Предыдущая публикация
— Не будет у тебя счастья в жизни, Маша, пока доброте не научишься!
Такую злыдню, как ты, еще поискать надо! — Вера Ивановна сердито глянула, встала и заковыляла к подъезду, там обернулась и довеском припечатала: — И я тебе больше не подруга! Хоть захлебнись своим ядом в одиночестве!
Хлопнула тяжелая дверь, и Мария Петровна осталась на скамеечке одна...
Чирикали воробышки, обласканные солнцем, гомонила ребятня на площадке, гоняя мячик. Лето улыбалось сквозь зелень акаций, а на душе Марии Петровны стыла самая настоящая зима.
«Ну и катись, целуйся с псом своим шелудивым. — думала она. — Ишь ты, разобиделась она! А на что? На правду?»
Сама ведь недавно говорила, что сынок привез ей своего Бима на неопределенное время. А теперь эта клуша в восторге:
«Ой, мы с Бимом так подружились, да как я без него жила? Ласковый такой, понятливый. Себе его, что ли, оставить, если мои отдадут».
Мария Петровна и выдала ей всю правду-матку. Сказала, что сынок Верин на ней ездит, хорошо еще плеткой не погоняет.
То внука Саньку бабке сплавлял, когда вздумается, теперь вот пса этого спихнул. Переезжать они, видите ли, собрались. Так нечего было собаку заводить, раз она мешает переездам.
Лучше бы матери помог! Ну или там на море ее свозил. А не крокодила зубастого оставлял на пожилую женщину.
Вера поначалу сына оправдывать бросилась:
«Они на новом месте устроятся, приедут за Бимкой, да и не чужому же человеку отдали. Пес меня знает, любит».
А потом вдруг разозлилась...
Ну ничего, Мария Петровна и без Веры обойдется! Она привыкла одна!
*****
За свою долгую жизнь усвоила Мария Петровна – людям верить нельзя. Да и на счастье особо губу раскатывать не стоит.
Счастье, оно ведь что? Мгновение. И за каждое такое мгновение расплачиваться придется сполна.
Когда-то была у Марии Петровны, тогда еще Маши, большая любовь. Да такая, что при одном воспоминании о Косте, сердце заходилось от нежности, а бабочки били легкими крылышками в животе. И чем все кончилось?
Они поженились. И все! Каюк этой самой любви. Кончилась. Не сразу, конечно, со временем.
Сначала Маша перестала для мужа быть Машенькой, Машулей и стала Машкой:
— Машка, отстань, мне завтра на работу, а тут ты со своей чепухой! Делом лучше займись... Посуду помой, в доме прибери, глядишь, и полегчает, — ругался Костя, когда она пыталась его обнять, приласкать.
Ей было обидно. Ну да, на работе у мужа проблемы. Так на то и жена любящая дома, чтобы беды развести руками.
Только вот не нужно это стало Косте. Злится, отбивается, словно от мухи назойливой. Хотя бывало раньше, сам приходил, ложился на диван, клал голову на Машины колени, и задремывал, пока она, перебирая пряди, нашептывала что-то неважное, но такое уютное.
«Ладно, видать, быт сожрал нашу любовь, — думала Маша, поглаживая чуть округлившийся живот. — Главное, чтобы муж ребенка нашего любил. И я любить буду. Вот тебе и семья. А там, глядишь, и с работой у Кости устаканится. Может, второй медовый месяц нам выпадет…»
И когда родился сын Вовка, она всю свою нежность, заботу, тепло обрушила на его голову. Да, как видно, перестаралась. Сынок вырос балованный, привыкший только брать, ничего не давая матери взамен.
А пока Мария Петровна пылинки с сына сдувала, муж, брошенный на произвол судьбы, другую встретил:
— Полюбил я, Маша. По-настоящему полюбил. Ты уж прости...
Маша, конечно, не простила. Запретила к Вовке после развода подходить. Наказать бывшего мужа хотела. Только вот в итоге себя наказала.
Вовка подрос, женился. Пока было, что с матери тянуть, тянул. Дачу старую продал. Хорошо, из однокомнатной квартиры, после развода с его отцом оставшейся, не выселил в коммуналку какую-нибудь.
Может, пожалел, может, посчитал, что возни больше, чем выгоды... В общем, оставил Марию Петровну в покое и в одиночестве. Даже звонить почти перестал.
«Ну и пусть! Одна проживу. Одной спокойнее, — решила она тогда. — Главное с людьми больше не сближаться. Нету им веры!»
И не сближалась ведь: гнала от себя возможных друзей мухоморным норовом, да ядовитым языком.
А как на пенсию вышла, так в форменную Бабу-Ягу превратилась. Разве что без кота. Потому как животных Мария Петровна тоже не любила.
«Бесполезные подхалимы! Кто куском пожирнее поманит — к тому и идут! Прямо как людишки», — думала она.
*****
Так бы и жила она в своем хмуром одиночестве, если бы однажды в соседях у нее не появилась Вера Ивановна. Прямая противоположность самой Марии Петровне. Была она вся такая кругленькая, мягонькая, улыбчивая, добросердечная.
Притянулись противоположности. Пусть не сразу, но притянулись.
Была у Веры Ивановны замечательная способность: она умела слушать и искренне сочувствовать. Вот слово за слово и рассказала ей Мария Петровна о своей нелегкой жизни. Сама не заметила, как так получилось.
— Жестко судьба вас в оборот взяла, ничего не скажешь, — посочувствовала Вера Ивановна. — Но если с другой стороны посмотреть: раз уже все беды, которые жизнь вам отмеряла, вы полной ложкой хлебнули, то теперь время для счастья!
Так ведь? А вы, вон, закрылись, окуклились, ото всех в четырех стенах заперлись. И от счастья тоже. Нельзя так, Маша.
— Ну, Вера, вы как девочка, честное слово! — Мария Ивановна посмотрела на соседку, как на блаженную. — В нашем возрасте в сказки уже пора бы перестать верить.
Откуда счастье? Нету его. Вернее, есть, но не для всех! Кому-то хватило этого счастья, а кто-то в очереди за ним последним оказался. Не хватило. Вот, например, мне!
— А я думаю, вы не правы. И попробую вам это доказать!
— Ну-ну, — Мария Петровна саркастически усмехнулась. — Попробуйте.
И Вера Ивановна пробовала. Захаживала в гости к Марии Петровне, рассказывала о своей семье, вытаскивала на прогулки.
Но ничего хорошего из этого не получалось. Там, где одна видела радость и солнце, другая находила серость и грязь. Мария Ивановна свой талант имела – везде находила плохое.
Вера Ивановна терпела, надеялась разбудить дремлющую доброту в душе соседки. «У каждого в сердце доброе есть, хоть немножечко», — думала она.
Но и ее терпению пришел конец...
*****
Когда Вера Ивановна не зашла к Марии Петровне на следующий день, та поняла – она снова одна. Ну и пусть...
Но, одна или нет, а в магазин надо идти. Оделась, взяла мусорный пакет, чтобы по пути выбросить в контейнер, и вышла из дома.
Шла, думала о том, что не стоило возлагать на соседкины обещания надежд. Вера итак рядом долго продержалась, несмотря на характер Марии Петровны...
Внезапно кто-то бесцеремонно подергал мусорный черный мешок. Она обернулась.
Маленький лохматый пес, которого привлек дух печеночных обрезков, исходивший от пакета, на удивление не отскочил, не испугался и даже не выпустил черный полиэтиленовый уголок.
— Пошел прочь, веник всклокоченный! Отпусти, говорю! — приказала Мария Петровна.
Пес утробно зарычал, не разжимая челюстей.
«Смотри-ка ты, от земли еле видно, моток шерсти – и то больше! А туда же! Рычит! — возмутилась про себя Мария Петровна. — Дожили!»
*****
На самом деле «мотку шерсти» было страшно... Очень страшно. Но он привык к страху. И к боли привык. А обижаться и вовсе разучился. Сперва, когда попал на улицу, конечно, обижался. А теперь — нет.
Жизнь научила: люди жестоки, маленьких лохматых псов не любят. Если обругали — считай, повезло. Ведь могли и ударить.
Все это пришло к лохматому песику не сразу. Сначала была только паника. Она сдавила сердце ледяной лапой, когда он догадался, что его попросту выбросили.
Поверить в это было сложно, ведь совсем недавно его любили, что же могло случиться? Может, он что-то ужасное натворил? Может, если он найдет своих бывших хозяев и повинится, его простят и примут обратно?
И он кинулся искать. Конечно, не нашел. Заплутал в незнакомых дворах. Расстроился еще пуще. Как оказалось, зря. И расстроился зря, и искал своих людей напрасно.
— Глупый ты, — сказал ему хмурый бездомный пес, когда он обессиленно лежал в кустах, — Тебе не нужно искать своих бывших хозяев. Не примут они тебя назад. И ничего ты исправить не сможешь.
Тебя выкинули по той же причине, что и меня. Ты беспородный! Может, они сразу этого не знали, а разглядели твою «дворянскую» сущность, только когда ты подрос.
А может, ты был милым щенком, а вырос похожим на лохматый веник. Вот и избавились. Не оправдал ты их надежд.
Только ведь свою природу не изменишь. Забудь ты о них и думай о важном – как выжить, например. Ты мелкий, тебе будет сложно...
«Выкинули только за внешность? Я — беспородный веник? Меня нельзя любить?» — маленький пес и так, и эдак перекатывал эти мысли в голове. Пока они не улеглись, не встали со щелчком на место.
И тогда на смену обиде пришла злость:
«Ладно, двуногие предатели, обойдусь без вас! Выживу», — решил он.
