Глава из повести "Детство". Усолье-Сибирское.
Король двора.
Я уже писал о том, что дом, в котором нашей семье пришлось перезимовать в Усолье, был двухэтажным, деревянным. Почти весь микрорайон состоял из таких домов. Бог весть когда они были построены и представляли в то время своего рода советские трущобы, теперь можно так выразиться. Дворы их густо поросли чернолесьем. Встречались дичка (маленькие сибирские яблочки, похожие на рябину), черёмуха, густо разрастался американский клён. В этом полулесу-полупарке и стояли такие дома. Населяли их, как я теперь думаю, люди простые: работяги, неудачники, лентяи и уголовный элемент (да простят мне усольцы преувеличение, если оно есть). Жили здесь даже цыгане, и часто через наш двор проходили цветастые цыганские девчонки, не испытывая к населявшей двор пацанве никаких дружеских чувств.
Нередкими были детские драки между дворами. И тебя легко могли пограбить (отобрать карманные копейки), если ты по какой-либо причине оказывался один в соседском дворе.
Помню, как друг мой Толя Прохоров предупреждал меня:
- По пути в пятую школу живёт Воробей, пацан маленький и слабый. Но может пограбить. У него старший брат мстит тем, кто бьёт Воробья. Поэтому не вздумай с Воробьём связываться.
Предупреждение Толи сыграло свою роль в моей пацанской судьбе, и однажды маленький наглый Воробей меня пограбил.
Помню крошечную ручку с грязными ногтями, которая нагло полезла в мой карман, где лежали пять копеек на школьную булочку, выделенные мне мамой.
-Хэх! Пять копеек! Пригодятся!- и Воробей нагло обнажил в отвратительной улыбке свой щербатый рот, откуда недавно вывалился молочный зуб. В носу у Воробья шмыгало от волнения.
Меня словно цепью связало. Я стоял и не мог пошевелить рукой. Так, наверно, чувствует себя лягушка перед удавом.
Стыдно мне было перед самим собою, не говоря уже о других людях, и после ограбления, переживая унижение, я решил, что изобью Воробья в следующий раз, если такой случай произойдёт. И буду драться сколько хватит сил с его старшим братом.
Но в этот раз грабёж прекратил истошный женский вопль. Довольно толстая женщина, как оказалось, мать Воробья, увидела, как маленький мальчик, её сын, лезет рукой в карман большого мальчика с целью вытащить оттуда монетку для себя.
-Ах, ты негодник! А ну отойди от пацана! Опять за старое!- и с истошными воплями, размахивая мокрым полотенцем, которое собиралась вешать после стирки на бельевую верёвку во дворе, погналась за сыном, а его словно ветром сдуло.
Я поднял с рыжего суглинка пятачок, вывалившийся от неожиданности у Воробья из грязных пальчиков, и пошёл в школу, глубоко оскорблённый своим негероическим поведением.
Иногда я думаю: что было бы со мной, если бы наша семья осталась в Усолье навсегда? Возможно, я стал бы членом какой-либо дворовой группировки и... Не знаю, что могло бы произойти. Судьба была бы совершенно другая.
Но история моя не о Воробье, а о Витьке рыжем, короле нашего двора.
Витька был парнем лет девятнадцати, худым, мосластым, курящим, с наколкой на плече (что было изображено, я не помню). Витька нигде не работал. И нигде не работал его старший брат, чернявый Николай, которого часто днями не было в квартире. Парни жили в нашем дворе в доме напротив, на первом этаже. Жаркими летними днями Витька распахивал окно во двор, ставил на него большой радиоприёмник и на полную врубал какую-нибудь пластинку, так, чтобы весь двор слушал.
Он думал, что это всем приятно, а ещё он так утверждал своё право на королевскую роль.
Толя Прохоров, посвящавший меня, приезжего мальчика, в тонкости дворовых отношений сказал:
-Витёк - король двора. С ним никто не связывается. Если кто-то с других дворов к тебе пристанет, обращайся к Витьку. Он разрулит.
Помню, что Витёк, который ходил летом либо голый по пояс, либо в расстёгнутой рубахе, презирал любую опасность и мог выйти один на один с любым захожим в наш двор пареньком, вызывал у нас, мелких пацанов, смешанное чувство страха и уважения.
Витёк не терпел в пацанах двора непокорности. И если он говорил, что надо что-то сделать, все должны были это делать.
Однажды Витёк высунулся в окно и крикнул нам с Толей, играющим во дворе:
-Слушай сюда, мелкие! Сегодня дерёмся со второй школой. А то пацаны с неё оборзели. Надо учить... Передайте всем, что сбор в три часа дня у детского сада.
Мы с Толей побежали по квартирам потихоньку от родителей предупреждать пацанов двора о предстоящей драке.
В три часа наша дворовая разновозрастная кодла стояла у детского сада, как вкопанная.
