В России шла гражданская война. Эпидемия ее до нашего края не докатилась, наверное потому, что жили одной семьей, одной любовью и уважением к старшим и друг к другу. Зато когда красные стали наступать, войска Армии Колчака уходили по нашим дорогам в Манджурию, их прикрывали войска генерала Семенова и к ним примыкали сомнительные элементы, недобитые и вороватые люди, которым было все равно с кем и куда, лишь бы спрятаться и выжить. Их бесчинству не было конца. Они забивали скот, забирали все, что на них смотрело, нажитое трудным путем. Надо было уходить в лес и забирать семьи и скот. И вот пять мужиков деревенских, погрузили на телеги женщин и детей, забрали скотину и скрылись в тайге. Мужчины в суровых условиях быстро взрослеют. В деревне остались те, кому нечего было терять или они не захотели уйти. Шли белые то сотенными, то совсем малыми группами, но всех надо было накормить и непременно дать золото, а взамен они рассчитывались зелененькими бумажками с изображением Семенова. Дед организовал группу молодых ребят и выслал их в Тасеево, ниже по Ангаре деревня, там они узнавали, кто идет: если красные – дед готовил им все в дорогу, чтобы поскорее догнать семеновцев и не допустить дальнейшего отступления. Если же шли белые, снова все уходили в лес, сплавляли лодки на другой берег Ангары, чтобы не воспользовались речным транспортом. Особенно тяжело было белогвардейцам с лошадьми: зерна не было, лошадей не кому было подковать, все в тайге. Лошади сбивали копыта, иногда коней бросали прямо на берегу, заведомо зная, что в тайге лошадь погибнет, но видно рука не поднималась застрелить верного вороного. Если находилась не спрятанная лодка, то пересаживались в лодку, подвергали себя еще большей опасности, двигались медленнее, то есть удлиняли свой путь и увеличивали свои страдания. А потом Ангара река капризная, она могла по три-четыре дня так бушевать, что не только плыть по ней, а зайти по колено в воду было опасно, собьет волной и похоронит в своей пучине. Но кто не знал правил жития в тайге, тем более на Ангаре, расплачивались самым дорогим – своей жизнью.Все население деревни стояло на стороне Красной армии, помогали, чем могли, что еще осталось от белогвардейцев припрятанное вынимали и отдавали. Самое главное – все хотели прежней тишины, спокойствия и достатка. Главным на деревне былне назначенным дед Григорий, как самый рассудительный, доступный и ответственный.Но всегда в стаде овец можно было найти барана, который без зависти жить не мог. Так и осталось невыясненным, кто увидел и донес белым, что дед и еще четыре его свящика пришли из леса в деревню, помыться в бане. Их схватили, повязали, а дед убежал к реке, в надежде уплыть на остров. Но и он был схвачен. Их допрашивали, избивали, хотели знать, когда и куда ушли красные, но все молчали или говорили: «Не ведаем». Долго добиваться от них правды не могли, красные в любой момент могли нагрянуть, и они решили их расстрелять. Но как самых ярых сторонников красноармейцев – расстрелять показательным судом. В то время районным центром было село Рыбное, что в десяти километрах ниже Мотыгино, там их и пытали. На расстрел приказали привести всех их родственников – жен, детей, матерей, отцов, братьев и сестер. А поскольку семьи были большими, то почти вся деревня присутствовала при расстреле. Сначала их избитых и покалеченных заставили выкопать себе братскую могилу на яру по над Ангарой. Затем поставили их в ряд и расстреляли. Труппы упали, как пришлось. Зверские наклонности проявлялись всюду – они не разрешили их даже присыпать землей. Жители обеих деревень кричали в голос, матери и жены теряли сознание – это был бездонный колодец слез, скорби и печали. Моему отцу было 12 лет, в добром мальчике вспыхнула ярость мести и он со взрослыми мужиками и такими же подростками, как сам, из других семей были скорыми помощниками в похоронах. Но хоронить не разрешили. Тогда, тайно были сколочены гробы, выкопаны могилы в деревне Денисово, что напротив села Рыбное. Ночью труппы были вынуты из могильной ямы, спущены в Ангару, привязаны за ноги к лодкам и перевезены в Денисово к могилам. Уже под утро привезли из Енисейска священника для отпевания. Процедура прошла тихо, похороны состоялись. Но белогвардейцы заметили, что вчера над труппами летали вороны, а сегодня их нет. Гонцы быстро на лошадях доскакали до могильной ямы и не увидели трупов. Тогда снова начались пытки тех, кто мог перезахоронить тела. Никто не отрицал, что они по христиански предали своих родственников земле. Наказание и устрашение последовало мгновенно. Было приказано труппы доставить и бросить обратно! К вечеру, тела перевезли и упросили нехристей, похоронить их в гробах изасыпать могилами. Могила была общей, под единым крестом, который они честно, через всю свою короткую жизнь пронесли и отдали за молодую Республику Советов, в которую они верили. Позднее, когда пришла советская власть, прежде увековечили память пяти погибших (внести фамилии имена), партизан за равенство и свободу. Улица, на которой жил мой дед, была переименована из Антоновской в Партизанскую. И до сих пор носит имя – Партизанская. Слава Богу, ни кому в голову еще не пришло переименовать ее. Обелиск стоит на яру по над Ангарой и когда проплывают суда, то пассажиры любуются и интересуются историей создания этого памятника. Но мне кажется, что до сих пор нет подробного описания этому не простому событию. Свидетели этой жестокой расплаты ушли в потусторонний мир. В моей же памяти сохранился рассказ моей бабушки Прасковьи Гавриловны – жены Григория Дмитриевича, которым я охотно делюсь для молодого поколения и хочу сказать : «Любите наш край, как любил его мой дед Пономарев Григорий Дмитриевич».