Он быстро учился. Знал, что если еду нельзя отобрать, то ее нужно украсть. К людям лучше не подходить близко — опасно. А вот что-то стащить из сумки, у заболтавшихся кумушек вполне можно.
Думы о пропитании не оставляли места для глупых мыслей: он не думал о счастье, о любви... Только о еде. Как ее добыть и остаться целым. На рожон не лез. Осторожничал.
Но сегодня он учуял обворожительный мясной запах из дырявого мусорного пакета, покачивающегося в руке худенькой, маленькой бабули. Учуял и ошалел.
Подбежал, ухватил, потянул. Бабуля обернулась. Она была зла, но опасной не казалась. Слишком уж сухонькая. Да и голос... Хоть и сердитый, но нестрашный...
*****
«Да что же делать-то? — думала Мария Петровна, глядя на наглую мелюзгу, намертво вцепившуюся в мусор. — Дерну посильнее — весь двор усеем объедками. Брошу пакет — результат будет тот же. Этот наглый веник растеребит его по асфальту. Придется по-другому…»
— Слушай, — Мария Петровна наклонилась, опустила пакет на дорожку, но пальцев не разжала. — Давай с тобой договоримся: сейчас мы дойдем до помойки. Я там мешок поставлю и даже раскрою его для тебя. Бери что хочешь!
— Грррр! — сказал лохматый пес.
— Да не вру я! Пойдем, а то нас дворники живьем сожрут! — убеждала Мария Петровна.
То ли пес внял просьбе, то ли представил, как его глотает суровый мужик с метлой, и испугался, но уголок мусорного пакета выпустил.
— Вот и молодец, — похвалила Мария Петровна. — Пойдем, храбрец! От земли едва видать, а туда же — рычит! Это ты, наверное, с голодухи такой смелый.
Она сделала как и обещала. Донесла свою ношу до мусорной площадки. Развязала пакет, предложила:
— Угощайся.
Пес не заставил себя просить, закопался носом в очистки и объедки.
Мария Петровна смотрела на него и... Жалела!
«На меня похож, — подумалось ей. — Неприкаянный, несимпатичный, характер дрянной. Вон как рычал. Долго не проживет на улице...
Даже если лето перекантуется — зима его доконает! Эх, не люблю я живность всякую, но этого просто никаких сил оставить на погибель нет!»
— Слышишь ты, веник, или как там тебя, пойдем уж со мной! Всяко лучше, чем на улице, — позвала она.
Пес, похоже, понял. Повернул серую лохматую голову, посмотрел на Марию Петровну. Как ей показалось, оценивающе. И подошел!
«Что я теряю? — крутилось в его голове. — Объедки и пинки? Невелика потеря! Но вдруг опять обманут, выгонят? Это, конечно, плохо...
Но ведь могут и не выгнать. Стоит рискнуть. Да и бабуля чем-то на меня похожа: маленькая, хмурая, волосы серебристые, взгляд серьезный».
Они вместе дошли до магазина. Вместе вернулись. И зажили под одной крышей. Пробуя на вкус их робкое счастье, начало которому положил мусорный пакет.
*****
— Вера, Вер, здравствуй. Да постой же ты!
Вера Ивановна обернулась. Ее догоняла Мария Петровна. Рядом с ней на поводке семенил маленький лохматый серый пес.
— Здравствуй, Маша. Куда собачку тащишь?
— Это кто кого еще тащит, — Мария Петровна остановилась, перевела дыхание. — Знакомься. Это Веник. Пес с самым мухоморным характером.
— Не считая тебя? — Вера не удержалась, съязвила.
— Мне равных нет. Он только среди своих собратьев звезда, — парировала Мария Петровна. — Слушай, Вера, я тут подумала, неправа я была...
Ты же для меня хорошего хотела. Вкус к жизни разбудить пыталась. А я только крысилась да ядом плевалась. Не буду больше. Прости.
— Ого! С чего такие приятные перемены? — удивилась Вера Ивановна.
— Да вот с него! — Мария Петровна кивнула на песика, терпеливо сидевшего у ног. — Сначала я поняла, что это самый нахальный, лохматый и злой тип, какой только может быть. Он мусор у меня отобрать пытался.
Потом поняла, что он на меня похож. А потом мне его жалко стало! Ты представляешь? Захотелось взять домой, обогреть, приласкать.
Меня прямо озарило: все достойны счастья, и этот пес, и я... Пусть дряни много в жизни было. Чего ее за собой-то тащить, словно пакет с мусором.
Выбросить надо и жить дальше. Жить, сколько получится. И по возможности счастливо. Вот теперь мы с Веником и учимся этой премудрости.
— Замечательный пес! — одобрила Вера Ивановна. — Я вот к твоей душе пробиться не смогла, а он сумел! И слава богу... Кроме того, для моего Бимки другом, может, будет.
Веник слушал, помахивал хвостом, поднимая с асфальта облачка пыли, и думал, что они обязательно научатся счастью. Есть у них еще время.
Следующая публикация
Нет комментариев