Витёк появился последним. Голый по пояс и в грубых штанах, застёгнутых солдатским ремнём с бляхой:
- Я ща... Ждите! - и скрылся на пустыре, который разделял наш двор со второй школой. На пустыре после шести уроков обычно курили учащиеся второй школы. По вечерам они жгли там костёр и привязывались к проходившим мимо мальчишкам и девчонкам. Школа была особенная.
Для особых детей.
Витёк скрылся в завалах пустыря и через долгие минуты ожидания вышел оттуда с невозмутимым, хотя и несколько покрасневшим от злости лицом:
-Ждём! Я их вызвал.
Действительно, минут через десять из завалов показалась школьная шобла, пожалуй, и постарше и поболее нашей, дворовой.
-Ну! Начинайте! - приказал нам Витёк, с прищуром оглядев учащихся второй школы, которые уже приближались. И сплюнул сквозь зубы в сторону врага.
Две шоблы, сойдясь на некоторое, психологически объяснимое расстояние, уставились друг на друга. Нужен был герой, который бы начал действо.
-Ах, суки дворовые! Вот мы вам покажем!- неожиданно по-петушиному крикнул тонкий противный голос.- Ребя! Кидай в них камнями!
В нас полетели комки засохшей, как камень, грязи. Мы, уворачиваясь, ответили тем же.
Те, из нас, кто побольше, уже вломились в группу учащихся, и образовалась хрипящая свалка с мордобоем и кровью из носов.
Толя Прохоров схватил меня за локоть:
-Саня! Я видел, часть из их кодлы обходит нас через двор детского сада.
Толя быстро собрал несколько мелких пацанов, не успевших вступить в драку, и мы ринулись через дыру закрытого забора детского сада во двор учреждения.
Надо сказать здесь, что к одиннадцати годам, я уже имел представление о самодельных пистолетах: пугаче, бойковом и поджигном- и сделал себе подобие поджигного, привязав трубку к деревянной ручке, разумеется, пистолет не стрелял. Это была пугалка на всякий случай. Толя знал о пистолете в моём оттопыренном кармане.
Во дворе детского сада мы заметили нескольких пацанов из второй школы. Они были старше нас и появились неожиданно из-за угла. Один из них, толстый и огромный, спрыгнул с лестницы, которая вела на чердак детского сада:
-Ну что! - сказал толстяк, хлопнув от радости ладонями.- Готовьте морды для приветствия!
И вальяжно пошёл к нам, прижимая нас, мелких, к забору.
Холодок пробежал у меня по спине. Побьют верзилы! Точно, побьют!
-Саня! - неожиданно заорал Толя Прохоров.- Вали их из поджигного!
И дёрнул меня за оттопыренный карман.
Я вспомнил о пистолете и судорожно вытащил его:
- Считайте дырки, суки!- заорал Толя, округлив то ли бешеные, то ли испуганные глаза:
-Саня! Вали толстого!
Я деловито прицелился жирному в живот.
Он опешил от неожиданности и, неуклюже повернувшись, побежал от меня. За ним, словно подхваченные ветром, бросились остальные враждебные нам пацаны.
Мы помчались в другую сторону: предупредить Витька об опасности обхода.
Рыжий в драку не вмешивался. Он смотрел, сузив голубые страшные глаза, как учащиеся второй школы уже ломят наших. Успех драки явно был на стороне врага.
-Ах, падлы!- неожиданно взревел Витёк! Голос его покрыл расстояние, где пыль от топтавшихся ног висела столбом! Драка остановилась, и все уставились на Рыжего, который хищно изогнувшись шёл на вторую школу, медленно вытаскивая из широких штанов солдатский ремень с бляхой.
Ремень закрутился в его руке, как мельница, и бляха тоненько зажужжала в воздухе.
Вторая школа, превратилась в зеркало Витька, которое отступало так же, как он шёл на него.
И вдруг вся школьная кодла обратилась в бегство. А Витёк погнался за ними один с ремнём.
Бой был выигран нашим двором в считанные минуты.
Витёк вернулся вскоре запыхавшимся. Мы в ужасе ждали сообщения о том, что он кого-то убил. Но Рыжий, выдохнув воздух, скопившийся в его лёгких от бега, сказал надсадным голосом:
-Никого не тронул. Так только... Пугнул ремнём. Теперь они будут бояться связываться с нами. Ходите смело. Если что, говорите мне. Разберёмся.
И ушел домой.
Мы обрадовались победе над второй школой, и что можно теперь ходить смело.
Таким был Витька Рыжий, король нашего усольского двора.
Таким был двор нашей трущобы.
И такими, вероятно, были другие трущобные дворы Усолья.
Но я уехал оттуда в Рязанскую область и вырос в других отношениях, не менее сложных и порой грубых, но других, сельских. Они и сформировали меня. Здесь я вырос учителем.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев