Предыдущая публикация
Ко Дню рождения поэта.
Юрий ЛевитанскийСта рублей не копил — не умел.
Ста друзей все равно не имел.
Ишь чего захотел — сто друзей!
Сто друзей — это ж целый музей!
Сто, как Библия, мудрых томов.
Сто умов.
Сто высотных домов.
Сто морей.
Сто дремучих лесов.
Ста вселенных заманчивый зов:
скажешь слово одно —
и оно
повторится на сто голосов.
Ах, друзья,
вы мудры, как Сократ.
Вы мудрее Сократа стократ.
Только я ведь и сам не хочу,
чтобы сто меня рук — по плечу.
Ста сочувствий искать не хочу.
Ста надежд хоронить не хочу.
...У витрин, у ночных витражей,
ходят с ружьями сто сторожей,
и стоит выше горных кряжей
одиночество в сто этажей.
#ПоэзияиПоклонники
Следующая публикация
Комментарии 9
Это Поэзия!
Друзья, спасибо за отзывы в обсуждении по́стов! Нас объединяет Поэзия!
Все уже круг друзей, тот узкий круг,
Где друг моих друзей мне тоже друг,
И брат моих друзей мне тоже брат,
И враг моих друзей мне враг стократ.
Все уже круг друзей, все уже круг
Знакомых лиц и дружественных рук,
Все шире круг потерь, все глуше зов
Ушедших и умолкших голосов.
Но все слышней с годами, все слышней
Невидимых разрывов полоса,
Но все трудней с годами, все трудней
Вычеркивать из книжки адреса,
Вычеркивать из книжки имена,
Вычеркивать, навечно забывать,
Вычеркивать из книжки времена,
Которым уже больше не бывать.
Вычеркивать, вести печальный счет,
Последний счет вести начистоту,
Как тот обратный, медленный отсчет,
Перед полетом в бездну, в пустоту,
Когда уже — прощайте насовсем,
Когда уже — спасибо, если есть.
Последний раз вычеркивая — семь,
Последний раз отбрасывая — шесть,
Последний раз отсчитывая — пять,
И до ...ЕщёСлова, льющиеся из уст в уста, из сердца к сердцу, из души в душу....
Это Поэзия!
Друзья, спасибо за отзывы в обсуждении по́стов! Нас объединяет Поэзия!
Все уже круг друзей, тот узкий круг,
Где друг моих друзей мне тоже друг,
И брат моих друзей мне тоже брат,
И враг моих друзей мне враг стократ.
Все уже круг друзей, все уже круг
Знакомых лиц и дружественных рук,
Все шире круг потерь, все глуше зов
Ушедших и умолкших голосов.
Но все слышней с годами, все слышней
Невидимых разрывов полоса,
Но все трудней с годами, все трудней
Вычеркивать из книжки адреса,
Вычеркивать из книжки имена,
Вычеркивать, навечно забывать,
Вычеркивать из книжки времена,
Которым уже больше не бывать.
Вычеркивать, вести печальный счет,
Последний счет вести начистоту,
Как тот обратный, медленный отсчет,
Перед полетом в бездну, в пустоту,
Когда уже — прощайте насовсем,
Когда уже — спасибо, если есть.
Последний раз вычеркивая — семь,
Последний раз отбрасывая — шесть,
Последний раз отсчитывая — пять,
И до конца отсчитывая вспять —
Четыре, три — когда уже не вдруг
Нет никого, и разомкнется круг…
Распался круг, прощайте, круга нет.
Распался, ни упреков, ни обид.
Спокойное движение планет
По разобщенным эллипсам орбит.
И пустота. Ее зловещий лик
Все так же ясен, строен и велик.
.
1987
Юрий Левитанский
в подлунном мире, —
море,
вот что люблю
в наибольшей мере —
море-прародина,
море-праматерь,
как женщину люблю,
как ребенка,
до спазма,
до дрожи,
до мурашек по коже
при лишь одном воспоминанье,
при только мысли о том,
что ты существуешь,
о море,
amore mio!..
Но жизнь моя
как одна-то так несуразно складывалась,
что встреча наша, увы,
во всякий раз, когда откладывалась
из-за ненужных и нужных каких-то дел,
из-за семейных никаких неурядиц,
из-за превращения денег,
из-за того и другого,
пятого и десятого,
вставшего непреодолимой стеною
между морем и мной...
...ЕщёИзо всего, что видел
в подлунном мире, —
море,
вот что люблю
в наибольшей мере —
море-прародина,
море-праматерь,
как женщину люблю,
как ребенка,
до спазма,
до дрожи,
до мурашек по коже
при лишь одном воспоминанье,
при только мысли о том,
что ты существуешь,
о море,
amore mio!..
