Глава IV

Когда закончилась эпопея с демобилизацией и призывом, в нашей роте сложилась следующая ситуация со штатом. Количество бойцов в роте сорок человек. Три взвода по тринадцать человек, и сороковой, старшина роты, Лёха Селюков. Нашему призыву сравнялся год службы, и теперь мы были не «салагами», а «помазками». Новоиспечённых «стариков» в роте оказалось всего шесть человек, а «помазков» пятнадцать, и при первой же стычке между нашими призывами мы договорились, что они нас не унижают, а мы не будем наглеть. Дальше, все следующие полгода, прошли гладко и без происшествий на этой почве.
Мы распрощались со своим ротным Гришей Головко. Весной ему было присвоено очередное воинское звание «капитан». Далее он уехал поступать в Академию, успешно сдал вступительные экзамены и приступил к учёбе. О дальнейшей его судьбе и продвижении по службе у меня нет никаких сведений. Весной 2018 года через «Одноклассники» мы стали общаться с подполковником Геннадием Федосовичем Поповичем, который в годы моей службы в ВЧ 15364 был старшим лейтенантом, командиром первой роты ГПТ. Я задавал ему вопрос о судьбе Головко. У него тоже не оказалось никаких сведений. А мне очень хотелось узнать, так как Головко - один из любимых командиров, с которыми мне довелось служить. Это был честный, справедливый офицер, волевой, требовательный. Он был не белоручка, мог сам схватить в руки любой инструмент и на деле показать, как им надо работать. При выполнении трудной работы он умело «зажигал» нас шуточками и прибаутками, незлобно подшучивал над неловкими, словом и делом помогал нам. Всю жизнь помню и применяю при случае его поговорку: «Та же бабка, только в другой юбке».
Я упустил ещё один момент в хронологии моего повествования. Я уже говорил, что часть техники нашего батальона хранилась на складах в городе Неман. По весне было принято решение о строительстве ещё одного ряда боксов в нашем техническом парке. После того, как растаял снег, и земля слегка подсохла, в один из выходных дней Шурик устроил всему батальону «ленинский субботник». Был размечен контур фундамента будущего здания, каждому отмерян участок в два метра длиной, и мы дружно приступили к рытью траншеи под этот фундамент. Ширина фундамента была около метра, глубина в рост человека. Короче, каждому в одиночку пришлось выкопать котлован в размер нормальной могилы. Причём земля в некоторых местах была ещё мёрзлой, и её приходилось долбить ломами, к чему нам уже было не привыкать после майны на Немане. Но самое интересное, что в части был боец Олег Ваганов со своим другом-экскаватором! Шурик, видимо, считал, что для порядка в части бойцы должны быть уставшими и измотанными, меньше будет дури в голове.
Калининградская область, бывшая Восточная Пруссия, принадлежавшая до войны фашистской Германии, очень серьёзно пострадала при освобождении её от немцев в конце войны. Среди лесов и полей было много развалин домов, родовых усадеб всякого рода чинов третьего рейха. Мы на грузовых машинах, бригадами по несколько человек, ездили по этим развалинам. Вручную, ломами и кувалдами, выламывали крупные камни из этих развалин, грузили на машины и доставляли на стройку. Строительная команда укладывала эти камни в котлован фундамента и заливала раствором, который вручную месили здесь же.
В начале лета начались учения. Нашу часть тоже подняли по тревоге, но на учения ушли всего две роты. Дивизию подняли полностью. Неманский караул полностью возложили на нашу часть. Представьте себе картину: заступаешь во внутренний караул или на кухню, сутки стоишь в наряде. В восемь часов вечера сменяешься с наряда, приводишь себя в порядок и спать. Утром, после завтрака, вкалываешь на стройке до обеда, затем готовишься к Неманскому караулу. В восемь вечера развод, и поехали в Неман. Отстояли в карауле сутки, вечером сменились, приехали, поспали ночь. Утром на стройку, до обеда, вечером во внутренний наряд. И вот в таком режиме мы жили более двух недель. Мы стали похожи на военнопленных, все ходили злые, раздражение буквально висело в воздухе. А у меня, к тому же, начались дикие головные боли в районе лба, мне даже на яркий свет смотреть было больно. Это я потом узнал, после армии, что у меня воспалялись гайморовы пазухи, а там о них никто и не знал. А снять меня с нарядов не было возможности: не было ни одного лишнего человека.
В это самое время в Советск приехала съёмочная группа Рижской киностудии для съёмок фильма «Тройная проверка» с Игорем Ледогоровым в главной роли. Город преобразился, на домах появились надписи на немецком языке, вывешивались флаги со свастикой, на улицах появлялись солдаты и офицеры в фашистской форме, ездили чужие машины в камуфляже. Из нашей части на съёмки забрали МАВ (малый плавающий автомобиль) вместе с водителем комбата литовцем Томашаускасом. Так как все три танковых полка дивизии были на учениях, танков в городе не было. Рассказывали, что для съёмок где-то в рембате отыскали три или четыре более или менее пригодных танка и их использовали на съёмках, с помощью подручных материалов изменив их внешний вид. Если Вы смотрели этот фильм, то могли бы заметить, что в эпизодах с показом техники едут эти три или четыре танка, да мелькает Томашаускас на своём раскрашенном МАВе. В фильме есть кадр, где раненый Ледогоров пьёт воду из уличной колонки. Эта колонка находилась рядом с общежитием девчонок из культпросветучилища, я тоже частенько пил воду из этой колонки, провожая свою девушку после свидания до общежития.
После отъезда Головко в Академию к нам назначили и. о. ротного - старшего лейтенанта Диму Котвицкого. До этого он был командиром взвода, кажется, во второй роте ГПТ. Это был щеголеватый офицер, с хорошей выправкой, фуражка у него была слегка «обмята» на манер белогвардейских офицеров. Говорили, что он не был кадровым, вроде бы получил офицерское звание после сверхсрочной службы, сдав экзамены за училище экстерном, точно не знаю. Было в его облике что-то «баламутное».
В конце зимы был такой случай. Котвицкий был дежурным по части, день был выходной, часть бойцов была в увольнении. В одной из рот был сержант Коля Аделев, призыва на полгода старше нас. Кстати, он был отличный спортсмен, я своими глазами видел, как он в сапогах, шинели под ремень и зимней шапке, разбежавшись, прыгнул на перекладину турника и, сделав несколько махов, начал крутить «солнце» без всякой страховки кистей рук. Но он был большой любитель выпивки. Так вот, время увольнения заканчивалось. Котвицкий сидел в комнате дежурного по части и чистил пистолет. Рассказ я веду со слов дежурного писаря штаба, который оказался свидетелем происходящего. Последним из увольнения, с опозданием и взмыленным от бега, явился Аделев. Он, тяжело дыша от бега и «принятого», собирал все силы и пытался по форме доложить о прибытии. Посередине фразы силы заканчивались, и он сбивался с мысли. Котвицкий, протирая собранный пистолет, куражась, просил повторить доклад. После трёх или четырёх попыток, Аделев послал Котвицкого «по матери» и метнулся из комнаты дежурного на второй этаж, где был его кубрик. Котвицкий выскочил за ним, держа в руке пистолет. Подбежав к дневальному первого этажа и спрашивая его о том, куда побежал Аделев, Котвицкий, машинально, положил пистолет на столик дневального. Аделев спрятался под кроватью в кубрике. Котвицкий пометался по этажам и, вдруг, обнаружил отсутствие пистолета. В это время он был на втором этаже. Побежал по лестнице вниз, крича на ходу: «Караул, в ружьё! Аделев украл у меня пистолет!». Добежал до первого этажа, увидел свой пистолет в руках дневального, забрал его и засунул в кобуру, но приказ поднять караул не отменил. Через несколько минут прибыл караул и, вместе с Котвицким, начал прочёсывать кубрики. Нашли Колю под кроватью, где он, согревшись, уже начал отходить ко сну. Повязали и увели на «губу». Коля там начал буянить, хотел лежаком (в народе «вертолёт» почему-то) выбить дверь, но зацепил батарею отопления и отломил от неё трубу, подводящую к ней пар. В момент маленькая комнатка превратилась в парную. Дышать было нечем, и Коля, лёжа на полу, хватал ртом воздух из щели под дверью и вопил: «Димочка, миленький, выпусти, я больше не буду!». А утром со сварщиком из хозвзвода Коля ремонтировал отопление.
Если Котвицкому доводилось вести колонну батальона в баню, а путь был не близкий, шли через весь город, то весь этот путь для нас превращался в кошмар. Ежеминутно звучала команда: «Рота!», означающая, что строй должен перейти на строевой шаг. Обречённо потянув несколько раз «носок», мы переходили на простой шаг, тут же снова раздавалось: «Рота!», и всё повторялось сначала.
Был очередной выезд на Неман для учебного вождения в составе парома. Котвицкому не понравилась площадка для захода в воду сразу двух машин, она была недостаточно ровной. Дима приказал разровнять площадку вручную. Лопат оказалось всего две, галька на берегу была крупной, и работа шла медленно. В толпе бойцов кто-то произнёс: «А если проутюжить гусеницами, как танки в войну утюжили окопы?». Я помню, у Димы даже глаза загорелись, когда он услышал эти слова. Кричит механику-водителю: «Самсонников! К машине! Заводи!». И наш Сэмэн начал утюжить гальку под руководством командира. Галька не земля, она набилась между катками и гусеницей, в результате разорвало трак. Ни на одной из машин не оказалось запасных траков, хотя крепления под два запасных трака есть на палубе каждой машины. С минуты на минуту в лагерь должен приехать комбат, Дима рвёт и мечет. Хорошо, что рядом занимались ГСП из сапёрного батальона, там механики были тоже с нашей учебки, побежали к ним и принесли трак. К приезду комбата занятия шли полным ходом.
Прокомандовал Дима нами всего пару месяцев, и его «задвинули» обратно, а нам назначили нового и. о., капитана Иванова. Про Котвицкого мне написал недавно Геннадий Попович. После моего «дембеля» Диму перевели в Городково в инженерный полк на должность ротного, но у него и там «не пошло», и его уволили из войск. Он перебрался на жительство в какой-то городок, здесь же, в Калининградской области, и его там зарезали в пьяной драке. Честно, я не очень удивился такому концу, была на нём какая-то печать авантюриста, прости его Господи.
Капитан Иванов был спокойным, уравновешенным человеком, уже в возрасте. Я не помню, какую он занимал должность в технической службе батальона, но было видно, что он хотел занимать должность командира роты. Я уже говорил, что наш батальон до передислокации в Советск был сапёрным, стоял в Карелии и был занят разминированием территорий Кандалакшского и Медвежегорского районов Карелии. Наш Головко был сапёром по образованию, он по своему желанию проводил в роте занятия по взрывному и минному делу. Приносил со склада макеты противотанковых, противопехотных мин, образцы шнуров, взрывателей, прочего сапёрного оборудования. Показывал способы установки мин, приёмы разминирования. Рассказывал про направленные взрывы, кумулятивные заряды и ещё про многие сапёрные вещи. И не уставал повторять нам, чтобы мы учились и запоминали: в жизни всё может пригодиться.
Я вернусь к Иванову. Может Геннадий Федосович Попович лучше знает историю капитана Иванова и поправит меня, но тогда среди бойцов ходили слухи, что Иванов был представлен к награде, наградные документы ушли «наверх». Вроде, ему пришлось поехать в командировку с двумя или тремя бойцами. Как-то вечером они выпили слегка, и Иванов, оставив бойцов одних, куда-то уехал. Тем показалось мало, и они попёрлись в город, ещё выпили, и были задержаны патрулём. Кто-то из них рассказал, что офицер выпивал с ними. Дело получилось громким, в результате вернули наградные документы, командующий приказал все служебные перемещения Иванова согласовывать с ним. Может, это солдатские байки, я не знаю, но говорили именно так.
Забегая вперёд, скажу, что капитан Иванов командовал нашей ротой до Нового 1970 года, ЧП никаких не было, в конце лета 1969 года наша рота и рота ГПТ прекрасно отработали на учениях под Юрбаркасом (позже я расскажу об этих учениях подробно). Тем не менее, капитана Иванова так и не утвердили на этой должности, и в январе 1970 года к нам был назначен ротным старший лейтенант Фисенко, приехавший из ГСВГ (группа Советских войск в Германии).
