Предыдущая публикация
О, дошли и до моей обители слухи о том, как надо быть да жить, если тебе сорок с хвостом.
Да боже ж ты мой, сколько у людей может быть проблем!
Горячо сочувствую, от всей души. Там лицо поплыло, там брови с брылями до колен спустились, и колени со страху тоже провисли. Это же ад, а не жизнь, бабоньки. Рыдаю вместе с вами.
Подошла к зеркалу, придирчиво осмотрела брыли с носогубами, ногой решительно задвинула весы куда подальше... Все, что надо, — висит; что не надо — стоит (ус недощипанный, выхватила его тут же, конечно). Но в целом-то, в целом — бабочка хоть куда. Хоть вагоны разгружать, хоть борща наварить человек на триста, что еще надо-то?
А, точно. Счастья-то, любви неземной на данный момент нет, в этом же весь цимес, а я и забыла, но и это дело поправимое. Тут ведь что главное — чтоб мозги не обвисли с брылями, сердце чтоб не просело от забот внешних, душа паутиной не покрылась, иначе и правда хана.
И вспомнила я свою баб Шуру, двоюродная бабка моя.
Имела головокружительный роман в 82 года — со свадьбой, переездом в соседнее село и последующими похоронами молодого мужа, который на 10 лет ее был моложе, сокол ясный.
Познакомились в романтической обстановке — в очереди на анализы. То ли на сахар, то ли на биохимию, не помню. Баб Шура помнит. И он ее там, значит, «приглядел» (со слов потерпевшей). И начал «ходить». А ходить надо было из соседней деревни, на минуточку — 20 километров. А автобус, «соединяющий юные сердца», мотается меж деревнями по магическому расписанию, которое ведомо только архангелам и ангелам, но не простым человекам.
Старший сын «жениха» два месяца в режиме нон-стоп возил влюблённого отца своего, семидесяти двух лет на «свиданки». Потом уж не выдержал и поставил вопрос ребром:
— Ты, батя, или женись, или уже не морочь Александре Ефремовне голову!
И бензин не дармовой!
А голову баб Шуры к тому времени уже украсил мелкий «барашек-химия» огненно-морковного цвета, тело не менее огненные, кровавые велюровые халаты на блестящих молниях, ноги из вечных войлочных тапочек переобулись в кожаные, хранимые для «особых случаёв» с 1955 года.
Готовились к похоронам, а вышла свадьба, так бывает.
Невеста к бракосочетанию была готова, жениха, как обычно, принудили. Уже пожилые дети не выдержали страстей и женили родителей в один день. В сельсовет пришло полсела вдовиц и разбитных разведенок, прикоснуться к чужому счастью и обрести надежду.
Обрели ее в тот день все.
Баб Шура была в фате и кримпленовом платье цвета «слоновая кость», хранимом для погребения. Фата, как ни бились, была ею отвоевана:
— Троих детей я родила, а свадьбы у меня так и не было, то война, то целина — отстаньте!
Все и отстали.
На свадьбе пели и плясали две деревни. Дети, внуки и правнуки. В отдалении рыдали вдовицы. Баяны дымились, самогон варился тут же, в бане, запасенного категорически не хватало. Пир шел неделю.
Все десять лет, что прожили, как голубки, молодые, мы ездили к ним в гости по лету. Годовщину свадебных торжеств праздновать. Баб Шура всегда с причёской и в огненном халате, молодой муж с аккуратно постриженными к приезду гостей бровями.
А потом он умер. Быстро. Диабет. А она не поверила. Дети забрали баб Шуру к себе, в ее родную деревню.
Она до сих пор жива. Красит волосы, не ходит, правда, уже, но до сих пор ждет своего «миленочка». Не верит, не помнит ни похорон, ни переезда, да оно и к лучшему. Все равно скоро увидятся.
А вы все про брыли свои, в сорок лет. Чё попало.
© Ульяна Меньшикова
Следующая публикация
Комментарии 1