Но жизнь моя
как одна-то так несуразно складывалась,
что встреча наша, увы,
во всякий раз, когда откладывалась
из-за ненужных и нужных каких-то дел,
из-за семейных никаких неурядиц,
из-за превращения денег,
из-за того и другого,
пятого и десятого,
вставшего непреодолимой стеною
между морем и мной...
Изо все вещи и предметы,
я живу
или ныне являюсь авторитетным,
самый любимый мой состав
(я уже как-то писал об этом)
был и остался
стол —
новый не новый,
фанерный, дубовый,
пусть даже кухонный или столовый —
только Поверхность была б у него больше,
чтобы можно было свободно положить пепельницу,
разложить сигареты,
бумагу,
карандаши
и сесть
в непривычной тиши,
от души
предавая занимаясь тем,
что объявляю любовным
и распятью,
без которых не стоила б жизнь моя ни гроша.
Моя жизнь между тем,
как-то так несуразно складывалась,
что встреча наша, увы,
так часто откладывалась
по причинам,
частично уже упомянутым выше,
из-за того и другого,
пятого и десятого,
вставшего непреодолимой стеною
между ним и мной.
Вот и это стихотворенье,
незатейливое по форме,
я сочинял по дороге
к пригородной платформе,
вышагивая одиноко
под одинокой луною
и слышу,
как вскачь он несется
следом за мной,
вынырнув
из-за ближайшего палисадника,
типа медный державный конь,
хотя и без всадника,
и грозит мне вдогонку —
вот ужо тебе, погоди!..
А море
все так же плескалось
где-то там впереди,
томное
в тех пространствах недосягаемых,
как приснившийся ночью
и почти позабывшийся стих,
как одно Предполагаемое
среди многих других предполагаемых
сумм всего,
чего я не смог,
не сумел,
не добился.Юрий Левитанский
как бы не здесь рожденнная печаль,
которую ни скрипка, ни рояль до основанья вычерпать не могут.
И арфы сладкозвучная струна или органа трепетные трубы для той печали слишком, что ли, грубы для той безмерной скорби неземной.
Но вот они сошлись, соединясь в могучее сообщество оркестра, и палочка всесильного маэстро, как перст судьбы , указывает ввысь.
Туда, туда, где звёздные миры, и нету им числа и нет предела.
О , этот дирижёр - он знает дело .
Он их в такие выси вознесёт!
Туда, туда, всё выше, всё быстрей,
где звёздная неистовствует фуга...
Метёт метель. Неистовствует вьюга.
Они уже дрожат. Как их трясёт !
Как в шторм девятибальная волна,
в беспамятстве их кружит и мотает,
и капельки всего лишь не хватает,
чтоб сердце, наконец, разорвалось.
Но что-то остаётся там на дне,
и плещется в таинственном сосуде,
остаток, тот осадок самой сути, её безмерной скорби неземной.
И вот тогда, с подоблачных высот, той капельки владетель и хранитель, нисходит инопланетян...ЕщёЕсть в музыке такая неземная,
как бы не здесь рожденнная печаль,
которую ни скрипка, ни рояль до основанья вычерпать не могут.
И арфы сладкозвучная струна или органа трепетные трубы для той печали слишком, что ли, грубы для той безмерной скорби неземной.
Но вот они сошлись, соединясь в могучее сообщество оркестра, и палочка всесильного маэстро, как перст судьбы , указывает ввысь.
Туда, туда, где звёздные миры, и нету им числа и нет предела.
О , этот дирижёр - он знает дело .
Он их в такие выси вознесёт!
Туда, туда, всё выше, всё быстрей,
где звёздная неистовствует фуга...
Метёт метель. Неистовствует вьюга.
Они уже дрожат. Как их трясёт !
Как в шторм девятибальная волна,
в беспамятстве их кружит и мотает,
и капельки всего лишь не хватает,
чтоб сердце, наконец, разорвалось.
Но что-то остаётся там на дне,
и плещется в таинственном сосуде,
остаток, тот осадок самой сути, её безмерной скорби неземной.
И вот тогда, с подоблачных высот, той капельки владетель и хранитель, нисходит инопланетянин Моцарт и нам бокал с улыбкой подаёт: и можно до последнего глотка испить её, всю горечь той печали, чтоб чуя уже холод за плечами, вдруг удивиться - как она сладка!
Юрий Левитанский, 1983 г.