Глава Х.

Буквально через неделю-полторы нас поднимают по тревоге, и мы снова едем по знакомой дороге на Юрбаркас. Понимаем, что нам опять предстоит рубить во льду майну для прохода танков по дну реки. По дороге три последних автомашины, в КУНГах которых ехала часть бойцов нашей роты и бойцы ремвзвода, отстали от основной колонны. Вдобавок, водитель и старший машины, – сверхсрочник, – на одном из перекрёстков поехали в неверном направлении. Через какое-то время поняли, что совершили ошибку. Остановились в центре какого-то посёлка. Рядом был продовольственный магазин. Пока старшой расспрашивал местных мужиков, мы с Борькой Вундером и несколькими бойцами рванули в магазин за хлебом, так как у кого-то из пацанов в противогазной сумке оказалась заначка – приличный шмат домашнего сала. В магазине, кроме продавщицы, находилось несколько женщин-покупателей. Продавщице было лет 35-40. Борис положил на прилавок несколько рублей и попросил продать нам пару буханок хлеба, которые лежали на полке за спиной продавщицы. В ответ она сказала: «Не супранту». Мы знали, что на литовском это означает «не понимаю». Мы жестами пытались пояснить нашу просьбу, показывая то на хлеб, то на деньги. Она, слегка побледнев, твердила своё. Борька, приподняв низ куртки, положил правую руку на пустую кобуру для пистолета, висевшую у него на поясе. Она, бледнея ещё больше и отступив назад, мотала головой и продолжала твердить одно и то же. Остальные женщины, сбившись в кучку на другом конце прилавка, как-то затравленно смотрели на нас. Ситуация была ужасной. Вдруг кто-то из ребят вспомнил, что в одной из машин едет с нами литовец Янушка, боец из ремвзвода. Сбегали за ним. Он зашёл в магазин, сказал несколько фраз на литовском. Вы и представить себе не можете, что после этого началось! Женщины бросились к продавщице, что-то наперебой говорили ей. Дали ей пустую авоську, и она стала складывать туда разные продукты. Потом они вручили авоську Янушке. Он сказал что-то продавщице, и она продала нам хлеб.
Вот таким образом я стал свидетелем проявления интернационализма среди братских народов нашего Союза. Сначала я был шокирован, но потом, поразмыслив над этим эпизодом, я понял, что у этой женщины в прошлой жизни что-то было связано с военным или послевоенным периодом истории, когда советские войска боролись с «лесными братьями». Это ведь были страшные времена, и несправедливость творилась с обеих сторон.
Наконец, мы добрались до места нашего лесного лагеря. Старослужащим всё было уже знакомо и ночи в холодной палатке, и долбёжка льда ломами. Место для майны было несколько ниже по течению, чем в прошлом году. Когда майну несколько расширили, в неё запустили «Кашку», которая плавала вдоль нижней кромки льда, и бойцы, стоя у бортов транспортёра, баграми загоняли плавающие льдины под лёд. Мы обратили внимание, что в одном месте майны, около нижней кромки льда, ближе к правому берегу Немана (мы находились на левом), «Кашка» приподнималась из воды, касаясь гусеницами дна, потом опять плыла. Это видели все, но никто из офицеров не доложил руководителям переправы, и дно не было обследовано перед началом учений.
Начались учения. Всё повторялось по прошлогоднему сценарию – тягачи, буксирные тросы на льду вдоль майны, дежурный водолаз в полном облачении, сидящий на льду возле сапёрной лодки, оцепление с баграми по нижней кромке майны. В этот раз я попал в оцепление на берегу, в районе дежурного тягача, врытого в землю. И вот пошли танки. Авиация «противника» обрабатывала переправу, сапёры взрывали фугасы на том берегу. Через Неман прошло уже большое количество танков, всё шло нормально. Переправа работала в таком режиме, что в воде находился только один танк. Следующий входил в воду только после выхода на противоположный берег предыдущего. Очередной танк, не доходя до середины реки, начал забирать влево. Дошёл до того места, где наша «Кашка» цеплялась за дно, и мы увидели, что его воздухозаборная труба резко накренилась в сторону. Танк остановился. Руководитель переправы сидел наверху широкой воздухозаборной трубы дежурного тягача и по рации громко отдавал команды командиру танка. Мне было слышно, как он орал в микрофон, чтобы механик-водитель не пытался сдвинуть танк с места, а просто держал средние обороты двигателя. Начальство засуетилось, ведь буквально недели две назад в дивизии затонул танк вместе с экипажем.
Быстро загрузили водолаза в лодку и поплыли к танку. Водолаз спустился под воду, таща за собой конец буксирного троса, соединённого со вторым тягачом, который дежурил на противоположном берегу Немана. Через некоторое время водолаз вынырнул, и я услышал, как руководителю переправы доложили о том, что танк лобовой бронёй упёрся в обрыв на дне реки и зацепить трос за передний крюк нет возможности. Снова спустили водолаза, он обследовал заднюю часть танка, и было принято решение тащить танк назад. Перецепили тросы на льду, водолаз зацепил за танк трос, соединённый уже с тягачом на нашем берегу. Тягач дотащил танк до середины реки. Танку дали команду двигаться вперёд, забирая вправо. Когда танк стал в нужном направлении, водолаз спустился под воду и отцепил трос. После этого танк благополучно форсировал Неман. Всё это длилось почти час. Можно представить, что пережили ребята, сидя в танке, если учесть события двухнедельной давности.
После этого неожиданно на площадку возле тягача сел вертолёт. Из него вышел командующий Прибалтийским военным округом генерал армии Хетагуров. Он, в сопровождении группы офицеров, двинулся в сторону реки, проходя мимо меня шагах в десяти-пятнадцати. Поправляя папаху, он снял её с головы, и я увидел в его чёрных волосах широкую седую прядь. В его свите было более десятка полковников, причём некоторые были в папахах, а несколько человек в шапках-ушанках. Глядя на них, я понял, что в ушанках новоиспечённые полковники, которые ещё не успели пошить папахи.
Празднование Дня Советской Армии в 1970 году прошло как-то тихо. Видимо, случай с гибелью экипажа танка наложил свой печальный отпечаток на жизнь городка. Осталось в памяти, что моему другу Косте Кузьмину, писарю штаба, в праздничном приказе присвоили звание ефрейтора. Я вовсю потешался над ним. Кузя сказал, что не будет пришивать лычку на погоны. Через несколько дней мы заступали в наряд, и Кузя тоже шёл дежурным писарем по штабу. На развод пришёл его шеф, начальник штаба, майор Шабунин. После развода Шабунин поинтересовался у наряда, нет ли вопросов. Я спросил разрешения и задал начальнику штаба вопрос: «Почему ефрейтор Кузьмин не носит лычки и этим нарушает форму одежды?». Шабунин дал Кузе сутки после окончания дежурства для приведения формы в порядок. Пацаны ржали, а Кузя ошалел от моего коварства и перестал со мной разговаривать. Сменившись с наряда, я подговорил ребят из Кузиного кубрика, чтобы они дали мне знать, когда Костя станет пришивать лычки на погоны. Они подробно информировали меня о действиях Кузи, и в тот момент, когда он начал надевать гимнастёрку с вновь пришитыми лычками ефрейтора, мы с ребятами, и Фрэд с баяном, под звуки «туша» ввалились в Кузин кубрик. Бойцы в кубрике валились от смеха, я с объятиями бросился поздравлять новоиспечённого ефрейтора. В конце концов, Костя тоже начал смеяться, и мы помирились.
Едва мы вернулись в свои казармы, как появилась информация о готовящихся учениях в Белорусском военном округе под кодовым названием «Двина». Сейчас историки утверждают, что это были самые масштабные учения советских войск в послевоенный период. Я всегда думал, что учения «Днепр» были масштабнее «Двины», но, видимо, ошибался. Учения «Днепр» детально описаны всё в той же книге «Аквариум» Виктора Суворова, пусть всё изложенное в этой книге будет на его совести.
В «Двине» с нашей роты должен был участвовать один взвод, то есть три парома. Мы составили сводные расчёты из лучших механиков-водителей и командиров паромов. Ротный Фисенко пошёл с этими списками в штаб. Не знаю, в каком ключе был разговор, но в результате Фисенко получил приказ отправить на учения второй взвод лейтенанта Канахина. Я уверен, в этом выборе главную роль сыграла личность самого Канахина, потому что он был единственный кадровый офицер из числа взводных в нашей роте. А на двухгодичников надежда была слабая.
В начале марта второй взвод под командованием лейтенанта Канахина и замкомвзвода Володи Лобанова на трёх строевых паромах отправились на войсковые учения «Двина». С нашего батальона ещё принимали участие в этих учениях бойцы одной из рот ГПТ. Подробностей участия наших ребят в учениях я уже не помню, но вернулись они недели через две грязные, измученные. Зима это вам не лето! Помню, привезли остатки сухого пайка, несколько десятков банок консервов, которые мы хранили в каптёрке и использовали для закуси при выпивке, если таковая случалась. Совсем недавно, в «Одноклассниках», отыскался Володя Левченко, уроженец города Батайска Ростовской области, который служил в этом втором взводе нашей роты, призывом на год моложе меня. В марте 1970 года он принимал участие в этих учениях.
Как я уже упоминал ранее, банный день нашего батальона был в четверг. Ходили пешком по улице Танкистов, правый поворот на улицу Невского, через ЖД переезд и далее по городу до гарнизонной бани. Беда, если в баню батальон вёл старший лейтенант Дима Котвицкий. Через каждые сто метров Дима подавал команду: «Рота!», значит, колонна должна была переходить на строевой шаг. Для приличия, бойцы переходили на строевой, «рубили» несколько шагов и потихоньку переходили на обычный шаг. Через какой-то небольшой промежуток времени Дима снова подавал команду, и всё повторялось бесконечно, до самой бани.
Однажды нас вели в баню. Я шёл впереди колонны первым флажковым. Подойдя к закрытому шлагбауму ЖД переезда, колонна остановилась. Я стоял у самого шлагбаума. Мимо меня медленно тащились товарные вагоны входящего на станцию поезда. Я рассматривал надписи на стенках вагонов. И вдруг читаю: «Станция Арчеда Приволжской железной дороги». Я издал дикий вопль и подпрыгнул, наверное, выше шлагбаума. Стоящие за мной бойцы не понимали в чём дело, а я радостно прыгал и орал во всю глотку, показывая вслед этому вагону, что станция Арчеда или город Фролово моя Родина. Было счастливое чувство, что я на доли секунды оказался дома, на своей малой родине.
С баней у меня связано ещё одно воспоминание. Не помню, с чего началось, но мы с Борькой Вундером поспорили, что я выдержу 20 тазиков ледяной воды, вылитых мне на голову. Я думал, ну выльет он мне тазик на голову, пока наберёт новый, я немного согреюсь. Но я недооценил Борькино коварство. Он собрал по залу 20 тазов, ребята наполнили их холодной водой, а Борька забрался на скамью. Попросил ребят с полными тазами выстроиться в очередь. В результате, ледяная вода лилась на меня почти непрерывно. Я терпел, но весь покрылся «гусиной кожей», и как только Борька закончил лить воду, метнулся под горячий душ. Всё-таки я выиграл спор, и Борису пришлось мне купить, здесь же в киоске при бане, бутылку лимонада и сладкую свежую булку!
Приближалась весна. Солнце пригревало, и под его лучами снег быстро таял, но в тени и затишке ещё лежали сугробы. Нашей роте предстояло сдавать зачёт по ОМП (оружие массового поражения). Зачёт принимал начальник химической службы батальона старшина сверхсрочной службы Смирнов. Мужик он был неплохой, небольшого роста, шустрый такой. Он назначил сдачу зачёта после обеда. Ротный поручил командовать ротой замкомвзводу третьего взвода Вундеру, а сам с остальными офицерами роты отбыл на совещание в штаб. День был солнечный, в обед было тепло, но после обеда уже потянуло холодком. Борька дал команду строиться без шинелей, в х/б, дескать, рядом, на спортплощадке, «отстреляемся» по-быстрому и всё. Старшина вышел из казармы, осмотрел наш строй. Борька доложил ему, что первая рота ГСП прибыла для сдачи зачёта. Старшина заметил, что надо бы надеть шинели, на что Вундер небрежно сказал: «Ладно, старшина, мы сейчас сдадим по-быстрому, не успеем замёрзнуть». И это было роковой ошибкой! Старшина, вместо уже просохшей площадки спортгородка напротив казармы, повёл нас через КПП ракетчиков в сторону технического парка. Справа, перед КТП техпарка, в тени склада, была большая площадка, заваленная глубоким мокрым снегом. Старшина загнал наш строй в этот снег и скомандовал: «Газы! Вспышка слева!». Надев противогазы, мы попадали в этот мокрый снег. Послышалась команда «Отбой!». Не успев толком построиться, мы опять услышали: «Вспышка справа!». Короче, старшина в полной мере дал нам прочувствовать кто в доме хозяин. Все были мокрые насквозь, за пазухой и в сапогах мокрый снег, пальцы ничего не чувствуют, а надо надевать чулки, перчатки, плащи. На чулках и плащах застёгивать пукли и клипсы. Потом мы долго проклинали Бориса с его «скоротечным» экзаменом.
Осенью 1969 года из карантина к нам в роту зачислили всего одного бойца, Федю Новикова. Родом он был из Могилёва. Федя перед армией закончил какое-то музыкальное заведение, хорошо играл на баяне. Мы привлекли его в художественную самодеятельность. Федя, дурачась, именовал себя Фрэдом. Потом как-то случилось, что им, как баянистом, заинтересовались в Доме офицеров, и Федя регулярно стал ходить туда на репетиции. Замполит части, майор Дичманис, лично выписывал ему увольнительные для этих походов. Где-то после Нового 1970 года старшина застукал Фёдора, возвратившегося с очередной репетиции, на предмет запаха алкоголя. Лёха провёл «среди него душеспасательную беседу». Федя клялся и божился, что больше такое не повторится. Не подумайте, что старшина воздействовал на Федю физически. У нас такое было не принято.
За всю мою службу, я помню только один случай, когда старослужащий попытался ударить молодого. Это случилось весной 1969 года, когда наш призыв дослуживал первый год. Я уже говорил, что перед нашей с Лёхой командировкой в Ригу, оттуда вернулся старослужащий Криштопов. В это время я служил в третьем взводе. За нашим столом белый хлеб, масло и сахар всегда делил Борис Вундер. Кто-то с нашего стола был в наряде, и Криштопов попал за наш. Мы забежали в столовую, сели за стол, и Борис, как обычно, начал раздавать продукты из общей тарелки. Появился Криштопов, уселся напротив Борьки и, молча, уставился на него. Видимо, они с «годками» отмечали его возвращение из командировки, потому что Криштопов был явно навеселе. Вдруг он спросил Бориса: «Ты почему берёшь продукты без разрешения «деда»? Он выхватил пилотку, которая у него была засунута под левый погон и, наотмашь, хлестанул ею по лицу Борьки. Недолго думая, Боря зарядил Криштопову по роже, да так, что того отбросило на спины сидящих за соседним столом бойцов. Криштопов выскочил из-за стола и пошёл на выход из столовой, кивнув Борьке, чтобы тот тоже выходил. Борис двинулся за ним. Мы с Серёгой Зиминым бросились за ними. Из-за соседних столов поспешили за нами вслед несколько старослужащих, среди них был Володя Авсейков. На улице мы растащили Бориса и Криштопова по сторонам. Криштопов ерепенился, брызгал слюной и орал, что вечером «деды» покажут «салагам» где раки зимуют. Старослужащие быстро угомонили его, и все вернулись в столовую, только, вместо Криштопова, за наш стол сел Володя Авсейков и сказал, что всё будет нормально. Вечер прошёл тихо, мы поняли, что перед дембелем никто из «дедов» рисоваться не захотел, а может Криштопов у них не пользовался должным уважением.
Во время службы мне изредка приходили из дома почтовые посылки. Осенью и зимой мама присылала мне шерстяные носки, связанные её руками, какие-нибудь сладости. Обязательно домашнее сало и печёные куриные яйца. Я не знаю, запекают ли птичьи яйца в других регионах, странах и континентах, но на Дону это широко распространённый продукт. Они хранятся намного дольше варёных, даже в тёплую погоду. Видимо, это наследие походной казачьей жизни. Многие мои сослуживцы никогда не пробовали запеченные яйца и даже не слышали о таком способе их приготовления, а это очень вкусная штуковина. Когда мне приходила из дома посылка, даже из других подразделений приходили знакомые бойцы и просили дать попробовать на вкус печёное яйцо.
