Москвин. Казалось бы, можно лишь радоваться тому, что создан наконец практический центр по технической подготовке восстания. Но у Лациса, например, почему-то сложилось впечатление, что «с нами просто ведут игру» и само бюро создано лишь для блокирования их самодеятельности. «Успокаивало только одно, — пишет он, — что мы своей горячностью заставили ЦК зашевелиться».
Как бы то ни было, но именно 8 октября Ленин пишет работу «Советы постороннего». Ее название и подпись «Посторонний» не раз вызывали удивление исследователей. Между тем они достаточно точно передавали ту формальную ситуацию, в которой находился Ленин.
29 сентября он заявил о выходе из ЦК. 4 октября договорился со Сталиным (если это так!) о созыве 8 октября широкого совещания. Но 8-е уже пришло. Уже более недели он в Питере. А съезд Советов Северной области, к которому хотели приурочить совещание, перенесли уже на 11-е…
Спустя несколько дней Владимир Ильич напишет: «Время, которое мы переживаем, настолько критическое, события летят с такой невероятной быстротой, что публицист, поставленный волей судеб несколько в стороне от главного русла истории, рискует постоянно опоздать или оказаться неосведомленным, особенно если его писания с запозданием появляются в свет».
Как раз накануне 8-го «Рабочий путь» с недельным запозданием опубликовал его укороченную статью «Кризис назрел», написанную еще 29 сентября. Может быть, это и навеяло мысли о «постороннем». Но не стоял он «в стороне от главного русла истории» и не был «неосведомленным». И «Советы постороннего» он адресует не газете, а непосредственно питерским большевикам «на тот случай, что вероятное выступление рабочих и солдат Питера и всей «округи» состоится вскоре, но еще не состоялось».
Если есть убеждение, пишет Ленин, что новой революционной власти будет «обеспечено величайшее сочувствие и беззаветная поддержка всех трудящихся… русского крестьянства в особенности», то для победы необходимо добиться — в решающих местах и в нужный момент — «гигантского перевеса сил» над вероятным противником (юнкера и, возможно, часть казаков), а также «стараться захватить врасплох неприятеля, уловить момент, пока его войска разбросаны».
Необходимо добиваться не только военного, но и морального перевеса. А для этого «выделить самые решительные элементы (наших «ударников» и рабочую молодежь, а равно лучших матросов) в небольшие отряды», которые смогли бы взять и удержать — телефон, телеграф, железнодорожные станции и мосты. При этом надо не обороняться, а наступать, добиваясь ежедневно и ежечасно хоть малых, но ощутимых успехов. Что касается Петрограда, то его необходимо брать «комбинированной атакой флота, рабочих и войска, — такова задача, требующая искусства и тройной смелости».
Еще 14 сентября Ленин предлагал ЦК «организовать штаб» повстанцев. 27 сентября Владимир Ильич писал Смилге о необходимости создания специального комитета для решения сугубо военных вопросов, связанных с восстанием. Но уже упоминавшееся «Бюро при ЦК для информации по борьбе с контрреволюцией», сформированное 7 октября, после двух, как выразился Лацис, «скучных» встреч, так и не заладилось. А 9 октября попытку создать военный центр предпринял Петросовет.
На заседании Исполкома Марк Бройдо от имени меньшевиков и эсеров предложил сконструировать особый комитет для сотрудничества с правительством по вопросам «обороны столицы». В противовес им, большевики выдвинули идею создания — как и в дни первой корниловщины — «революционного комитета обороны» с целью вооружения рабочих для обороны Питера и защиты «от атак, открыто готовящихся военными и корниловцами». Однако на Исполкоме большинство (13 против 12) проголосовало за резолюцию Бройдо. И лишь на бурном пленарном заседании Петросовета, состоявшемся в тот же день, предложение большевиков получило абсолютную поддержку.
«Неизбежно и вполне назрело»
Было очевидно, что тянуть дальше с совещанием ЦК, на котором настаивал Ленин, нельзя. И Свердлов телеграфировал в Москву о его созыве.
Собрались вечером 10 октября на квартире уже известного читателю меньшевика-интернационалиста Николая Суханова. «О, новые шутки веселой музы истории! — писал он позднее. — Это верховное и решительное заседание состоялось у меня на квартире, всё на той же Карповке (32, кв. 31)». Жена Николая Николаевича, Галина Константиновна, была большевичкой, и она убедила супруга, сутками сидевшего в редакции «Новой жизни» либо в ЦИК, «не утруждать себя после трудов дальним путешествием».
Квартира была удобной во всех отношениях — большая, парадный и черный ход, бельэтаж, так что можно было и из окна спрыгнуть. Впрочем, собиралась тут разного рода «общественность» довольно часто, и для контрразведки Керенского была она вне подозрений. Поэтому, как вспоминала Варвара Яковлева, «собирались очень не конспиративно». Она, Ломов, Троцкий и Дзержинский успели даже посидеть неподалеку в кафе.
Из «узкого состава» ЦК пришли Свердлов, Сталин, Дзержинский, Сокольников, Бубнов, Урицкий. Из членов ЦК — Ленин, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Коллонтай. Из кандидатов в члены ЦК — Ломов и Яковлева. Так что расширенного совещания ЦК не получилось, хотя Ломова и Яковлеву вполне можно было считать представителями Москвы. Из питерского актива никого не пригласили. Но кворум был, и даже Каменев признал, что «это собрание решающее», ибо, как отметил позднее Ленин, «про отсутствующих членов ЦК было досконально известно, что большинство из них не согласно с Зиновьевым и Каменевым».
«Владимир Ильич, — рассказывает Варвара Николаевна, — пришел, когда все уже были в сборе, и появился в совершенно неузнаваемом виде: бритый, в парике, он напоминал лютеранского пастора». О том же пишет и Георгий Ломов: «Грим и парик настолько изменили Владимира Ильича, что узнать его было совершенно невозможно даже нам, сталкивавшимся с ним не раз… Совершенно неузнаваем был и скрывавшийся в то время т. Зиновьев. Он отрастил себе бороду, и, когда меня «знакомили» с ним, я совершенно не представлял, кто это».
По опубликованному протоколу, заседание открыл Свердлов. Но вот что пишет Яковлева: «Мне было поручено вести секретарские записи. Но они были, по конспиративным соображениям, очень кратки». И по ее воспоминаниям, заседание открыл Ленин: «Владимир Ильич кратко сообщил тему и дал постановку вопроса, а затем предложил заслушать доклад секретаря ЦК о тех сведениях, которые имеются в ЦК о настроении масс и положении дел на местах».
Яков Михайлович проинформировал о том, что на конференции социал-демократических организаций Румынского фронта при составлении списка для выборов в Учредительное собрание большевики пошли на блок с меньшевиками-оборонцами. И из 20 выдвинутых кандидатов на их долю пришлось 4. ЦК единодушно постановил, что подобные блоки недопустимы. Затем Свердлов сообщил о конференции литовских социал-демократов, создавших с меньшевиками объединенную организацию. ЦК постановил: сформировать временное бюро, которое смогло бы сплотить все революционные элементы литовской социал-демократии «под знамя большевиков». Эта информация была достаточно удалена от тех проблем, которые волновали Ленина. Но вот третье сообщение, безусловно, заинтересовало его.
Представители Северного фронта, приезжавшие в ЦК, рассказали, «что на этом фронте готовится какая-то темная история с отходом войск вглубь… Готовится новая корниловщина. Минск ввиду характера гарнизона окружен казачьими частями. Идут какие-то переговоры между штабами и Ставкой подозрительного характера… На фронте же настроение за большевиков, пойдут за ними против Керенского. Никаких документов [о заговоре. — В.Л.] нет. Они могут быть получены, если захватить штаб, что в Минске вполне возможно технически … Могут из Минска послать корпус в Петроград».
А далее в протоколе записано: «Слово о текущем моменте получает т. Л е н и н. Он констатирует, что с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании. Между тем это недопустимо, если мы серьезно ставим лозунг о захвате власти Советами. Поэтому давно уже надо обратить внимание на техническую сторону вопроса. Теперь же, по-видимому, время значительно упущено… Вопрос стоит очень остро, и решительный момент близок».
Владимир Ильич рассматривает проблему в трех аспектах: международном, внутриполитическом и военно-техническом. Судя по коротким записям, включенным в протокол, он повторял те аргументы, которые приводил ранее в письмах в ЦК, ПК, МК. «По-видимому, многие руководители нашей партии, — писал он, — не заметили особого значения того лозунга, который мы все признали и повторяли без конца. Это лозунг: вся власть Советам. Бывали периоды, бывали моменты за полгода революции, когда этот лозунг не означал восстания. Может быть, эти периоды и эти моменты ослепили часть товарищей и заставили их забыть, что теперь и для нас, по крайней мере с половины сентября, этот лозунг равносилен призыву к восстанию».
Вывод Ленина зафиксирован в протоколе: «Политическая обстановка таким образом готова. Надо говорить о технической стороне. В этом всё дело. Между тем мы, вслед за оборонцами, склонны систематическую подготовку восстания считать чем-то вроде политического греха». Его конкретное предложение: «Областным съездом и предложением из Минска надо воспользоваться для начала решительных действий».
Запись прений предельно кратка. Упоминается выступление Ломова, информировавшего о позиции Московского областного бюро и МК. Приводятся фрагменты выступления Урицкого, который сказал, что «мы слабы не только в технической части, но и во всех других сторонах нашей работы. Мы выносили массу резолюций. Действий решительных никаких… Но во всяком случае, — заявил он, — если держать курс на восстание, то нужно действительно что-либо делать в этом направлении. Надо решиться на действия определенные». После этих выступлений, видимо, всё и началось…
«На этом заседании ЦК, — вспоминал Ломов, — вопрос о восстании был подвергнут горячей дискуссии. Ленин, Свердлов, Сталин, Троцкий и мы, москвичи, решительно настаивали на резкой линии на восстание. Каменев и Зиновьев как-то неловко и слабо аргументировали в пользу необходимости всяческой оттяжки конфликта, доказывая нам утопизм, преждевременность вооруженного восстания, предрекая нашу изоляцию и т.д.»…
…На листке ученической тетрадки в клетку Ленин тут же карандашом написал проект резолюции: «…Признавая таким образом, что вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы (съезда Советов Северной области, вывода войск из Питера, выступления москвичей, минчан и т.д.)». За резолюцию проголосовали 10 членов ЦК. Против — двое: Каменев и Зиновьев.
Владлен ЛОГИНОВ
Следующая публикация
Нет комментариев