Предыдущая публикация
Пленные, но не военные
В «ЛДНР» сидят украинские солдаты, которых больше пяти лет не включают ни в один обмен.
Украинские военнопленные (некоторые — восьмой год) сидят в колониях на оккупированных территориях за «посягательство на конституцию» и не подпадают ни под одну схему обмена. С ними нет связи, им не выдают на руки приговоры, и их судьбой почти никто не занимается. «Новая газета Европа» рассказывает, как сложилась такая ситуация.
В Макеевке Донецкой области на оккупированной российскими войсками украинской территории, в колонии № 32, переименованной нынче во «вторую», прямо сейчас, как выяснила «Новая газета Европа», сидят как минимум 12 украинских военнопленных, попавших туда до полномасштабного вторжения. С 2014 года их статус много раз менялся, в обмены их не включали, на свободу не выпустили, и теперь они как «приезжие» переживают кто шестой, кто седьмой год, а кто и восьмой год заключения.
Почему «приезжие»? Потому что родственников на оккупированной территории у них нет, а значит, и позвонить «осужденным» по телефону местного оператора «Феникс» во время разрешенных звонков из колонии им некому. Сбор денег, покупка необходимых вещей и занос на зону разрешенной раз в три месяца передачи для их родных из других регионов Украины каждый раз превращается в целый квест.
При этом военнопленные вовсе не «без вести пропавшие» — всех взятых в плен до полномасштабного вторжения России украинских солдат пропаганда «ДНР» использовала в десятках информационных спецопераций. Их водили под камеры по улицам, где специально собранные люди оскорбляли украинцев, у них пропагандисты «ДНР» «брали интервью», их «сдавали в аренду» пророссийским пропагандистам вроде Анатолия Шария.
Они все в украинских обменных списках, но их не включают в российские, поскольку они теперь не «военнопленные», а «осужденные гражданскими российскими судами граждане Украины, находящиеся в системе ФСИН РФ».
Такая формулировка была в одном из ответов Минобороны России в начале 2024 года, где говорилось, что пленные не подлежат обмену по линии военного ведомства, а должны меняться на «равноценную категорию» россиян. С тех пор случилось наступление ВСУ в Курской области, и своих срочников, отдельных священнослужителей РПЦ Россия стала выменивать на всех подряд — на женщин из гражданских колоний «ДНР», осужденных военными судами гражданских женщин — поваров столовой полка «Азов», просто бойцов — защитников Мариуполя.
Вроде все российские «табу» пали, но «пленные ДНР» по-прежнему под замком.
«Новая газета Европа» поговорила с матерями, сестрами и другими родственниками шести солдат, которые уже много лет сидят в плену в оккупированной Макеевке. Они, как и многие другие, в Украине зачислены в категорию «незаконно задержанных граждан Украины», в российском заключении они просто «осужденные». Двенадцать украинских солдат в плену «наградили» огромными сроками по приговорам по обвинению в «терроризме», «агрессии против суверенного государства ДНР» или вовсе в «посягательстве на конституцию ДНР» и не смешивают даже в общей колонии с украинскими военнослужащими, попавшими в плен после февраля 2022 года.
Часть документов автор этого материала получил от украинского адвоката из Донецка Виталия Петровича Омельченко, удивительного человека из числа бывших оперативных сотрудников милиции с, похоже, атрофировавшемся за многие годы чувством страха. Омельченко носил передачи пленным в разные колонии как «специалист по праву» (лицензии адвоката в «ДНР» он не имел), пытался защищать права «осужденных» военнопленных и умудрялся обходить угрозы и любое давление. Он никогда не стремился к анонимности, но упоминание его имени в этом тексте ему уже точно не повредит. Виталий Омельченко умер в Донецке 26 сентября 2024 года. Этот текст — в том числе память о нем.
«У меня с малым прервалась связь! Посмотрите, что случилось с ребенком!»
— Я Мария Дмитриевна, мне осенью уже будет 74, так хочется увидеть еще сына — он с 2019 года сидит, шестой год мой ребенок в неволе уже! Я везде писала, звонила, но мне всё время говорят, что Россия не идет на контакт! — рассказывает «Новой-Европа» мать Игоря Мирончука, кадрового военного.
Он служил в 128-й отдельной горно-штурмовой бригаде с 1996 года и жил рядом с ее расположением в Закарпатье. Воевал с 2014 года, получил контузии и боевые награды, в плен попал под Широкино. Его мать Мария Дмитриевна живет в Ровенской области и безнадежно ждет сына.
— Он попал в плен 9 февраля 2019 года, — рассказывает Мария Дмитриевна. — Командир позвонил старшему сыну, но мне не говорили ничего сначала, его искали, месяц тогда плохой был, лютый, слякотный. Вертолет даже его искал, думали, может, раненый где лежит в посадке. Хлопцы всё обыскали и не нашли. А хлопцы с другой части слышали вроде, как он кричал и отбивался. Через неделю в субботу ему дали мне позвонить, сказал: «Мама, я в плену!» А потом в интернете они выкладывали видео его допроса — он такой синий был! А потом знакомая с России звонила, что его по телевизору показывают. И он был уже чистый, выбритый, в хорошей одежде, и его спрашивала корреспондентка: «За кого бы вы голосовали?» — а он ей отвечал, что, по-видимому, за Порошенко. И они говорят: «Не будет тогда одного голоса за Порошенко!» Я только после той передачи и поняла, что он живой хоть и целый! Надеюсь только на Бога, может, и на вас — может, вашими руками он нам поможет!
Это «вождение по площади» и плевки под камеру повторялись в «ДНР» с каждым военнопленным, от записи видео допросов и передач Дмитрия Киселева до записей для эфиров Анатолия Шария. Эти видео сделали военнопленных узнаваемыми, о них нельзя говорить как о неизвестных и забытых. Их родственники создали свое небольшое комьюнити, обмениваются новостями и, как в нашем случае, телефонами журналистов.
— Все ребята, кто там сидят, все военные, и все мы друг с другом общаемся, рассказывает «Новой-Европа» Валентина Ивановна. — Среди нас дольше всех сидит Дьяченко, он из Винницкой области. А всего таких наших там 12–13 человек.
У Валентины Ивановны Панченко в Макеевке сидит сын Станислав. Служил он в ВСУ в 58-й отдельной мотопехотной бригаде имени гетмана Ивана Выговского и попал в плен 17 января 2018 года, больше шести лет назад. Это практически в прошлой жизни, до полномасштабного вторжения России, во времена действия Минских соглашений и связанного с ними перемирия.
Приговор суда в Донецке в отношении Панченко
Согласно перемирию, артиллерию калибра свыше 100 мм отводили от фронта под контроль миссии ОБСЕ, стрелять из нее было нельзя, а если артиллерийские обстрелы и случались, то чаще всего ночью, когда вместо людей за линией соприкосновения надзирали технические средства. Главным итогом режима перемирия было отсутствие больших подвижек на линии соприкосновения: города не брали, но на месте воевали за опорные пункты и высоты. А еще друг к другу в тыл ходили диверсионно-разведывательные группы (ДРГ), которые могли захватывать в плен отдельных солдат.
— Мы с сыном разговаривали по телефону, и прервалась связь! — рассказывает Валентина Панченко. — Я тут же позвонила до хлопцев его: «У меня с малым прервалась связь! Посмотрите, что случилось с ребенком!»
Незаконно задержанные
Но «ребенка» уже не нашли, а утром матери сказали, что поднимали дрон и вроде как нашли следы на снегу, что кто-то шел от позиций. Валентину Ивановну эта информация не устроила — она от сына знала, что поземка за ночь на их взводном опорном пункте заметала любые следы, ее Станислав не мог просто так прямо во время разговора с матерью «заблукать» (заблудиться. — Прим. ред.) и напороться на противника, это кто-то в части пытается уйти от ответственности, решила она.
Справка полученная от ФСИН, подтверждающая что Станислав Панченко содержится в заключении
Сейчас, на третьем году полномасштабного вторжения, она всё еще переживает перипетии своей давней юридической борьбы за доброе имя сына: ей еще нужно было доказать, что он не «самовольно покинул часть», а попал в плен.
— Он в Краматорске был и купил себе курточку светлую, не совсем нашего образца, — домой в ней приезжал, мне показывал, она такая теплая была, и в плен он в ней попал, — уже со знанием дела поясняет «Новой-Европа» Валентина Панченко.
— Он мне потом говорил, что за ним наблюдали, хотели застрелить, а потом засомневались — может, русский идет? И так повезло, что его взяли.
Я не знаю, как точно всё это произошло. — А судили его там в ноябре 2019 года, 17 лет дали, — продолжает Валентина. — Что-то там про захват власти, терроризм, всем нашим солдатам они одинаковые статьи рисовали. Достала себе справку с колонии — там они что-то написали, про сроки тоже.
Ответ Минобороны России с объяснением отсутствия обмена Станислава Панченко
Приговор Станиславу Панченко есть в распоряжении «Новой-Европа».
По словам матери, их всех готовили к обмену «так, по-быстрому»: «И он уже был в 32-й колонии, когда меняли, но мой там остался…» 29 декабря 2019 года в рамках последнего большого обмена вместе с гражданскими узниками «ДНР» вышли на свободу 12 других пленных солдат ВСУ.
— Нам столько раз говорили, что наши идут не как военные, а как «незаконно задержанные», мне даже СБУ справки дают с такими вот словами, — продолжает Валентина Ивановна. — Русские не скрывают, что наши хлопцы там, с ними интервью записывают, к ним Красный Крест приходил, о них писали много раз. А нам в Киеве говорят, что они другая категория, вроде как не военнопленные, а заложники — потому что они до 2022 года в плен попали.
