Предыдущая публикация
— Ми–и–и–и–ленький ты мо–о–ой, — напевала своим тонким, чуть визгливым голоском Нина Андреевна, согнувшись пополам и вазюкая мешковиной по ступенькам лестницы.
— Возьми меня–я–я с собой, кхе, — шумно выдыхала женщина и, выпрямившись, отдувалась.
Петь и убираться одновременно было трудно, перехватывало дыхание, начинала кружиться голова и этим «кхе» Нина как бы возвращала себя в нормальное состояние, потом, чуть постояв, снова наклонялась, подвигала ведро с исходящей паром мутной водой к себе поближе, мочила в нем тряпку и снова протирала ступеньки.
Дежурить по лестнице, мыть её от первого до последнего этажа выпадало каждой квартире по несколько раз в месяц. Кто–то из жильцов демонстративно игнорировал эту обязанность, наложенную старшей по подъезду, кто–то едва–едва проходился по гранитным ступенькам влажной ветошью и был такой. А Нина Андреевна, приученная с малолетства почти к стерильной чистоте, хоть тебе хоромы, хоть сарай, что только не вылизывала лестничные пролеты, спину своей не жалела, старалась, иногда даже добавляла в воду уксус для дезинфекции. Его запах, резкий, перехватывающий дыхание, ещё долго стоял потом в воздухе, заставляя жильцов кашлять и быстро прятаться за дверьми своих квартир.
Ниночка убиралась и за себя, и за тех, кто не мог, не хотел, был в отъезде. Денег за свои услуги не брала, а соседи пользовались её безотказностью и страстью к порядку.
— Нина Андреевна, а я к вам, — каждый месяц звонила в дверь Ниночки соседка Галина Егоровна. — Да, вот с поклоном, — заискивающе улыбалась она. — Спину надорвала, сами понимаете, работа… — гладила она свою необъятную поясницу. Галя работала на овощной базе, ворочала мешки с картошкой, сортировала свеклу и морковь. Работа, и правда, была, физически тяжелой. — Ну никак не нагнуться мне. Вы уж тогда лестничку–то махните, не сочтите за труд. Всё равно ж дома сидите целыми днями.
Галина улыбалась и, не дождавшись ответа, уходила. А вечером она шла по блестящей чистотой лестнице своими грязными ботами, тащила на третий этаж сумищи с продуктами, нисколько не беспокоясь о спине. Шла гордо, с чувством выполненного перед народом долга. А что? Она заработала, и вообще — своя ноша не тянет!
— Галочка, а что спина–то? — всплескивала руками Нина Андреевна, встретив соседку.
— А что спина? Спина дело наживное, теть Нин. Да и привыкшая я. А вы помыли? Нда… — оглядывала лужи после своих ботиков Галина Егоровна. — Что–то по углам плоховато. Подумают ещё, что я лодырничала. А я ж не такая, я тружусь! — опять гордо выпячивала грудь Галка. — Не дома, чай, сижу, пузыри дую. Вы уж за мной протрите, Нина Андреевна. Нехорошо!
И уходила. А старенькая Нина, которая, как выражалась Галина Егоровна, «весь день сидела дома и дула пузыри», опять шла за тряпкой и подтирала за грузной Галкой.
— Эта–то, бабка наша, опять меня караулила! — докладывала мужу Галина, ввалившись в прихожую. — Да не лезь ты своими руками, сама разберу! — отталкивала она мужичка в майке и тренировочных штанах. Он был на голову ниже своей жены, лысоват и как–то замызган. Но Галю это не смущало. Главное, что муж, что её собственность, родной, понимаешь, человек рядом, вещь в хозяйстве нужная.
— Да не тебя она, чего ты! Просто, небось, подышать вышла, — отмахивался Анатолий и рыскал глазами по пакетам, высматривая бутыль.
— Там, на самом дне. «Злодейка». Купила, уважила тебя. Не лезь, я сказала! — ударила по рукам Толика Галка. — Подышать, как же! — Она села на табуретку, та заскрипела под весом хозяйки. — Боты сними, слышь?! — Две большие ноги вытянулись вперед, к опустившемуся на корточки Толику. Тот ухватился за один ботинок, потянул. Никак. — Да «молнию» расстегни, олух царя небесного!
«Вжик!» — пискнула «молния», один ботинок встал на галошницу. «Вжик!» — занял своё место другой. Толик поправил мысочки, чтобы ровненько стояли, потом, пока Галка расстегивала кофту, вынул из кармана платочек, вытер ботики, так, чтобы блестели. А ему, Толику, ведь не трудно! Он для своей кормилицы всё, что надо, сделает! Да, Галя — его кормилица, как корова когда–то в детстве, в деревне. Галя — это овощи и молоко, сыр иногда, сало чаще, а что главнее всего, Галя — это водочка, поданная в рюмочке, холодная, горькая, аж нутро сводит! Ради всего этого, ради домашнего Галиного уюта, её необъятной, гостеприимной груди и теплых рук, обнимающих тщедушного Толика по ночам, он готов на всё. Скажет она по потолку бегать — побежит! Скажет в снег голым нырять — нырнет. Любовь у них, высокое чувство!
— Ну вот, разделась. Сейчас ужинать будем, — между тем прохрипела Галя. — А эта Нинка так по авоськам моим и зыркает, так и зыркает! — стала дальше рассказывать Галя мужу. — Ужасно! Мож думает, ей что перепадет? Дудки! Я рабочий человек, пролетарий, мне не с руки её, лодыря, подкармливать! — припечатала кулаком по столу Галка. — Тебя бы, кота прожорливого, прокормить! — прищурилась она на мужа, тот часто– часто закивал, потом посмел–таки вставить словечко:
— Да она хорошая, Нина Андреевна. Она просто уже на пенсии, инвалидка же. Чего ты на неё?.. Она за нас моет, а мы…
В добрых, лучистых глазах Ниночки Толик узнавал свою маму. Она вот такая же была — ловкая, быстрая, ладно всё у нее выходило, складно, жизнь реченькой текла. Поэтому Анатолий соседку любил, всегда здоровался с ней, шутки какие–то глупые пытался шутить, потом смущался и уходил. Нина Андреевна, хоть и простая женщина, а всё же выше него была по обхождению, при ней Толе становилось неудобно даже рот открывать, как будто она во сто крат чище него, и он только запылит её чистоту своими речами.
— За нас моет? За нас?! — заводилась Галка. — А я не обязана после работы ещё тут за всеми подтирать! Или может ты в следующий раз пойдешь тряпкой махать, а? Нет? То–то же! Ты мне её ещё позащищай, позащищай Нинку эту! Без ужина останешься!
Толик опять быстро–быстро замотал головой. Остаться без ужина было плохо, и Галочку обижать плохо. Галка — его кормилица. Её слушаться надобно!..
Вечером Нина Андреевна домой не спешила, сидела на лавочке, кивала соседям и всё напевала: «Миленький ты мой, возьми меня с собой…»
Вдруг она замолчала, подобралась вся, поправила повязанный на голове платок и встала, кивая идущему к подъезду пареньку в спецовке.
— Митенька, добрый вечер! — что только не поклонилась она молодому человеку.
Тот улыбнулся, сдернул с головы кепку.
— Здрасте, баб Нин! Не холодно сидеть–то вам? А то, вон, мою куртку возьмите, потом занесете! — Он уже стал снимать со своих мощных, кувалдой натруженных плеч куртку, но Ниночка отрицательно помотала головой.
— Да что ты! Нет, не нужно совсем! Тепло. А ты это… — тут она замялась, подняла вверх плечики. — Ты опять с кефиром да булкой?
Дмитрий посмотрел на сеточку в своих руках, кивнул.
— Ну разве можно так питаться, Митя?! Давай–ка ко мне! У меня суп, картошку сварила, сальце есть свое, домашнее, курица.
Она говорила, торопливо перечисляя всё свое нехитрое угощение и просительно заглядывала парню в глаза.
Тот махнул, было, рукой, но Ниночка сразу так погрустнела, посерела вся, что парню стало стыдно.
— Ну… Ну… Ладно, уговорили. Но это в последний раз! — строго, как бригадир в метрострое, сказал он. — Что вы меня кормите?! Неудобно!
— А что же неудобно, Митя, когда я всё равно одинокая, а кастрюля у меня большая, да и в удовольствие мне тебя обогреть. Пойдем, давай скоренько, пока не остыло!
Она караулила Митьку каждый вечер, в любую погоду сидела на лавочке, ждала, а потом суетливо нахваливала свой домашний уют и всё смотрела и смотрела в Митины глаза.
Митя жил один, повезло, что купил квартиру в кооперативе, вот, переехал из общежития, кум королю, сам себе хозяин. Ниночка жила этажом ниже. Она тоже получила квартиру в этом доме за заслуги, помыкавшись всю жизнь по баракам и коммуналкам. И Митя ей очень приглянулся.
Для Галки сосед Дмитрий — мужик и мужик, ну молодой, ну с лица красивый, балагур, аккуратный вроде, да и всё. А для Нины Андреевны — это шанс за кем–то хоть ухаживать, заботиться, дарить свою нерастраченную материнскую любовь. Та, через край налитая в эту маленькую, щуплую женщину, выплескивалась наружу везде, где только можно было. Бегут ребятишки из школы — Нина Андреевна всегда кивнет, угостит конфетой, поправит шапочки, завяжет шнурки, погладит по спинкам и велит бежать аккуратно, под ноги смотреть. Гуляют молодые люди в скверике — Нина Андреевна сидит на лавочке и любуется. «Вот сейчас они вдвоем, потом с колясочкой будут, а потом с мальцами уж. И хорошо, и ладно. Главное, чтобы было, о ком заботиться, кого любить!» — думала она, провожая взглядом парочки. И даже бренчащие на гитарах подростки в парках ей нравились, и смешливые, юркие, как стрекозы, девчонки, крутящиеся вокруг гитаристов, тоже были ей по душе. Молодость вообще привлекательна, она притягивает взгляды, рождает в душе у кого — тоску по прожитым годам, у кого — зависть, а у кого и нежность до того сильную, что кажется, сейчас заплачешь от неё.
Нине бы внуков нянчить, колыбельные им петь, да нет внуков и не будет. Одинокая она теперь, давно уж без мужа, а сын и того раньше погиб. Иногда он приходит к ней во сне, садится за стол в комнате, раскладывает какие–то книги, тетрадки, пишет. Лёня очень любил читать, занимался наукой, учился в институте, хотел стать великим ученым. Нина Андреевна с мужем очень им гордились.
— Вот ты нашу фамилию и выведешь на новый виток! — любил говорить Ниночкин муж, Юрий. — Старайся, Лёнька, а мы, когда надо, поможем!
Леонид старался, а потом утонул, случайно, по глупости. В ту зиму он с однокурсниками поехал куда–то в поход, провалился под лед, а хватились его поздно…
Нина так себя и не простила, что тогда отпустила сына. Ну а как она могла не отпустить? Могла! Не пустить, схватить и держать крепко, обнять, прилепиться и не позволить переступить порог дома, не разрешить шаг ступить!.. Могла, но материнское сердце не подсказало…
С гибелью Лёньки Юрий быстро сдался, постарел, высох как будто. И его Нина не удержала на этом свете, опять не смогла… И вот теперь она одна, живет, ища повод, чтобы не умереть раньше, чем ей назначено.
Таким поводом и оказался Митька. Простой, иногда грубоватый, совсем другой, нежели был Леонид, он всё равно напоминал ей сына, а потому Ниночка прониклась такой любовью к работяге, что уже не могла оторваться от него.
Митя не любил книги, они казались ему скучными, он вообще был как будто оторвыш и балагур, но хозяйственный, с ловкими и крепкими руками. Дмитрий не умел красиво говорить, но зато делал всё так, что любо–дорого было взглянуть. Надо ли поправить кособокий стол или починить кран, заменить в двери замок или вскопать землю для клумбы у дома — Митька, присвистывая, делал всё легко, как будто это пустяки, баловство.
Сначала Нина Андреевна стеснялась пригласить соседа, покормить как следует, топталась у его двери или заискивающе заглядывала в глаза, если встречала на улице. Потом осмелела, как–то попросила починить ручку у окна. Митька согласился, пришел с инструментами, сложенными в болотного цвета сумку из–под противогаза, поковырялся, а ушел, еле дыша от того, как накормила его в благодарность соседка.
— Ну всё, хозяйка, готово, принимай работу! — сказал он тогда, обернувшись. — Теперь закрывайте аккуратно, не дергайте.
Женщина кивнула и протянула работнику деньги.
— Возьми, сыночек!
— Да тьфу ты, ну ты! Нина Андреевна, я же сказал, не возьму! Уберите сейчас же!
А Нина же и не забыла, всё помнила и ждала, что парень от денег откажется. И вот тут она предложила накормить гостя, чем Бог послал. У Мити страшно урчало в животе, а дома, в холодильнике, — только открытая полупустая банка тушенки, горчица и буханка хлеба. Работник согласился «взять едой». Ниночка обрадовалась, выставила разносолы, только и подпихивает к Митькиной руке то одно, то другое.
— Не могу больше, лопну! — наконец откинулся он на спинку стула.
— Тогда с собой возьми. Котлетки положу, да и ещё кое–чего, — опять обрадовалась соседка.
«Кое–чего» разрослось на утятницу с пловом и три судка: один с супом, два с жарким и тушеной рыбкой. Митя опять отказывался, а Ниночка уговаривала. Так и топтались в прихожей, пока Мите это не надоело, он выхватил поклажу, повесил на плечо сумку с инструментами и, сказав «спасибо», ушел.
Конечно, встретил тогда на лестнице Галину, та поинтересовалась, что он несет да откуда, Митя рассказал.
— Ой, смотри, сынок! Нинка–то, она ж «с приветом»! — покрутила у виска пальцем Галина. — Как бы она тебя дома не заперла совсем!
— Это зачем же? — оторопел Митя. Нина Андреевна казалась ему приличной, совершенно нормальной женщиной. Пела много, это да, но разве ж это признак?!
— Да она, как сын погиб, с катушек и слетела. То плачет, то его кличет, то… Ай, некогда мне с тобой, Митя! Ты человек взрослый, сам решишь, что и как! — закончила Галя и зашагала вниз по лестнице, а растерянный Митя пошел к себе.
Зачем Галина так сказала? Почему? Ну в любом случае надо быть осторожней, решил парень…
Однажды как будто сбылись Галинины предупреждения. Дмитрий опять позволил уговорить себя зайти на ужин к соседке. Та усадила его за стол, пела «Вот кто–то с горочки спустился!», налила в тарелку парящий сладковатым от свеклы духом борщ, нарезала хлеб, а потом юркнула в прихожую и давай там с замком возиться.
Митя прислушался. Скрежещет ключ в замке, цепочка гремит. Никак и правда удумала Нина Андреевна его запереть?! Выбить дверь бывшему десантнику–Мите не составляло никакого труда, но и дверь жалко, и бабулю — как она потом без двери–то жить будет?!
Дмитрий осторожно подошел к Ниночке сзади, а она всё с дверью ковыряется, его даже не заметила.
— Зачем? — наконец спросил Митя. Нина Андреевна вздрогнула, испуганно обернулась. — Зачем, спрашиваю, запереть вы меня хотите? Ну не надо, теть Нин!
Та глаза выпучила, головой трясет, Митя испугался, что сейчас с ней какой припадок случится.
— Да что ты, Митя! — наконец, чуть не плача, сказала она. — Запереть? Я и не думала! Ты мне замок чинил, а я опять сломала, утром сломала, прости меня, Митенька! Сыночек, прости!
И заплакала, да так искренне, по–бабьи, что Митя даже растерялся. И что теперь делать? Делать–то что?!
— Да ну вы, это, теть Нин! Вы не плачьте, теть Нин! Вы… — поднял он руки, чтобы погладить старушку по плечам, утешить, но вдруг постеснялся. Она его сыночком назвала, за родного держит, а какой он родной, если вчера её гостинцы с друзьями под рюмашку распил, и ещё смеялись ребята, что нашел себе Митя кухарку бесплатную, подтрунивали над ним. Стыдно! Ох, как стало Митьке стыдно за вчерашнее! А судки, вон они, как напоминание, стоят в коридоре, Митя их даже не помыл…
— Ничего. Я сейчас перестану плакать, ничего! — махнула рукой Нина Андреевна. — Извини, не права я, что перед тобой вот так… — сказала она уже чуть погодя, когда опять вместе сидели за столом, покрытым клеенкой, и доедали борщ. — И за то, что сыном назвала, прости, — сказала как будто тарелке Ниночка. — Тебе, наверное, неприятно.
Митя сглотнул, пожал плечами.
— Да вы что, теть Нин! Да как же неприятно, когда очень даже приятно! Только вот какой же я сын? Я простой, грубый, дома у меня не прибрано, а вы аккуратная, воспитанная, у вас не может быть таких сыновей! — жарко заговорил он, а потом осекся.
Ниночка опять плакала.
— А у меня никаких уж сыновей не может быть, Митя. Никаких… Добавочки, может быть? А? — заглянула она просяще в его глаза. Митя кивнул…
С тех пор те, кто что–то про Нину Андреевну говорили унизительное, плохое, сразу Митей изгонялись. Тетя Нина стала в его глазах выше, солидней, и не в уважении тут дело. Уважал он её и раньше. Скорее любить стал, как бабушку или тетушку, в общем, родную душу.
Мамка Митина и две его сестры жили далеко, за Уралом. Пожалуй, они не обидятся, если тут за Митей ещё одна женщина станет приглядывать?..
… Как–то раз Анатолий унюхал запахи, идущие от двери Нины Андреевны. Пахло вкусно, аж слюнки потекли. А Галка дома кости варит, с них бульон наваристый, да только невкусный. Галя не мастерица готовить, хотя продуктов в её доме всегда много.
Толя, немного пьяненький, приник носом к замочной скважине, стал втягивать пряные ароматы, покрякивать. Но тут его окликнули сверху:
— Ты что же это, ирод, а?! Я тебя послала мусор вынести, а ты тут у чужих дверей отираешься? — Галина свесилась за перила и грозно смотрела на мужа. — А ну марш домой, кому говорят?
Анатолий вздохнул, поправил вороточек рубашки, втянул голову в плечи, зная, что сейчас будут бить. Угадал. Галина размахнулась и огрела его по лысине мокрой тряпкой, которой только что вытирала стол. Толик пригнулся, заверещал что–то.
— Иди! Извиняется он! Ишь, ты! Всех эта Нинка скоро к себе переманит! Да я на десять лет её моложе, Толя! Она костями гремит, а я кормилица твоя, понял?! А ну повтори, кто я?
