«Концентрационный мир» нацизма перестал существовать
▪ Существует устойчивый стереотип, что выжившие узники концлагерей ощутили себя необыкновенно счастливыми людьми, испытали чувство непередаваемой радости от обретенной свободы и прекращения страданий. То есть воспринимали произошедшее так, как должен его воспринимать всякий человек, выходящий на свободу из камеры пыток. Однако это, мягко говоря, не так.
Начиная с 1945 года из нацистских лагерей несколько недель подряд освобождали почти 65 тысяч человек ежедневно. Мужчины, женщины, осиротевшие дети катились по Европе, словно приливная волна. Беженцы шли куда-то и никуда одновременно. Это были те, кто был в состоянии передвигаться. Остальные были так физически и психологически подавлены и надломлены, что часто почти никак не реагировали на освободителей.
Так, вошедшие в Освенцим советские военнослужащие вспоминали, что «когда открывался барак и туда входил какой-то советский солдат освободитель, узники на это вяло реагировали. Им было абсолютно все равно, кто зашел. Потому что они ничего хорошо ни от кого не ждали. Это были люди, которые полностью потеряли свое "Я". Это трудно представить, в каком психологическом состоянии находились люди, полностью подлежащие уничтожению. Поэтому, появись там американский солдат, советский солдат, узник мог только вяло на него поднять глаза – и не более того».
Однако когда происходило восстановление (или же если узник был в состоянии реагировать на произошедшее), ощущение освобождения все равно не наступало.
Свидетельства значительной части выживших показывают, что они выходили на свободу, но не обретали свободы и это их мучило, так как они не понимали, что нужно сделать, чтобы ощущение освобождения возникло.
«Когда в Берген-Бельзен пришли освободители и с английского танка на всех языках кричали нам: «Вы свободны!» - я только рукой махнула. Ничего внутри не осталось. Те, кто поступили в лагерь недавно, след английского танка целовали! А я - условно живая. Никаких реакций. Коменданту Крамеру поручили грузить мертвые тела на машины, а у меня даже не было сил подойти и сказать ему, что я о нем думаю» - вспоминала А.Гулей.
Потрясение от пережитого было настолько велико, а перенесенные страдания настолько чудовищны, что радость от освобождения казалась неуместной. Один из выживших узников Дахау вспоминал, что «видел как люди пели и плясали от радости и мне казалось, что они обезумели. Я смотрел на себя и не мог понять, кто я такой».
Негативные ощущения усиливало настороженное отношение местных жителей, которые ждали от узников мести, разгула ненависти, опасности болезней и не торопились сострадать. Освободители тоже часто не понимали, что в реальности пережили узники и поэтому испытывали по отношению к ним чувство удивления, брезгливости, жалости, но не сострадания и уж тем более не стремились понять их. По словам посетившего Бухенвальд одного американского конгрессмена, узники напоминали ему не замечающих окружающего человекообразных обезьян.
Многие узники не торопились никуда идти, поскольку лагерь уничтожил всю прежнюю жизнь и было просто некуда возвращаться. Другие, даже при условии, что сохранились их дома, не были уверены, что их ждут, так как родных и близких (особенно это касалось евреев) чаще всего уже не существовало.
Ж.Цикович вспоминала: «Мы услышали из громкоговорителя «Вы все свободны. Можете идти куда хотите и делать что хотите…. Многих из нас это выбило из колеи… Нам сказали, что мы можем идти куда хотим, и я, например, подумала – а куда я хочу идти? Куда я могу пойти? Может, туда, откуда меня увезли? Еврейские дома, которые мы оставили… Все, что было у моих родителей, уже растащили, как и вещи других… Хочу ли я туда возвращаться? Кто пожелает жить там, где все стояли и смотрели, когда с евреями происходила такая страшная беда, кто захочет туда возвращаться? И где в мире есть для меня место?».
Пережитое навсегда отделило выживших от остального мира и они сами это понимали, становясь чужими самим себе.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев