Марьина-шмарьина Роща. Улицы, словно овраги. Синяя мятая рожа ханурика-доходяги. Здесь у любого мильтона снижен свисток на полтона, а кобура пустая — стырит блатная стая. Нет разделений, — кроме тех, кто стоит на стрёме, и прахаристых паханов — нашенских чингисханов. Финка в кармане подростка, и под Боброва причёска, а на ботинке — зоска, ну, а в зубах — папироска. В эти прекрасные лица нас изрыгнула столица, как второгодников злостных, в школу детей подвопросных. Каждому педсовету выхода не было проще: «Что с хулиганами? В эту — в ихнюю Марьину Рощу». Норовы наши седлая, нас приняла, как родимых, школа шестьсот седьмая — школа неисправимых. Жили мы там не мрачно — классные жгли журналы и ликовали, как смачно пламя их пожирало. Плакали горько училки, нас подчинить не в силе, — помощи скорой носилки заврайоно выносили. Типы на барахолке — Марьиной Рощи маги — делали нам наколки: «Я из Одессы-мамы». Нас не пугали
...ЕщёНа 50% НАША СУДЬБА и ЖИЗНЬ.Евгений Евтушенко
Марьина Роща
Марьина-шмарьина Роща. Улицы, словно овраги. Синяя мятая рожа ханурика-доходяги. Здесь у любого мильтона снижен свисток на полтона, а кобура пустая — стырит блатная стая. Нет разделений, — кроме тех, кто стоит на стрёме, и прахаристых паханов — нашенских чингисханов. Финка в кармане подростка, и под Боброва причёска, а на ботинке — зоска, ну, а в зубах — папироска. В эти прекрасные лица нас изрыгнула столица, как второгодников злостных, в школу детей подвопросных. Каждому педсовету выхода не было проще: «Что с хулиганами? В эту — в ихнюю Марьину Рощу». Норовы наши седлая, нас приняла, как родимых, школа шестьсот седьмая — школа неисправимых. Жили мы там не мрачно — классные жгли журналы и ликовали, как смачно пламя их пожирало. Плакали горько училки, нас подчинить не в силе, — помощи скорой носилки заврайоно выносили. Типы на барахолке — Марьиной Рощи маги — делали нам наколки: «Я из Одессы-мамы». Нас не пугали насмешки за волдыри и чирьи, и королевы Плешки нас целоваться учили. Милая Марьина Роща, в нас ты себя воплотила, ну, а сама, как нарочно, канула, как Атлантида. Нет, мы не стали ворами нашей Москвы престольной, стали директорами школ, но — увы! — пристойней. Даже в учёные вышли, даже летим к созвездьям, даже кропаем вирши, даже в Америки ездим. Но не закормит слава, словно блинами тёща, — ты не даёшь нам права скурвиться, Марьина Роща. Выросли мы строптиво. Мы — твоего разлива, пенные, будто пиво, крепкие, как крапива. Поняли мы в твоей школе цену и хлеба и соли и научились у голи гордости вольной воли. И не ходить в хороших ученичках любимых тем, кто из Марьиной Рощи — школы неисправимых.
Мы используем cookie-файлы, чтобы улучшить сервисы для вас. Если ваш возраст менее 13 лет, настроить cookie-файлы должен ваш законный представитель. Больше информации
Комментарии 1
Марьина Роща
Марьина-шмарьина Роща.
...ЕщёНа 50% НАША СУДЬБА и ЖИЗНЬ.Евгений ЕвтушенкоУлицы, словно овраги.
Синяя мятая рожа
ханурика-доходяги. Здесь у любого мильтона
снижен свисток на полтона,
а кобура пустая —
стырит блатная стая. Нет разделений, — кроме
тех, кто стоит на стрёме,
и прахаристых паханов —
нашенских чингисханов. Финка в кармане подростка,
и под Боброва причёска,
а на ботинке — зоска,
ну, а в зубах — папироска. В эти прекрасные лица
нас изрыгнула столица,
как второгодников злостных,
в школу детей подвопросных. Каждому педсовету
выхода не было проще:
«Что с хулиганами? В эту —
в ихнюю Марьину Рощу». Норовы наши седлая,
нас приняла, как родимых,
школа шестьсот седьмая —
школа неисправимых. Жили мы там не мрачно —
классные жгли журналы
и ликовали, как смачно
пламя их пожирало. Плакали горько училки,
нас подчинить не в силе, —
помощи скорой носилки
заврайоно выносили. Типы на барахолке —
Марьиной Рощи маги —
делали нам наколки:
«Я из Одессы-мамы». Нас не пугали
Марьина Роща
Марьина-шмарьина Роща.
Улицы, словно овраги.
Синяя мятая рожа
ханурика-доходяги. Здесь у любого мильтона
снижен свисток на полтона,
а кобура пустая —
стырит блатная стая. Нет разделений, — кроме
тех, кто стоит на стрёме,
и прахаристых паханов —
нашенских чингисханов. Финка в кармане подростка,
и под Боброва причёска,
а на ботинке — зоска,
ну, а в зубах — папироска. В эти прекрасные лица
нас изрыгнула столица,
как второгодников злостных,
в школу детей подвопросных. Каждому педсовету
выхода не было проще:
«Что с хулиганами? В эту —
в ихнюю Марьину Рощу». Норовы наши седлая,
нас приняла, как родимых,
школа шестьсот седьмая —
школа неисправимых. Жили мы там не мрачно —
классные жгли журналы
и ликовали, как смачно
пламя их пожирало. Плакали горько училки,
нас подчинить не в силе, —
помощи скорой носилки
заврайоно выносили. Типы на барахолке —
Марьиной Рощи маги —
делали нам наколки:
«Я из Одессы-мамы». Нас не пугали насмешки
за волдыри и чирьи,
и королевы Плешки
нас целоваться учили. Милая Марьина Роща,
в нас ты себя воплотила,
ну, а сама, как нарочно,
канула, как Атлантида. Нет, мы не стали ворами
нашей Москвы престольной,
стали директорами
школ, но — увы! — пристойней. Даже в учёные вышли,
даже летим к созвездьям,
даже кропаем вирши,
даже в Америки ездим. Но не закормит слава,
словно блинами тёща, —
ты не даёшь нам права
скурвиться, Марьина Роща. Выросли мы строптиво.
Мы — твоего разлива,
пенные, будто пиво,
крепкие, как крапива. Поняли мы в твоей школе
цену и хлеба и соли
и научились у голи
гордости вольной воли. И не ходить в хороших
ученичках любимых
тем, кто из Марьиной Рощи —
школы неисправимых.