Накануне трагического дня 30 мая в сафоновский полк — так по фронтовому именовался 2-й гвардейский Краснознаменный — приехал радиожурналист Морозов, хорошо знакомый с Сафоновым, и рассказал ему о недавней схватке над английским конвоем, в которой две пары наших истребителей не дали приблизиться к транспортам ни одному из атаковавших бомбардировщиков и торпедоносцев.
«Наши дрались, — подтвердил Сафонов и вздохнув, с детской обидой добавил: — Меня теперь командование редко в воздух выпускает. Только по праздникам, можно сказать». Действительно, в свои двадцать шесть лет он неплохо командовал авиационным полком, и от Героя Советского Союза Бориса Феоктистовича Сафонова (в это время он был уже представлен к награждению второй Золотой Звездой) ожидали многого. Безусловно, командование поступало правильно, оберегая перспективного командира. Впрочем, фронт не то место, где можно что-либо или кого-либо надежно уберечь.
Итак, 30 мая в середине дня три «Киттихаука» сменили в небе над конвоем PQ-16 четверку дальних истребителей Пе-3. Но прежде нужно сказать, почему их было только три. Как и всё на войне, этот фактор не может считаться несущественным.
Со своего аэродрома Борис Сафонов поднял две пары истребителей. С ним вылетели майор А. Кухаренко, капитаны П. Орлов и В. Покровский. В группу были включены самые опытные, с большой летной практикой истребители. Американские истребители Р-40Е, которыми совсем недавно был оснащен полк, оказались машинами с трудным характером. Был у этих машин и по настоящему серьезный недостаток: их мотор не выдерживал долгой работы на форсированном режиме. А форсаж, как известно, главный режим воздушного боя, где для того, чтобы победить, нужно оказаться быстрее, маневреннее, надо выжать из себя и машины максимум возможного, а порой и чуть больше.
Через несколько минут после вылета мотор на машине Кухаренко стал давать перебои, и он вынужден был вернуться на аэродром. Группа осталась втроем, и привычная схема «Ведущий — ведомый» была нарушена. Истребители оказались в затруднительном положении. Тем более, что в тот момент, когда Сафонов взял на себя прикрытие, начался самый крупный — за все время следования конвоя — налет фашистской авиации. В атаку вышло около сорока пяти бомбардировщиков, прикрытых двадцатью истребителями.
С транспортов и кораблей охранения тысячи людей следили за схваткой, где трое дрались против шести с лишним десятков. Видели, как, прочерчивая в облачном небе густые черные полосы, падали самолеты. В том бою Орлов и Покровский уничтожили по одному «Юнкерсу». Сафонов — два. Налет был отбит. Но бой с «мессерами» продолжался. Вот тут на КП и приняли радиограмму Сафонова: «Подбил третьего... мотор...»
По коду «мотор» означал вынужденную посадку. Но может быть, Сафонов хотел сказать, что перегретый мотор его «Киттихаука» отказал? Может быть. Мы никогда не узнаем, что в действительности означало это последнее сказанное Сафоновым слово. Его истребитель, теряя высоту, планировал в сторону эсминца Северного флота «Валериан Куйбышев».
Не дотянув до корабля три-четыре километра, он ударился о воду и мгновенно затонул. По приказу командующего Северным флотом вице-адмирала А. Г. Головко эсминец вышел из ордера боевого охранения и начал циркуляцию в месте приводнения самолета. В воздух подняли истребители под командованием майоров С. Кирьянова и В. Пронченко. Но многочасовые поиски не дали результатов.
Солдатские легенды упорно отрицали факт его гибели. Еще очень долго моряки и пехотинцы, а иной раз и летчики, воевавшие на Севере, рассказывали, что якобы своими глазами видели, как во время воздушного боя откуда-то появлялся истребитель, на борту которого было нарисовано множество звезд — количество сбитых фашистов. Значит, никому, кроме Сафонова, эта машина принадлежать не могла. Войдя в бой, «ястребок» сразу начинал валить вражеские самолеты один за другим, ну а такое мог делать тоже только один летчик на Севере! Легенды легендами, а в гибели Бориса Сафонова все же есть обстоятельства, не прояснившиеся, по сей день.
Люди, знавшие Сафонова, вспоминают прежде всего его естественность, которая моментально располагала к себе. Вспоминают открытую улыбку, хотя улыбался он не так часто. Вспоминают его ставший для всех привычным коричневый кожаный реглан с меховым воротником. Все, что он говорил и делал, а главное, то, как он летал, удивительно шло к нему. Было в нем спокойствие, ровная сила и безграничная надежность.
Комментарии 9