Ответ от Службы Безопасности Украины, в котором сообщается что местоположение Панченко неизвестно
В плену местная пропаганда использовала Станислава в кампании, направленной против полка «Азов». Многие российские пропагандистские СМИ, в частности тот же "Московский комсомолец", называли его по горячим следам «плененным бойцом "Азова"», хотя служил он в 58-й отдельной мотопехотной бригаде и взяли его в плен на ее позициях.
Бывший особый, обменный
Обмены из Донецка до 2019-го проходили по своей особой схеме. Всех узников, гражданских и военных, быстро судили, давали им сроки от 10 до 20 лет и помещали в отдельный барак 32-й колонии в Макеевке. Для многих что гражданских, что военных заложников приговор был облегчением на пути к свободе. Начинали многие в концлагере «Изоляция», где пытали, могли убить и никаких законов и правил не соблюдалось. Перевод из «Изоляции» в СИЗО № 6 города Донецка означал жизнь в месте, где существовали правила, работали старые украинские надзиратели. Там начиналось оформление «дела» для суда, а вот перевод после оглашения приговора был уже предвестником обмена. Там начиналась жизнь в бараке, где можно перемещаться по разным углам, выходить подышать воздухом на улицу. Огромные сроки от «ДНР» никто не принимал во внимание — многие бывшие узники, вышедшие на волю через обмен, рассказывают, как им следователи предлагали подписать все бумаги, не разбираясь: «Всё равно после приговора на обмен пойдете сразу!»
В 2020 год, когда обмены с самопровозглашенными республиками прекратились, в особом «обменом» бараке осталось полсотни человек, среди которых было 13 служивших в армии. Они тоже прошли «суды ДНР» и имели на руках приговоры.
Именно таких в то конкретное время передавали Украине при обмене — строго «судимых». Это было частью российской компании по легитимизации самопровозглашенных республик.
Для Украины все эти люди, гражданские и военные, без полутонов определялись как «незаконно задержанные заложники»: никем не признанная «ДНР» пленных иметь просто не могла. В «ЛДНР», в свою очередь, солдат выделяли как «военнопленных», показательно допускали к ним время от времени представителей Международного Красного Креста. При этом устраивали им в нарушение Женевских конвенций «суды» не за военные преступления, а исключительно за то, что те были солдатами ВСУ, держали и судили их при этом вместе с гражданскими заложниками.
— Мой сын Василий в 2015–2016 годах служил в украинской армии во время АТО, его часть № 3500 — ремонтная бригада, которая стояла в Володарском районе Донецкой области. Потом он демобилизовался, жил в Волновахе, и, скажу как есть, он решил поехать в свой родной город Донецк, где у нас были дом и квартира, где все его друзья и знакомые, — рассказывает «Новой-Европа» Валентина Сергеевна, мать пленного Василия Ивановича Горобца. Сама она сейчас живет в селе в одном из свободных регионов Украины. — Мы жили в Донецке на Красном городке, у нас там дом, и он поехал туда к женщине в конце 2016 года, и вот уже в 2018 году нашлись люди, которые его сдали. Нашли фотографии времен его службы, красиво всё написали, что было и чего в принципе не было, и донесли, подставили. Написали в доносе, что он был гранатометчиком, хотя у меня все его документы есть, все вплоть до военного билета, — он же всё оставил, когда туда ехал. Он ремонтником был. Его арестовали 18 апреля 2018 года.
Вот такая история: солдат, отслуживший свой срок в полтора года в качестве ремонтника военных мастерских, жил себе в Донецкой области, в Волновахе, куда спокойно через линию блокпостов приехала за ним его любимая женщина. Мать его выехала из Донецка сразу после захвата в 2014 году и, как могла, пыталась убедить сына не ехать. Но сын считал, что он человек маленький и никому не нужный, — ну кто его там будет искать, ловить?
Горобец устроился механиком в Донецке на СТО недалеко от «Мелькомбината», прожил больше года где-то в центре Донецка с женщиной, пока пара не рассталась. После переехал в родной семейный дом, где его и арестовали.
— Сдали его в МГБ («министерство государственной безопасности ДНР»), суд был 31 июля 2019 года, и присудили ему 16 лет как «украинскому диверсанту». Он у них «военный», «бывший АТОшник», такая вот категория, — рассказывает Валентина Сергеевна.
С началом полномасштабного вторжения все варианты для связи и передач посылок мать потеряла. Она эвакуировалась от войны из Донецкой области в село в глубь Украины. Она утверждает, что ее сына ни разу не посетил Международный Красный Крест, хотя она им и писала, и звонила прямо в Донецк, в региональный офис, — про сына там знали, но вот почему-то не посещали. Возможно, считали гражданским?
Следующая публикация
Нет комментариев