Вернёмся в лето 1969 года. Оно, по словам старожилов, было необычайно жарким и сухим для Прибалтики. Работая на стройке с голым торсом, мы все прекрасно загорели. С наступлением лета наши шефы из культпросветучилища разъехались на каникулы, в том числе и моя девушка. Мы с ней продолжали переписываться. Через какое-то время она написала, что собирается приехать в Советск, в гости к брату. Я начал вынашивать планы, как мне встретиться с ней. Она должна была приехать в будний день, и об увольнении не могло быть и речи, выход был один – самоволка. В этот день в наряд заступила вторая рота ГПТ, дежурным по части был их ротный, капитан по фамилии, кажется, Кузнецов. Человек он был серьёзный. Мой друган Кузя (писарь штаба Костя Кузьмин, о его личности буду говорить по мере повествования) сказал, что договориться с капитаном заранее сложно, поэтому надо идти в самоволку молча, а, если влетишь, попытаемся решить. Так мы и поступили. Признаюсь, мне было не по себе. Во-первых, я никогда не уходил на время после отбоя, так, выскочишь за забор на пару часов после ужина и назад. Во- вторых, я никогда не любил идти «в тёмную», старался всегда понимать, что меня ждёт за поворотом. Тем не менее, мне предстояло провести хоть летнюю, но ночь на открытом воздухе. Под гимнастёрку я надел майку от спортивного костюма и прихватил с собой плащпалатку, заранее припрятав её возле забора. Встретившись в условленном месте, возле одной из достопримечательности города Советска, Горбатого моста, мы с ней ушли за город, в сосновый лес, где и пробыли почти до рассвета. Ночь была довольно прохладной, правда, в сосновом лесу не было сырости, так как грунт был песчаным. Когда похолодало, я облачил девушку в свою гимнастёрку, укутав нас плащпалаткой. Перед утром, проводив девушку, я вернулся к забору части. Возвращаться через КПП было невозможно, они оба были не наши, одно – ракетчиков, другое – штаба дивизии. Обходить территорию парка со стороны кладбища до переулка Стрелкового – далековато, а времени в обрез, начинало светать. И я рискнул идти через технический парк, охраняемый вооружённым часовым из другой роты. Теперь, с опытом прожитых лет, я понимаю, что это была большая глупость. Пробравшись сквозь забор из колючей проволоки между КТП (контрольно-технический пункт) и боксами, спрятал плащпалатку и майку в траве у забора. Майку снял на случай, если меня в роте сразу «примут» на «губу». Вдоль строящегося бокса был ряд штабелей нового кирпича, утро было туманным, плохая видимость, я потихоньку пробирался от штабеля к штабелю, не видя часового, и не понимая, где он может находиться в данный момент. Уже приблизившись к ПТО (пункт технического обслуживания), расположенного почти в углу парка, я увидел силуэт часового. Спрятавшись за штабель кирпича, я первым окликнул его, боясь, что увидев меня, он с испуга начнёт стрелять. Услышав мой голос, он сдёрнул автомат с плеча и передёрнул затвор. Я, как мог, спокойно попытался объяснить ему, что я свой, боец из первой ГСП. На моё счастье, он оказался разумным парнем, из числа приехавших в мае из учебки, и ещё не знавших в лицо всех бойцов части. Он бы запросто мог уложить меня «мордой в землю», вызвать караул, и потом, наверное, съездить в отпуск «за отличное несение караульной службы». Ну а меня бы Шурик просто сжил бы со света. Но, Слава Богу, всё обошлось. Вернувшись в казарму, узнал от дневального, что Кузнецов обходил кубрики и обнаружил моё отсутствие. Сам Кузнецов в момент моего возвращения отдыхал. Я попросил дневального разбудить меня перед подъёмом. Когда меня разбудили, то сказали, что Кузнецов приходил, когда я спал. Я побежал к Кузе на совет. Кузя пошёл просить Кузнецова, объяснил ему, что ко мне девушка приезжала. Кузнецов ничего определённого не сказал. Время до развода тянулось медленно, я знал, что если Кузнецов по прибытии комбата доложит ему о ЧП, то мне Шурик устроит публичную экзекуцию. Но развод прошёл нормально. Через какое-то время, я выбрал момент и поблагодарил Кузнецова. В ответ он сказал мне, что спасло меня отсутствие запаха перегара утром, иначе я бы получил сполна.