ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ:
«Я родилась 9 сентября 1931 года в Ленинграде. Всё моё детство (до школы) прошло в деревне у бабушки, в Калининской (ныне Тверской) области. К сожалению, она ушла из жизни в июне, когда началась война. Мама сразу же забрала моего младшего брата Юру, и они уехали на похороны, а я осталась с сестрой моего отчима, тётей Ниной. Она меня взяла к себе, и мы поселились в её доме на улице, которая называлась «Деревня Алексеевка». Это был такой посёлок прямо у стен Кировского завода.
Однажды вечером, в начале сентября 1941 года, когда уже было темно, вдруг появился дым, столбы пламени, поднялась паника, и мы просто оттуда убежали с тётей Ниной. Это был какой-то кошмар, мне было страшно. Я вцепилась в тётю и кричала: «Мама!» Полыхал весь посёлок. Потом сказали, что это был поджог. После пожара мы с тётей поехали в комнату отчима, её брата, которая находилась в районе улицы Стачек, и там стали думать, что делать дальше. В этой комнате мы прожили достаточно долго.
Я помню, как начался голод. Тётя Нина приносила какие-то каши. В какой-то момент нам пришлось заклеить все окна: настолько мощная бомба взорвалась в соседнем дворе, что у нас даже рамы выскочили. Потом мы перебрались в другое жильё: ближе к центру города, на улицу Красной Связи, в комнату дочери тёти Нины (она была на фронте медсестрой). Там было поспокойнее. Четырёхэтажный дом, мы вселились на первый этаж. У нас была печка с плитой на кухне, и все соседи с верхних этажей жили с нами вместе.
Время было трудное. Тётю Нину после всех пережитых событий я стала называть мамой. А мама не сумела вернуться в Ленинград, поскольку город оказался в блокаде. С тётей мы были вдвоём, и всюду она, куда бы ни шла, тащила меня с собой, потому что боялась, что от дома ничего не останется после бомбёжки. В кухне мы с соседями сделали кровати в несколько этажей и так жили. У меня там была подруга, и ещё были два соседских мальчика. Мы ходили по дворам и собирали щепки, доски, даже сарай один раз разобрали и притащили. В основном мы, дети, следили, чтобы у нас всё время горела плита, чтобы было тепло. Это нас спасало.
В школу я не ходила. Правда, потом тётя Нина отвела меня в какую-то школу, сказав, что там есть бомбоубежище и что мы туда будем спускаться и там заниматься. Электрического освещения уже не было. Стояли какие-то фитили, и пахло чем-то масляным, запах даже сохранился у меня в памяти.
Первые месяцы мы как-то прожили, в булочную ходили вместе. Самое тяжёлое время наступило, когда пришли холода. Мы всё ждали сообщений о каких-нибудь улучшениях в нашей жизни. Хоть и были детьми, но как-то по-деловому ко всему подходили. Разговаривали как взрослые. Старались вникнуть, как помочь. Нас даже просили ходить по дворам и смотреть, не светится ли где окно или дверь: не дай бог, чтобы был сигнал фашистам. Мы однажды с подругой Тамарой зашли в какую-то квартиру, попросили плотнее закрыть окна. Но главная наша помощь заключалась в том, чтобы поддерживать тепло на кухне.
Воду мы брали сначала из дворового колодца. Потом всё замёрзло, зато снег был кругом, очень глубокие сугробы. Мы набирали снег и топили его, это нас спасало. Мы из него и чай делали, добавляли какие-то листья с приятным запахом.
Во время войны мы с тётей как-то ездили на саночках во Дворец пионеров возле Аничкова моста. Там нам дали продуктов, покормили горячим — мамалыгой (что-то наподобие манной каши). Ещё мы питались мякиной, заваривали её кипятком. Но у меня она не проходила в желудок, застревала и колола. Листья ели. Мы, дети, во дворе лебеду собирали. Одно время даже пробирались в Михайловский сад, там рвали подорожник, приносили мешками и сушили.
С людоедством в блокадном Ленинграде я не сталкивалась. Помню только, однажды тётя Нина пришла и сказала, что ей какой-то холодец предлагали. Но она не взяла. А из чего был сделан холодец, мы не знали. Живности у нас не было никакой, только крысы бегали. Крыс я очень боялась. Один раз проснулась, а она сидит и смотрит на меня. Меня такой ужас охватил, что я до сих пор дрожу!
