Глава III

2 марта 1969 года по радио и телевидению прозвучало сообщение о вооружённом конфликте на советско-китайской границе в районе острова Даманский. Запахло войной. Судя по событиям, происходившим в Китае с начала «культурной революции», глядя на тот фанатизм, который проявлялся в действиях китайцев в течение этих трёх лет, от них можно было ожидать чего угодно.
Не знаю, какой настрой среди служивых был в других частях: в нашей бойцы были настроены патриотически, тем более, что у нас были уроженцы Сибири, Дальнего Востока и Алтая, так что даже звучали предложения писать рапорты о направлении туда для прохождения дальнейшей службы. Помню, сидим вечером в кубрике, готовимся к завтрашнему дню и обсуждаем происходящее. Заглянувший в наш кубрик старшина Золин послушал и заявил, что всё решится дипломатическим путём. Я возразил ему, напомнил, что оттуда уже везут наших ребят на родину в гробах (тогда ещё не было понятия «груз-200»), и сказал, что этим инцидентом дело не кончится. Начался спор, но в результате, я оказался прав. 14 марта там произошло целое сражение, и полегло много народа. Про те события только сейчас стали рассказывать более открыто, а тогда официальные сводки были скупыми, а слухи ходили разные. Буквально три дня назад я по каналу «Оружие» слышал, что 15 марта на острове Даманском были применены системы залпового огня «Град», и было сказано, что мир был ошеломлён действием этого оружия. А у нас в 1969 году говорили, что «Грады» были применены под Семипалатинском, где китайцы, вроде бы, осуществили третью вылазку. Где правда, я не знаю.
В начале 70-х моего старшего брата, офицера желдорвойск, перевели с Северного Урала в Комсомольск-на-Амуре. Гремела Всесоюзная комсомольская стройка! Вспомнили про железнодорожные войска, которые до этого и после кому только не подчинялись, кроме Министерства Обороны! Ну да ладно, сейчас не об этом! Судьба распорядилась так, что вдова начальника заставы, старшего лейтенанта Стрельникова, посмертно награждённого Звездой Героя Советского Союза, спустя несколько лет после гибели мужа вышла замуж за замполита и друга моего брата (к тому времени мой брат Володя уже занимал должность командира части), майора Тимофеева, похоронившего свою жену. Так что о событиях, происходивших на Даманском 2 и 14 марта, наша семья потом знала не по слухам.
Позже, в начале двухтысячных годов, я поездом возвращался домой из московской командировки. В купе вместе со мной ехал из Москвы домой, в Волгоград, пожилой человек. Когда мы с ним разговорились, то оказалось, что он полковник погранвойск в отставке. Когда происходили события на Даманском, он служил в погранотряде, в который входила застава старшего лейтенанта Стрельникова. Он очень подробно рассказал мне о происшедшем там, и о потерях с обеих сторон. Кстати, китайцы смогли утащить наш подбитый танк с каким-то секретным оборудованием. Это им удалось, потому что танк подбили на другой стороне острова, и его нашим не было видно. Полковник сказал, что конфликт разразился из-за неточности линии границы в этом месте, китайцы давно предъявляли претензии по этому вопросу, но наши «чинуши» отмахивались. А чего им не отмахиваться, не их дети гибли и до сих пор гибнут за какие-то призрачные идеалы. Подробности не помню, но я понял, что претензии китайцев имели под собой основания. Кстати, таких спорных мест, как Даманский, оказалось немало, по участкам границы были созданы комиссии по корректировке линии границы, мой знакомый полковник был членом такой комиссии на своём участке.
На первом этаже казармы размещался клуб нашей части, в котором по выходным демонстрировались фильмы. Существовало даже «отделение клуба», в него входили киномеханик и почтальон, это отделение подчинялось замполиту майору Дичманису. Он был из молодых фронтовиков, закончивших войну и брошенных на борьбу с оставшимися по всей Прибалтике «лесными братьями». Мне, по изложенным ниже причинам, приходилось общаться с Дичманисом в полуслужебной обстановке, и он много рассказывал про зверства этих «братьев» в послевоенной Прибалтике.
Вернёмся к клубу и демонстрации фильмов. Тематика фильмов была ужасной: «душили» старыми патриотическими, революционными, довоенными и военными фильмами. Не зря существовал старый анекдот. Один боец спрашивает другого, незнакомого: «Ты сколько раз смотрел кинофильм «Ленин в Октябре»? Тот отвечает: «Тридцать два». В ответ: «Салага!». В этом анекдоте есть большой смысл. Забегая вперёд, скажу, что ситуация с репертуаром несколько исправилась после того, как Дичманис «задружил» с начальником Дома офицеров. Произошло это так. Всем известно, что в любом Доме офицеров любого города всегда проводились танцы или, говоря современным языком, «дискотеки». Советский Дом офицеров не был исключением. Билеты на танцы - это хорошее пополнение казны заведения. Я не знаю, из какой части в Доме офицеров на танцах играл ансамбль, но в начале лета 1969 года львиная доля войск гарнизона выехала на учения, в том числе, видимо, и бойцы из этого ансамбля. Представляете картину? Лето, пора каникул в школах и других учебных заведениях, отпускники и студенты вернулись в свои «пенаты», всем хочется «вина и зрелищ», как говорили древние, а тут такой облом с музыкой и громадные финансовые потери для казны Дома офицеров. Не знаю, как Дом офицеров вышел на Дичманиса, может, через культпросветучилище, где мы к тому времени уже «засветились» со своей художественной самодеятельностью (о ней я скоро расскажу). Короче, ребята нашего ансамбля стали играть на танцах в Доме офицеров. Как я им завидовал, вечером за ними приезжала машина и увозила их в другой мир! Возвращались после отбоя, рассказывали о гражданке, о том, что видели. А посмотреть там было на что! Известно, что Прибалтика в то время была законодательницей мод, парни носили «патлы» длиннее всех в Союзе, а девчонки носили юбки короче, чем в любой другой республике!
Извините, я опять забежал вперёд, ведь по ходу повествования идея создать художественную самодеятельность ещё даже не витала в воздухе, а у меня наш ВИА уже играет на танцах в Доме офицеров! В клубе из музыкальных инструментов были баян, ударная установка одна или две гитары. Майор Дичманис на разводе довёл до сведения личного состава, что среди отдельных воинских частей 11 Армии объявлен конкурс номеров художественной самодеятельности. Попросил бойцов поучаствовать в этом и постоять за честь части. За себя я могу сказать, что я с детства любил петь для себя, а не на публике, со слухом у меня средне, сколько ни пытался, игра на музыкальных инструментах - явно не моё. Но зато я всегда прибивался к компаниям, где любили петь и играть на инструментах. Да какие тогда были инструменты! Гармонь, баян и гитара! До этого известия некоторые ребята по вечерам собирались в клубе и пытались разучивать различные песни. Старослужащий Миша Чиберкус (не помню, из какого подразделения) очень хорошо играл на баяне. Как мой друг Лёха Селюков пел «Русское поле»! У него был очень сильный голос. В это время в моду вошли электрогитары-доски. Ребята под руководством Жени Каневца, родом из Риги, занялись модернизацией существующих и изготовлением новых гитар. Я не помню подробностей, но у них всё получилось быстро. Думаю, что «спонсором» был Рижский радиозавод, всесоюзноизвестный своими приёмниками «Спидола», а затем ВЭФ. Конечно, в том, что создался, да ещё так быстро, этот ансамбль заслуга Женьки Каневца. Костя Кузьмин пробовал себя на ударной, на бас-гитаре играл Вишневский из 2-ой ГСП, Женька играл на соло, а вот фамилию третьего гитариста я не могу вспомнить, хоть убей!
По счастливой случайности, в это самое время, наш командир, великий кутила и повеса, лейтенант Милукас с горящими от восторга глазами поведал нам, что познакомился со сногсшибательной блондинкой, выпускницей Московского Гнесинского училища, которая по распределению приехала преподавать в местное культпросветучилище. Когда эта весть распространилась среди собравшихся в клубе, кто-то предложил попросить её, через Милукаса, чтобы она взяла шефство над нами в плане художественной самодеятельности. Уговорили Милукаса и отправили его на переговоры с ней. В результате группа девушек из училища, в которой она была классным руководителем, взяла над нами шефство. Совместными усилиями девчонок из этой группы и бойцов нашей части, под её руководством, была отрепетирована целая программа групповых постановок и отдельных номеров. Кстати, после появления девчонок желающих попасть «на сцену» среди бойцов части заметно прибавилось. Руководитель сама отбирала кандидатов, ну а «старожилы», в том числе и я, прошли вне конкурса. Я участвовал в нескольких номерах. Помню постановку на военную тематику, там звучала песня со словами: «Ах, война, что ты, подлая, сделала? Стали тихими наши дворы…». В результате нашей театральной и музыкальной деятельности выездная армейская комиссия присудила нашей самодеятельности второе место среди отдельных армейских батальонов. Мы понимали, что с полками, с их количеством бойцов нам тягаться не под силу, и всё равно нам было очень приятно. Особенно рад был майор Дичманис, которому, видимо, наш успех продлевал годы службы.
Довольный таким результатом, комбат, по просьбе Дичманиса, разрешил по субботам, под командой офицера, групповые увольнения с походом в культпросветучилище для участников художественной самодеятельности. Так у нас с Лёхой появилась регулярная возможность хоть одним глазком выглядывать в мир. Традицией в училище были субботние концерты, организованные силами студентов. Там действительно училось много талантливых ребят! Какие они давали концерты! Какие там были вокальные, групповые и хоровые номера! Исполнялись самые современные песни и танцы, которые мы бы ещё долго не увидели и не услышали за нашим забором. Для меня эти походы были настоящими праздниками в серых солдатских буднях.
В этих заботах незаметно подошла весна 1969 года. Офицеров–двухгодичников стали ставить в наряды помощниками дежурного по части. В обычное время помощника не полагалось, только в праздничные дни, 7 Ноября, Новый Год и т.д. Двухгодичников ставили помдежами по части в целях стажировки, чтобы они быстрее входили в курс дела и могли самостоятельно ходить в наряды.
Наша рота заступила в наряд. Лейтенант Милукас был в роли помощника дежурного по части. Дежурным был старший лейтенант Бобков, кажется, со 2-ой ГПТ. К вечеру неожиданно потеплело, запахло весной, зажурчали ручьи. Я был в карауле, в бодроствующей смене, меня сменили первым, и я сидел в караулке. С постов, из парка и со склада ГСМ, привели других караульных. Молодой, из осеннего карантина, русский, но уроженец Таллина, не помню его фамилию, раздеваясь, с грустью сказал: «Там весна, щепка на щепку лезет». Его слова оказались пророческими. Начальником караула был старший сержант Князев, старослужащий, дослуживающий третий год. Разводящим был кто-то из сержантов помоложе. Раздался звонок в дверь, поглядев в глазок, молодой впустил в караулку Милукаса, который вызвал на улицу Князева. Дверь снова защёлкнули на замок, так положено. Караульное помещение было очень маленьким, состоящим из трёх комнаток и маленького тамбурка перед входной дверью. Из тамбура входящий попадал в комнату бодрствующей смены, где стояли скамейки и пирамида для оружия. Влево была дверь в комнату отдыхающей смены, где за закрытой дверью на топчанах спали ребята из отдыхающей смены. Вправо – дверь в комнату начкара и разводящего.
В части было всего три поста: склады, расположенные в подвале и на мансарде казармы, технический парк и склад ГСМ, расположенный в углу территории за техпарком. Наряд караула состоял из одиннадцати человек, девять караульных и начкар с разводящим.
Я отвлёкся, вернёмся к «щепкам». Снова звенит звонок у входной двери, и в открытую дверь заходят Милукас, Князев и с ними две девушки. Мы втроём оцепенели от ужаса! В моём понятии было так, что караульное помещение - это святыня, там не может находиться даже военнослужащий нашей части, в любом звании, не прописанный в караульной ведомости, за исключением случаев, предусмотренных Уставом, а тут вдруг дамы. На нас, наверное, интересно было смотреть со стороны! Они вчетвером проследовали в комнату начкара. Жаль, я не мог видеть рожу разводящего! Не знаю, что руководило Князевым в этот момент, он не мог не понимать того, что они делают. Милукас был уже известный нам бабник, к тому же «пофигист», ему всё было до лампочки, с ним для меня всё было ясно, но вот Князев…. Через несколько минут снова раздался звонок, это уже стало походить на театр. Молодой зловещим шёпотом прошипел в комнату начкара: «Бобков». Князев быстро завёл девушек в комнату отдыхающей смены, затолкал их в угол за дверью, и вышел, прикрыв дверь. Бобков вошёл в караулку, мы дружно вскочили, он бросил: «Караул! В ружьё!» и прошёл к начкару. Мы крикнули отдыхающим, схватили оружие и все построились. Бобков сказал Князеву: «Вывести баб!». Вы бы видели лица трёх парней из отдыхающей смены, когда на их глазах из комнаты, где они спали минуту назад, вывели двух женщин.
Бобков утром доложил комбату о ЧП. Я не знаю, что говорил комбат Милукасу при личной встрече, но на комсомольском собрании всей части, на сцене клуба, на вопрос комбата о том, как комсомолец и офицер мог позволить такое, военнослужащий с погонами лейтенанта заявил, что не знал, что нельзя водить баб в караульное помещение. Мне всегда было интересно, чтобы они делали дальше, если бы Бобков не увидел, стоя в тени у столовой, что они провели в караулку посторонних.
Не зря двухгодичников называли офицерами ПЕНТАГОНА! А Князев включил «дурачка», сказав, что не мог не выполнить приказ офицера. Ему вообще ничего не было за этот случай!
Ближе к майским праздникам, мы с Лёхой Селюковым неожиданно попали в командировку в славный город Ригу. Произошло это следующим образом. На машинах ГСП элементы ходовой части (гусеницы, катки, торсионы, ленивцы, ведущие звёздочки и т.д.) точно такие же, как на плавающих танках ПТ-76 и БМП-1. Элементы гусениц (траки и пальцы) быстро изнашиваются, так как в их соединения постоянно попадает абразив в виде песка. В Риге был военный ремонтный завод, где ремонтировали военную технику. В нашу часть пришла разнарядка на получение б/у гусениц, пригодных к дальнейшей эксплуатации. В Ригу на грузовой автомашине с водителем был откомандирован лейтенант Кириченко из автотехнической службы нашего батальона и с ним трое бойцов: один старослужащий и мы с Лёхой. У меня в то время рост был метр восемьдесят один, при весе под восемьдесят кило, и на здоровье я не жаловался, а Лёха был выше меня ростом и здоровьем покруче. Вот Головко и послал нас туда, потому что там надо было кувалдой махать, выбивая пальцы из гусениц, расчленяя их на куски, которые по весу можно было вручную погрузить в кузов автомашины. Забегая вперёд, скажу, что мороки с этими траками было много. Так, в разнарядке стояло слово «получение» траков на заводе. На самом деле, никто вам не даст ни одного готового трака. Заводу было выгодно, чтобы кто-то выполнил за них самую грязную работу. Правда и мы разбивали гусеницы не все сряду, ходили и выбирали наименее изношенные. БМП были десантные, с эмблемой на лобовой броне, и гусеницы у них были мало изношены, видимо, не выдерживали нагрузок другие механизмы. Кому приходилось в жизни разбирать старые гусеницы, тот понимает, о чём идёт речь. Гусеницы ГСП отличаются от танковых тем, что у танка пальцы гусениц забиты головками к корпусу машины, и на корпусе есть специальный конусный отлив, заталкивающий на место вылезший палец. У ГСП, как на колхозном тракторе, в каждом пальце есть сверление под шплинт, которым через шайбу шплинтуется каждый палец после сборки гусеницы. Разборка идёт в обратном порядке. Сначала надо разогнуть наглухо зажатый ударами молотка шплинт, снять шайбу и выбить палец специальной выколоткой и кувалдой. Так как подношенный палец уже получил форму коленвала, то его нужно развернуть в нужное положение, чтобы его грани совпадали с отверстиями обеих траков одновременно. Если учесть, что эти гусеницы в последний раз крутились неизвестно когда, заржавели и покрыты засохшей грязью, то можно понять, что это занятие довольно муторное и трудоёмкое.
По прибытии на завод, нас поселили в казарме на заводской территории. Казарма была просторной, но на тот момент никого, кроме нас, в ней не было. Днём мы выбирали хорошие гусеницы на машинах, ожидающих ремонта и разбирали их на части. Кириченко, убедившись, что мы добросовестно относимся к делу, не «дышал нам в спину». Надо сказать, несмотря на то, что наша бригада состояла из двоих «салаг» и двоих старослужащих, дослуживающих третий год и через месяц ждущих «дембель», работали мы дружно, и никакой дискриминации мы с Лёхой не ощущали. Куски гусениц мы сразу грузили в кузов машины, оставляя место у переднего борта для нас с Лёхой. Кириченко со старослужащим и водителем ехали в кабине.
Когда заканчивался рабочий день, после ужина в рабочей столовой, Кириченко оставлял нас в казарме и уходил. По его словам, в Риге у него были друзья и знакомые. Охрана на заводе была военизированная, но гражданская, и мы могли свободно выходить в город, что мы и делали. Вечерами гуляли по городу, стараясь особенно не высовываться на центральные улицы, где могли быть патрули.
Забыл пояснить, что старослужащий, поехавший с нами в Ригу, по фамилии Криштопов, перед этой поездкой вернулся из Риги, где он пробыл в командировке полгода. В Риге он работал на заводе железобетонных изделий, который выполнял какой-то заказ для нашей 11 Армии, поэтому из разных частей туда было откомандировано какое-то количество бойцов. Криштопова отозвали, потому что его призыв увольнялся в запас, а вместо него уехал другой боец. О такой командировке можно было только мечтать! Кстати сказать, Криштопов, при том, что на разборке траков и вообще в Риге вёл себя нормально, видимо, по причине ограниченного количества людей в коллективе, по моему мнению, относился к числу той «шелупони», о которой я упоминал ранее. Небольшого роста, гонористый, как сейчас говорят: «с понтами». Работая на ЖБИ, бойцы могли между своих смен подрабатывать на соседнем стекольном заводе, который назывался что-то типа «Ригас Стиклс», по крайней мере, так это звучало из уст Криштопова. Однажды, после работы Криштопов устроил нам экскурсию на ЖБИ и стекольный завод. На ЖБИ бойцы жили в рабочем общежитии, так как они работали в сменах по скользящему графику, особого контроля за ними не было, поэтому желающие могли подрабатывать на стекольном, территория которого была рядом, и мы прошли на него через дыру в заборе. В те времена в Прибалтике было очень хорошее снабжение как продовольственными товарами, так и ширпотребом. Зарабатывая деньги на стекольном, бойцы покупали себе модную одежду, обувь и отсылали домой, готовясь к «дембелю». Самое интересное, что я увидел на стекольном - это работа ручного стеклодува! Прямо на твоих глазах рождалось изделие!
Перед призывом в Армию я видел по телевизору, что в Риге построили новый мост через Даугаву. Наверное, это был первый мост в СССР такой конструкции. Сейчас их много, со стоящими в воде пилонами и натянутыми между ними нитями тросов, придающими конструкции необходимую жёсткость. Вспомнив об этом, я предложил ребятам съездить и посмотреть на этот мост вживую. Расспросив у прохожих маршрут, мы на трамвае добрались до моста и пешком прошли до его середины. Долго стояли и любовались видами на город и Даугаву.
В один из вечеров мы прогуливались по какой-то улице, помню, что рядом было много ЖД путей. Видимо, где-то близко был вокзал или какое-то депо. Вдруг один из прохожих окликает нашего водителя и Криштопова по именам. Они бросились к нему и стали обниматься. Оказалось, что это бывший военнослужащий нашей роты, который демобилизовался в декабре прошлого года, до нашего с Лёхой приезда в часть. Он был родом из Риги, фамилию его я помню до сих пор - Вемберг. Чем вам не лишнее доказательство, что мир тесен!
В Риге мы пробыли целую неделю, работа была тяжёлой, но это не пугало, так как мы были свободны от муштры, нарядов, командиров. Но «всё проходит», как говорили древние, настало время возвращаться в часть.
Пришёл приказ о переходе на летнюю форму одежды, сняли тяжёлые шинели и зимние шапки, надели пилотки. Получили очередное новое х/б, уже третье по счёту. Поступил весенний приказ Министра Обороны, маршала Советского Союза Гречко, о весеннем призыве молодёжи в ряды Советской Армии и демобилизации военнослужащих призывов 1966 и 1967 годов. В 1967 году было уже два призыва, весенний и осенний, но в приказе это не отражалось. В приказе отмечалось, что демобилизация военнослужащих призыва 1967 года отдавалась на усмотрение командиров частей, к последствиям этого приказа я ещё вернусь в своём повествовании.
Прошла весенняя проверка, мы сдавали экзамены по строевой, огневой, физической подготовке, нормативы ОМП (оружие массового поражения и защита от него, в простонародье – «хим-дым»). Ну и куда же в те времена без политзанятий, конспектов трудов пролетарского вождя и экзаменов по политической подготовке! Ведь успехов бойцам Советской Армии всегда желали именно «в боевой и политической подготовке»! Проводились экзамены по технической подготовке, вождению техники на суше и в воде. Показатели результатов вождения заносились в протоколы повышения классности водителя.
Параллельно с этими мероприятиями шёл процесс вывода за штат военнослужащих, подлежащих увольнению в запас, и формирование нового штатного расписания с учётом прибывшего пополнения из учебки и карантина. Кстати, многие ребята принимали в наши ряды своих земляков из нового пополнения, мне и здесь не повезло, ни одного сталинградца! Видимо, в компенсацию за наши с Лёхой мытарства за штатом, Головко поставил меня на должность старшего механика-водителя ГСП и перевёл меня из третьего взвода от Милукаса во второй, где командиром был лейтенант Ненорта. Старшина роты, старший сержант Золин, увольнялся в запас, отслужив три года, и, неожиданно для всех, Лёху Селюкова назначают старшиной роты, присвоив ему звание младшего сержанта. Было скрытое недовольство среди сержантов, прослуживших полтора года, видимо, кто-то из них рассчитывал на это место, но Лёха - молодец, он всё это принял внешне спокойно, хотя знаю, что ему такая оценка командования его заслуг была приятна. Надо сказать, что в Алексее, в отличие от меня, была разумная доля карьеризма, естественно, в хорошем смысле этого слова. Есть карьеристы, готовые идти по чужим спинам и головам, нет - Лёха добыл всё это своим горбом. Вообще Лёшка был лидером! Я мог свернуть горы и руками и головой, прошу прощение за бахвальство, но мне в жизни очень часто не хватало ведущего!
Штат расчёта ГСП (полный комплект) выглядел таким образом: два механика-водителя, должность младшего сержанта, - с оплатой восемь рублей восемьдесят копеек каждому в месяц. Старший механик-водитель левой машины, он же командир парома, боец из сержантского состава, замкомвзвода или командир отделения, - с оплатой тринадцать рублей тридцать копеек в месяц. Старший механик-водитель правой машины, должность сержанта, - с оплатой десять рублей восемьдесят копеек в месяц. Два понтонёра, должность рядового, - с оплатой три рубля восемьдесят копеек в месяц. Была доплата за классность, механик-водитель второго класса получал два рубля пятьдесят копеек в месяц, первого – пять рублей.
На весенней проверке я успешно сдал экзамены по нормативам вождения машины, и мне присвоили второй класс механика-водителя ГСП. Мой «нарком» (так мы называли получку) составлял теперь тринадцать рублей тридцать копеек, это было целое состояние после целого года службы за три восемьдесят. А старшина в роте получал больше всех, где то за двадцать рублей. С первого дня дружбы, у нас с Лёхой как-то сложилось, что мы не делили деньги, они у нас были общие, хранились у него. Конечно, моя финансовая подпитка из дома была скромнее его, я как-то заикнулся об этом, но Лёшка меня резко оборвал и просил не возвращаться к этому вопросу. Дело в том, что у Алексея родители были моложе моих, отец его был инвалидом ВОВ и пенсия его была солидней пенсии моего отца. У него была взрослая старшая сестра, которая регулярно присылала ему «копеечку». Мне родители присылали понемножку, а старший брат моего отца, дядя Вася, Царство ему Небесное, в каждом письме между двух открыток всегда присылал трояк. Среди моих друзей даже ходил «прикол», когда среди нас наступало безденежье. Кто-нибудь говорил мне: «Коля, не пора ли нам отписать письмо дядюшке в деревню?» Все ржали, а я поправлял, что у казаков - хутора, деревни у вас, мужиков. И даже учил пацанов казачьим песням!
Началось увольнение старослужащих, они уходили партиями, по мере отправки эшелонов в разные регионы страны. В это же время пришёл приказ о комплектовании целинных батальонов людьми и техникой для отправки их на уборку урожая. За нашей ротой был закреплён подъёмный кран на базе старого ЗИЛ-164. Водителем-крановщиком был Володя Авсейков, прослуживший три года. А в хозвзводе был экскаватор на базе автомобиля КРАЗ-219, водителем на котором был Олег Ваганов, прослуживший такой же срок. Я не знаю, чья вина в том, что им к «дембелю» не подготовили замену, в результате вместо увольнения их в запас Шурик спокойно отправляет их, вместе с техникой, в целинный батальон. Все были просто ошеломлены таким раскладом. Вдобавок к этому, по пресловутому приказу Министерства Обороны об увольнении бойцов призыва 1967 года на усмотрение командиров частей, Шурик увольняет четырёх бойцов призыва осени 1967 года, прослуживших всего по полтора года. Из нашей роты был досрочно уволен «комсомольский бог» Рудаков, родом из Могилёва.
Никто не смог убедить комбата в неправильности этого решения, он был фронтовиком, боевым офицером, и, видимо, считал, что поставленные задачи надо выполнять любым путём, как во время войны. Во время войны он получил контузию, у него периодически дёргалось левое плечо, и в этот момент кисть его левой руки делала хватательное движение. На левой поле его шинели, на ткани, было вытертое пятно от этих бесконечных хваток.
Про пополнение специалистами, наверное, всё ясно, их поставляла 102 Военная школа, что на острове Зелёном, в городе Волжском, через жернова которой мы прошли. У нас в роте был сержант Миша Каноркин, родом с Орловщины, нашего призыва. Круглолицый добродушный парень, «с улыбкой на ширину приклада автомата», как всегда про него говорил Борька Вундер, ещё один наш «годок», родом из-под Туруханска Красноярского края. Мишка закончил учебку в Добеле под Ригой, где учили специалистов ПМП (понтонно-мостовых парков), и его зачем-то прислали служить в переправочно-десантный батальон, где этих ПМП не было. Но он так и прижился у нас, и впоследствии даже сдал экзамены на право управления ГСП. А вот наши понтонёры, бойцы ремвзвода и хозвзвода, автоводители пополнялись из «карантина». Наш батальон носил со времён войны название «Могилёвский», и карантин нашего батальона традиционно пополнялся призывниками из Могилёвской области Белорусской ССР, т.е. «бульбашами».