Однажды, получивши посылку, я открыл её и стал выкладывать на стол содержимое. Мне попался в руки маленький свёрток из плотной бумаги, которая обычно бывает в коробках с конфетами. Я развернул его и обнаружил 10 рублей. Осмотрев всё содержимое посылки, я не нашёл письма. Кто-то из стоящих рядом ребят подал мне отброшенную мной бумагу от свёртка с деньгами, сказав при этом, что там что-то написано. Я крутил бумагу так и эдак, но ничего не мог прочитать, так как с обеих сторон листа, в разных направлениях, были написаны какие-то отдельные слова или группы слов. Я долго ломал голову над этой загадкой, ребята пытались помочь мне решить этот ребус. Потом нам пришла мысль свернуть бумагу в первоначальный пакет. Мы свернули лист по сгибам в первоначальное положение и поэтапно стали его разворачивать. Оказалось, что моя милая мамочка, Царство ей Небесное, на почте, начав заворачивать деньгу в бумагу, вспомнила про письмо и начала его писать на наполовину свёрнутом пакете, продолжая сворачивать, писала дальше. Мы долго смеялись, разгадав эту загадку. Кто-то сказал, что Лащёнову из дома пришла шифровка.
Ближе к концу зимы, в выходной, мы с Лёхой Селюковым пошли в увольнение и заказали в ателье брюки. Тогда в моде были брюки-клёш с широким поясом. Мы выбрали коричневую ткань, решив, что брюки у нас должны быть одного цвета. Зашли в магазин и купили туфли и нейлоновые рубашки, которые были в то время в моде. Моя девушка Таня ездила по своим делам в Литву и по моей просьбе купила мне свитер светло-серого цвета, крупной узорной вязки, с воротом как у морской тельняшки. Такой ворот только входил в моду в то время, а ведь известно, что Прибалтика была законодательницей моды в Советском Союзе.
Примерно в это же время, в части произошло ЧП. Виновниками происшествия оказались Володя Лобанов и Костя Кузьмин. После какой-то выпивки, они самовольно зашли в гостиницу офицеров-двухгодичников, переоделись в их гражданку и пошли в город. Проходя мимо КПП какой-то части, они увидели бойца с повязкой из наряда КПП, который разговаривал с девушкой недалеко от входа. Не знаю, кому из них ударила в голову пьяная дурь или что-то другое, но они прицепились к этому бойцу, на предмет нарушения им служебного распорядка. Боец рванул в дверь КПП, наши «бдительные» служаки за ним. Там находился дежурный по КПП и другие бойцы из наряда. Наши «герои» представились проверяющими из 11-й Армии. Лобанов тряс перед дежурным офицерским жетоном, оказавшимся в кармане чужого плаща, на связке ключей. Так как они вели себя неадекватно, и от них разило спиртным, дежурный вызвал караул, и «проверяющих» повязали. В результате они оказались на «губе». Утром их доставили в часть. Особого резонанса это дело не имело. Я уверен, что Шурику это ЧП было не нужно. В связи с ожидаемым 100-летием со дня рождения вождя, старшим офицерам, отходившим в предыдущем звании два срока, присваивалось очередное. К Первому Мая 1970 года наш комбат и комендант гарнизона майор Климов надели погоны подполковника.
После этого случая я довольно резко высказался в адрес Лобанова и Кузи прямо им в глаза. Я действительно не понимал, что должно было руководить человеком, чтобы он мог оказать такую дурь. Я не знаю, как сложилась их послеармейская судьба, но могу предположить, что, если они в жизни обрели власть над людьми, то кому-то это стоило слёз и, возможно, немалых. Лобанов был парень самолюбивый, с гонором, и после моей критики затаил зло, я это потом понял.
С Кузьминым, после этого случая, наши отношения не испортились. Это было лишним доказательством того, кто был инициатором «проверки» несения службы нарядом КПП. В доказательство сохранения добрых отношений с Кузей я был приглашён на день рождения его девушки Гали Николаевой.
Торжество было назначено на выходной день. Погода выдалась по-весеннему чудесной. Выйдя в город в увольнение, мы купили какой-то подарок, цветы и отправились в дом Николаевых к назначенному времени. Гостей было довольно много, Галины подруги, одноклассники, родственники, соседи. Кузя со многими был уже знаком. За столом моей соседкой оказалась девчонка-десятиклассница, жившая рядом с Николаевыми. Девушка была симпатичная, высокая, с хорошей фигурой. Я ухаживал за ней за столом, всячески развлекал её, мы с ней много танцевали и я, видимо, произвёл на неё определённое впечатление.