Со временем тётя Нина как-то сильно распухла. Видимо, она старалась меня поддержать, отдавая часть своего пайка. Однажды она решила пробраться к Кировскому заводу и проверить сараи: дома-то сгорели, а сараи, как говорили, остались. Я очень удивилась: что же в них могло быть?.. А там, оказывается, собирали хлебные корки, которые откладывали для уток и другой живности. Мы шли туда пешком, транспорта никакого не было. Преодолели очень большое расстояние, по пути прятались во дворах, в подъездах на время обстрелов. Помню, набрали сумку сухарей, уже страшно заплесневевших. А когда стали выбираться оттуда, попали под обстрел прямо у Кировского завода, на улице Стачек. Произошёл взрыв, дальше я отключилась и ничего не помню до момента, как меня уже на ватнике куда-то тащили. Обработали раны в одном из подъездов, стали снимать одежду (а одето на мне было много), и из всей одежды сыпались мелкие осколочки. Потом тётя Нина потащила меня дальше, нам с ней даже повезло попасть на проезжавшую машину. Нас подвезли до улицы Шкапина, где была школа, и там уже ко мне подошли люди в белых халатах. Но, к сожалению, я ничего не слышала: такая оглушённая была. Мне записочку написали, и я по буквам разобрала (всё-таки два класса успела окончить до войны): спрашивали, как меня зовут и как моё самочувствие. Мне обрезали косы, расчистили голову — там была небольшая ранка. Какое-то время я находилась в госпитале.
Самое страшное началось, когда через какое-то время пришли соседи и забрали меня. Помню тётю Соню, она тоже очень плохо выглядела, шаталась. Меня забрали туда, где мы жили, на улицу Красной Связи. На кухне я оказалась опять на своём месте, но тёти Нины уже не было: моя названая мама ушла из жизни. Я осталась без родных, с соседями, но это были очень внимательные люди. Их тогда всего три человека оставалось.
Помню, как-то пошли мы получать хлеб по карточкам. Идём — а в снегу ноги торчат. Спокойно переползаем и идём дальше. За хлебом стояли, но его в тот день не привезли. Тётя Соня стала обо мне хлопотать. Ещё сосед у нас был, пожилой дядечка, мы его между детьми звали «профессор». Дядя Андрюша, кажется. Он стал расспрашивать меня, где могут быть мои родители. А я не знала ничего: мама не вернулась, документы никакие не сохранились, свидетельства о рождении у меня не было, всё сгорело. Тогда стали думать, какая фамилия у моего отчима. Её я помнила хорошо, но не была удочерённой. По фамилии Чуденков они стали искать моего отчима через военкоматы. Оказалось, он эвакуировался на Урал со своими станками от Кировского завода. Благодаря этому меня в 1943 году отправили в эвакуацию. Ночью погрузили сначала в машину, а потом в железнодорожный состав, в котором в основном находились дети. Нас попросили не шуметь. Мне даже маленького ребёнка дали, чтобы я за ним следила, поскольку была старше всех — 12 лет. В этом составе мы долго куда-то ехали, останавливались, потому что пикировали самолёты, нас бомбили. Мы выскакивали из поезда, прятались снаружи, опять садились в свои вагоны-теплушки. На какой-то станции, где уже поспокойнее было, нас пересадили в нормальный вагон, с полками. И мы поехали на Урал.
Всю дорогу меня сопровождала тётя Соня. С ней мы доехали до Челябинска. Жили там в бараке. Детей было много, человек 20. Нас умеренно кормили: бульонами и какими-то кашами. Сколько-то мы там прожили, и вдруг появился человек, сказал, что они нашли моего отца (я его называла не отчимом, а отцом). Отец жил в городе Свердловске, на улице Бабушкина. Меня отправили туда, но уже без тёти Сони: она к тому времени заболела тифом и умерла.
Меня направили в посёлок под Свердловском, люди там были незнакомые, и у меня было подавленное настроение: я всё думала, что же будет дальше, куда мне теперь ехать. И тут появился ещё один человек, который мне сказал, чтобы я не беспокоилась и что меня заберут в приют, где временно жили эвакуированные дети. Привезли, кровать дали. В каждой комнате было по несколько кроватей. Там я жила какое-то время. Однажды вечером открылась дверь и вошла мама. Она тоже меня разыскивала. И фамилия моя, как выяснилось, была не Чуденкова, по отчиму, а Григорьева. Тётя Нина во время блокады Ленинграда дала мне свою фамилию, чтобы оформить на меня продуктовую карточку. Так мне мама потом объяснила. Поэтому у меня путаница в фамилиях началась: я была и Воронина, и Григорьева, и Чуденкова… В школу № 67 в Свердловске я пошла, будучи Чуденковой. Это был 1944 год. Проучилась в этой школе два года.
