«Село наше, Пановы Кусты, было богатым, как в духовном, так и в материальном смысле, — вспоминала Валентина Антоновна Сальникова, бывшая сельская учительница.

— Кроме православных имелось много молокан, баптистов. Они очень часто устраивали между собой диспуты. Соберутся бывало в одну избу просторную — и давай рассуждать на божественные темы. Диспут вели культурно, друг друга выслушивали, не оскорбляли, потому что все Бога боялись. А когда подходила Пасха или другие праздники, все вместе собирали продукты для многодетных семей, для нуждающихся. Ярмарки какие у нас шумели тогда — по весне и по осени. Лошадей разводили породистых — тяжеловозов. Из Европы то и дело купцы наезжали. Свое мороженое тут в селе делали, детей угощали, игрушек местного производства, изделий всяческих полным-полно было. Сады фруктовые урожаи приносили необыкновенные, другие деревни снабжали яблоками. В общем, живи да радуйся! Бога благодари. А тут — на тебе: напасть явилась, в колхозы стали всех загонять. Мой отец, баптист Антон Иванович Шмырев, сокрушался: зачем же нам этот колхоз? Мы и так дружно живем, никого в беде не оставляем. Речей таких, мнения такого власть не выносила. И отец мой, и Семилетовы, и Пачины — тоже баптисты, а с ними и священника православного — на высылку. Кого в лагеря, кого на Беломорканал. Нас пятеро детей. К тетке прибежали, она всех взяла. Милиционер заявился, допытывал — чужие есть? А тетя сказала, что все-все мои. Он рукой махнул и ушел.
30-1.jpg
Вся жизнь с той поры кувырком пошла, шиворот-навыворот от этого темного наваждения. Те, кто по канавам валялись, пили беспробудно, лодырничали, теперь в кожаной куртке и с наганом ходили, над сельчанами стали издеваться, власть показывать. На конюшнях мор лошадей начался, от сапа лошади гибли. Ухода ведь надлежащего не было. Животных-то надо любить… Кто к делу относился по-божьему, всех пересажали. Наши добрые сельчане ездили к тем, кто на принудработах, на Беломорканале вкалывал, возили им одежду, продукты. А потом кто после срока возвращался, их по разным деревням власть разбрасывала, чтоб друг с другом не сообщались. И баптистские, и молоканские собрания заглохли постепенно. Кто погиб в местах заключения, а их дети, другие родственники очень запуганы были, разъехались кто куда. Для всех нормальных жителей нашего села слово “баптист” никогда не было ругательным или подозрительным. Все жители Пановых Кустов знали, что молокане и баптисты — самые честные и чистые люди. Много добрых дел делали. Священник к ним очень хорошо относился, и он тоже много для народа сделал. Даже болезни некоторые излечивал, но и он ГУЛАГа не избежал, и кажется, не вернулся оттуда, там сгинул».
Искренний рассказ Валентины Антоновны Сальниковой воссоздает картину жизни села того времени. Подобное происходило и в других селениях. На волне общесоюзной кампании по массовому обезбоживанию населения свирепствовали активисты комитетов бедноты. Они зачастую даже малоимущих и середняков могли зачислить в разряд «кулаков-мироедов». В селе Куксово Тамбовского района подвергли раскулачиванию большую семью баптиста Дмитрия Васильевича Мамонтова за то, что в избе обнаружили два венских стула. Активистам комбедов в выявлении «кулацкого элемента» и продвижении коллективизации помогали отряды комсомольцев. «Кто не идет в колхоз, тот враг Советской власти»6, — кричали на всех углах борцы за переустройство села на коммунистический лад. Случалось, что нахальные молодые люди, не испрашивая согласия у хозяев, хватали хозяйственный инвентарь по дворам и тащили все это на колхозный двор.