— Кормииилица, — проблеял Анатолий, шмыгнул мимо жены в квартиру. Вот сейчас бы захлопнуть дверь, не пускать её внутрь, вылить в раковину ненавистный бульон, достать припрятанную чекушку, нарезать колбаски, сесть по–человечески… Но нет, не выйдет. Галина, если надо, и дверь выломает, дородная такая баба уродилась…
— Вот и шуруй на свое место! — покрикивала Галя, щелкнув замком. — Ничего! Ничего, я эту Дятлову выживу! Я ей покажу, как чужих мужиков приваживать! Признавайся, угощала она тебя? — разошлась Галка не на шутку. — Ел из её рук, предатель?
— Нет, Галочка, что ты! — зашептал Толя, вытянул вперед губки. — Я только тебя люблю, у тебя ем. Галчонок, там, кажется, бульончик твой убегает, так я приверну…
Метнулся на кухню, Галина за ним. Прижала к холодильнику «Север—1» своим бюстом, на плечи руки положила.
— Изменишь мне, выгоню, так и знай! — прошептала она Анатолию в самое ухо. — Выгоню!
А этого допустить было никак нельзя! У Толика нет ни кола, ни двора, Толик безлошадный, одна у него отрада — Галина Егоровна!
— Не изменю! Вот те крест, не изменю! — сглотнул он и ткнулся в выпяченные Галины губы. Та довольно хмыкнула. Вот как надо с мужиками! Вот так их держать! А Нинке она отомстит. За что? Да за всё! За то, что к той Митька—десантник ходит, а к Гале — нет…
… — Нина Андреевна! Вы что же, совсем с ума двинулись? — пробасила, сходя по лестнице вниз, Галина на следующий день.
Ниночка, караулившая в подъезде Митю, вздрогнула, обернулась. Она бы вышла на улицу, села на лавочку, как обычно, кинула крошки воробьям, но там, на улице, идет дождь, лавочка намокла, воробьи попрятались, вот и приходится стоять в подъезде.
— А что такое? Галя, здравствуйте, — кивнула Нина Андреевна.
Галка на приветствие не ответила, сразу перешла к делу:
— Вчера собрание было, не слышали? Теперь в подъезде и на лестнице убираются только те, кто не работает. Поняли? Что вы так на меня смотрите? А не надо было пропускать собрание жильцов! Так и что мы видим? Всё грязное, подоконники, вон, чернее ночи, а вы тут прохлаждаетесь. Позор!
— Собрание? Ну… Ну, я Митеньке вчера ватрушку пекла, пропустила всё… — Нина стала судорожно вспоминать про собрание, но в голове было пусто. Эта Галка так её, Ниночку, напугала. Она, Галина, вообще какая–то неприятная, страшная женщина! Рядом с ней Нина Андреевна всегда чувствует себя виноватой. Во всем. — Я вымою. Я обязательно вымою. Послушайте, — вдруг нахмурилась она. — А как же Мария Петровна из семнадцатой квартиры? Она на пенсии, инвалид, ходит с трудом. Как же она будет мыть? А так, получается, из всего подъезда мы с ней и есть два пенсионера, не работаем…
— Вот и мойте за неё. Я что ли должна? — зыркнула Галина. — Остальные на службе спины гнут, а вы на лавках сидите, семечки грызете. Вот и поработайте! Пропустите, я спешу. Да отойдите вы!
Галина Егоровна оттолкнула от двери соседку, вышла под козырек, вынула из кармана жакета папиросы, закурила, глядя, как в лужи у ног падают дождевые капли и разлетаются брызгами на асфальт.
Нина Андреевна привыкла верить людям, а ещё привыкла выполнять данные ей поручения. Она пожала плечами, вздохнула, пошла к себе, загремела ведром, стала шаркать по ступенькам наверх. Железка на конце швабры ударялась о камень, звенела. Ниночка перехватила её половчей, опять стала подниматься, потом принялась за уборку…
— Теть Нин, а чего это вы? — вздрогнула она от знакомого голоса.
— Митя? Митенька, ты извини, вот, прибираюсь… — смущенно оправдывалась она и только тут заметила, что рядом с Митей стоит какая–то девчонка. Юбка короткая, на лице ярко–красная помада, «стрелки» на глазах дерзкие, черные, кофточка в обтяжку. Нине Митина подруга совсем не понравилась. — Ой, простите! — Женщина одернула рубашку, опустила заткнутую за пояс полу длинной своей юбки. — Вы идите, идите, ребятки, я вам не помешаю.
Девчонка посмотрела на Дмитрия, потянула его за руку. Но тот уходить не собирался.
— А почему это вы прибираетесь, когда сегодня моя очередь? — нахмурился он.
— Да как же твоя, если вчера собрание было, мне Галя сказала. Собрание постановило, что теперь только пенсионеры убираются. Так вот… Я, выходит, теперь всегда буду… — пожала плечами Нина Андреевна.
— Ерунда какая–то! Какое собрание? Не было ничего! Чушь Галина Егоровна говорит! Так, Машка, помоги тете Нине до квартиры дойти, а то что–то, вы теть Нин, запыхались. А я переоденусь и всё домою! — подтолкнул девчонку к женщине Митя. Маша нахмурилась, схватила его за рукав, но парень только строго на неё посмотрел и побежал к своей квартире.
— Тебя Машей зовут? — прервала неловкое молчание Ниночка.
— Ну да. Мария Олеговна Жарова, — представилась девчонка.
— Ну и иди Мария Олеговна Жарова, не мешай! — отмахнулась от Маруси, как от мухи, Нина. — Мне дело надо делать!
И стала бить тряпкой по Машкиным ногам.
Маша отступила на шаг, потом на два.
Нине Андреевне она совсем не понравилась, не такую девушку она бы хотела видеть рядом с Митенькой! Да, не её сынок, не ее, стало быть, и невестка будет, но всё равно, как за родного, за Митьку переживала! Эта, поди, и к готовке не приучена, будет кормить одной яичницей! И в доме прибрать не сможет, и…
— Извините, тетя Нина, а у вас есть халат? Ну, рабочий такой, синий. Знаете, бывают… — протянула между тем Маша, смотря вниз, на сбегающие в темноту подъезда ступени. — И какие–нибудь бы галошки.
— Какие–такие галошки? Что ты выдумала? — огрызнулась Нина Андреевна. Не нужна ей такая невестка! Не нуж–на!
— Ну нет так нет, — пожала плечами Маша, решительно выхватила из рук Ниночки швабру, отодвинула ведро так, как ей было удобно, и принялась домывать заложенную кафелем площадку последнего этажа. Маруся старалась не наклоняться, ведь юбка была короткая, но иногда всё же приходилось.
Нина постояла, открыв рот, потом быстро сбегала к себе, принесла и халатик, не синий, не рабочий, а домашний, в цветочек, голубенький, с пояском. И галошки нашла.
— Ну вот, дело! — одобрительно кивнула Маша, улыбнулась, слизала с губ помаду и принялась уже смело орудовать тряпкой.
Митя, выскочивший в майке–тельняшке и старых штанах, удивленно замер рядом с Ниночкой. Она скосила глаза на девчонку, сказала: «Во!» и кивнула.
— Мань, дай я! — потянулся Дмитрий, но девушка только отмахнулась.
— Не мешай драить палубу, матрос! Поменяй–ка лучше воду! — прикрикнула она. Митя послушно унес ведро. Нина Андреевна пошла вслед за ним…
Покурив и сходив за хлебом, вернулась Галина. Зайдя в подъезд, она уставилась на незнакомку в голубеньком халате, рядом с которой топтался Митя.
— Это что? А где бабка? — строго спросила она, положила тяжелую свою руку на Машино плечо, развернула девушку к себе. — Почему посторонние в доме?!
Маруся бойко скинула Галину руку, посмотрела на Митю. Тот заслонил собой девчонку, сверху вниз поглядел на Галину Егоровну.
— Никаких бабок тут нет и не было. Есть Нина Андреевна, ветеран труда, инвалид и почётный работник завода, с медалью за труд в тылу, честный и добрый человек. Есть я, Митя, есть моя невеста, Мария Олеговна Жарова. И есть вы, Галина Егоровна. Даже вот не знаю, как вас назвать.
Он замолчал и с вызовом посмотрел на соседку. Та открыла рот, хотела ответить что–то колкое, поставить, так сказать, молодежь на место, но почему–то побоялась. То ли крыть было нечем, то ли сам грозный вид как будто выросшего на две головы Мити поверг её в уныние.
— Да ну и ладно, — вздохнула она. — Мойте давайте! Чище! — и хотела подняться к себе, но Митя не пустил.
— А вы зачем тут свои порядки устанавливаете? — спросил он. — Собрание какое–то выдумали, на людей престарелых уборку свалили, зачем?! Нехорошо.
Маша дергала парня за рукав, но тот не обращал внимания.
— А что такого?! Они сидят целый день дома или, вон, молодняк подкармливают. Делать нечего им, вот что. Пусть и моют. Мить, дай пройти, по–хорошему прошу. А то я Анатолия позову, он тебе быстро… — покачала головой Галина Егоровна. — Не хулигань.
— Зовите, — кивнул Дмитрий. — Толика. А я позову старшего нашего, дядю Григория, да? Ну и я вот что вспомнил! Квартира–то сестре вашей причиталась, а как–то вы пролезли вдруг. Тогда вопрос замяли, а я вот вашу Лену хорошо помню, она ещё стены красила тут, в подъезде. И ордер на неё выписывали… Да… — Митя покачал головой. — Кто тут ещё посторонний…
Галя зыркнула на Марусю, сунула ей авоську с хлебом, забрала себе швабру и, забыв о спине и прочих недугах, стала намывать ступеньки.
— Да что встали–то?! А ну отойдите, мешаете только! И нечего тут напраслину наводить на меня! Не поняла ваша Нинка ничего, вот что я вам скажу! Хлеб Толику занесите, ждёт, — бурчала она, кряхтела и охала.
Митя потянул Машу за собой…
Через два месяца сыграли свадьбу. Приехали Машины родители, Митина мама и сестры. Они сидели на почетных местах за свадебным столом, улыбались, чуть смущаясь и едва–едва отхлебывая из рюмочек. Нина Андреевна разместилась чуть поодаль, не хотела мешать. Митя, её Митя женится… Надо же… И девочка, невеста, оказалась хорошая, модница только, но это по молодости, решила Ниночка. А так–то и готовит хорошо, и шить умеет, не даром закройщицей на фабрике работает, и веселая! Нина, конечно, ревновала, уже скучала по Мите, но что ж теперь! Был бы жив её Лёня, то и его бы женила, никуда от этой любви не деться…
То и дело кричали гости своё раскатистое «Горько!», а Нина кричала громче всех. Дай Бог, не забудет её Дмитрий, хоть иногда будет заходить…
Не забыл. И помогал, и навещал, и, когда у них с Машей родился первенец, Ванюша, то Дмитрий просил Нину Андреевну помочь с ребенком. Маша не противилась, потому что было что–то в тёте Нине такое ласковое, родное, как будто своя бабушка рядом. Может быть, и правду говорят, что иногда чужой человек как свой становится?..
Галина чужому счастью не радовалась. Не было повода. Толик стал много пить, иногда ночевал в подъезде на полу, а Галина ругала его, на чем свет стоит. Муж жалобно смотрел на нее снизу вверх, сопел и пьяным, дрожащим голосом тянул: «Корми–и–и–лица моя!» Галка поджимала губы и волокла его домой, как свои сумки с овощами. Любовь…
---
Зюзинские истории https://dzen.ru/a/Z1G3qLoXGWayu5qU #проза
Следующая публикация
Нет комментариев