День Победы я, конечно, помню. Мы с одноклассниками прогуливались в Свердловске, на улице Бабушкина. И вдруг вечером начался необыкновенный фейерверк! Что такое? Мы и не в курсе были, что это Победа! Потом увидели: все бегут, радостные. Мы тут же, конечно, прибежали домой. Я жила уже с мамой и маленькой сестрёнкой Людой (родилась в Свердловске). Вскоре после Победы мы вернулись в Ленинград, где продолжилась моя жизнь.
Взрослые за меня хлопотали, оберегали, поддерживали. Ленинградцы, честь и хвала им, о детях очень беспокоились — я это поняла, когда уже стала взрослеть. Только лишь благодаря окружавшим меня людям я и выжила в период блокады. Мы, дети, не всё осознавали, что происходило, но то, что нужно помогать друг другу, мы понимали. Нас никто не заставлял следить за печкой — мы сами знали, что надо это делать. Что надо собирать траву. Мы просто повзрослели сразу, это точно. Не было никакой паники. Все просто сосредоточенно ждали, когда же всё это кончится. Мы жили надеждой на скорое освобождение.
После войны моя судьба сложилась отлично. Я была очень самостоятельным человеком. Видимо, привыкла к этому, потому что жила долгое время в окружении неродных людей, хотя и очень внимательных ко мне. Однажды я прохаживалась около кинотеатра «Титан», засмотрелась на афишу и увидела рядом объявление о том, что проводится набор в полиграфическое училище № 15. Я туда обратилась, и мне предложили двухгодичный курс обучения. Нас учили, кормили и даже давали одежду. Это меня очень хорошо поддержало.
У мамы уже была другая семья, но я встретила свою родственницу — племянницу моего папы, Елену Николаевну Григорьеву. До войны мы все вместе жили в одном доме в деревне Алексеевке. Я в детстве с ними очень хорошо общалась. Она предложила переехать к ней, и я согласилась. Она к тому времени вышла замуж и стала Севостьянова. Мы жили в доме № 7 на улице Чехова. Там я обосновалась, пока училась в училище.
В Свердловске я получала карточки на усиленное детское питание. Мы, блокадные дети, отставали в физическом развитии. Когда я училась в училище в Ленинграде, нас стали проверять, и у меня всё ещё не хватало веса до моего возраста.
По итогам двух лет учёбы я получила специальность печатницы и одновременно пошла в вечернюю школу. Хотя мне было уже 13 лет, но пробел в образовании у меня был страшный. Как мы в бомбоубежище могли учиться? Когда у меня в Свердловске перед приёмом в школу знания проверили, они соответствовали второму классу. Я только писать и читать умела.
Да и во время блокады я много болела, у меня был брюшной тиф. Это я хорошо помню. Температура была очень высокой, я даже без сознания лежала. Потом ещё какая-то красная сыпь появилась. У нас на кухне стояла бочка. В неё наливали горячую воду из натопленного снега, меня туда сажали и сверху накрывали одеялом. Я сидела в этой бочке, и с меня слезала вся кожа. Врачей никаких не было, никто меня не смотрел. Это всё происходило во время блокады. Так что какая тут учёба? Как я могла учиться, когда даже книжку в руках не могла держать из-за усталости и дистрофии?
После училища и вечерней школы я поступила в полиграфический техникум по своей специальности. В техникуме проучилась три курса и 12 марта 1953 года вышла замуж за лейтенанта Андрея Николаевича Горбачевского (1929–1991). Потом мы с ним переехали в Москву, и я оканчивала полиграфический техникум уже в Москве. Получила специальность «технолог полиграфии». Стала работать сначала мастером цеха, начальником цеха в Москве. Потом мне предложили перейти в редакцию газеты «Труд», и там я проработала 18 лет. У нас был очень хороший коллектив. Оттуда я ушла на пенсию».
Награждена медалями и памятными знаками.
Желаем Валентине Викторовне крепкого здоровья!
#ЖивойГолосПобеды_поздравления #ЖивойГолосПобеды #ЖительблокадногоЛенинграда #Ветеран #Ветераны #ВетераныМосквы #ВалентинаГорбачевская #93года #ДеньРождения
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев