Предыдущая публикация
«Русский крест» Георгия Жжёнова (22 марта 1915 , Петроград - 8 декабря 2005 (90 лет), Москва)
Это интервью Георгий Жженов дал Артуру Соломонову накунуне своего 90-летия. Тогда было трудно предположить, что темы, которые затрагивает Георгий Степанович — преступлений советской власти и сходства большевизма и нацизма — перейдут в нашей стране в разряд чуть ли не запретных (материал был опубликован в газете «Известия» 22 марта 2005 года).
Ваши лагерные рассказы, производят очень тяжелое впечатление, иначе и быть не может. Но, один из самых впечатляющих моментов — когда после прощания с молодой женой вас стали сажать в машину и капитан, который вас арестовывал, вежливо открыл дверь автомобиля. Это не менее страшный образ, чем все то, что вы описываете в самой лагерной жизни.
Все закончилось на улице Воинова при въезде в ворота тюрьмы. Как захлопнулись ворота, все закончилось — права человеческие, гражданские права, мои права, как личности — всё! Начался совершенно другой мир, другие взаимоотношения.
Потом, когда я оказался уже на Колыме, то так изгалялся, чтобы мои письма дошли до родных! У нас вольняшка один брал письма вроде бы для передачи. Но, очень скоро тут же, у реки, рвал в клочья наши письма. А мы ему верили. Верили, что он до почтового ящика в Магадане довезет эти письма. А нам разрешалось писать раз в полгода или… это все были тщетные попытки связаться с близкими.
Если сравнивать вашу лагерную прозу и то, что пишет Варлам Шаламов, то у него гораздо больше ненависти и отчаяния.
Тут дело в разном понимании жизни, разных характерах. Если у Шаламова превалировала ненависть к советским палачам, то во мне — нет. То ли по молодости, то ли я так психически устроен. В моих рассказах есть и положительная оценка тех людей, которые были моими палачами там. Человек — сложное существо. Ну, возьмите хоть того оперуполномоченного, на совести которого смерть моего друга Сергея Чаплина. А как он поступил со мной? Ведь он, матерясь и ругаясь, вывез меня, обмороженного, из ночного леса. Зачем ему это надо было? А потом еще позаботился о том, чтобы я, получив посылку, не умер от заворота кишок, набросившись на еду. Даже джентльмены Джека Лондона не поступали так, как он.
Вам никогда не хотелось разыскать следователей, которые обращались с вами жестоко, найти и тех, кто на вас доносил, и отомстить?
Первый раз Жженова арестовали в 1938 — в возрасте 23 лет — и приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей по обвинению в шпионаже. Срок молодой актер отбывал на Колыме на золотых приисках.
Нет. Мне кто-то из анонимных доброжелателей, видимо, сотрудников КГБ, прислал два личных дела моих следователей, моих палачей — Моргуля, старшего следователя контрразведки, и Кириленко. Этот был молодой, он вел со мною большинство допросов. Вымогал ответы насильственным путем. Но, он все-таки самый мягкий был из них. И вот мне какой-то доброжелатель уже после моей реабилитации, после того, как Жженов стал восприниматься, как «жертва режима», прислал вдруг личные кадровые дела, анкетные данные моих следователей. Моргуль был расстрелян. А Кириленко пропал где-то.
У меня был эпизод один. Когда я оказался на Колыме, первым моим лагерем стал Лукьянский леспромхоз, 47-й километр, где мы тайгу валили. И поскольку лагерь только зачинался, окружен он был поселком колонистов. Колонисты — это вроде бы вольнонаемные, но, в то же время они не могут покинуть эти места. Обычно малороссов (украинцев), прибалтов туда присылали: в свое время советская власть с ними так поступала. Но, это был вольный поселок, с нашей точки зрения, с точки зрения зеков. И туда привозили кино. И однажды мне стало известно, что привезли картину «Истребители», в которой снималась моя жена Женя Голынчик вместе с Марком Бернесом. Я узнал об этом и пошел к начальнику лагеря: «Разрешите иметь свидание с женой». Он говорит: «Что такое? Как с женой?» Я ему объясняю, что идет картина в вольном поселке и там моя жена играет с Бернесом главную роль. Он изумился и отпустил. А тогда перед художественным фильмом всегда демонстрировалась какая-то хроника. И вдруг в этой хронике я вижу своего следователя Кириленко! В каком качестве? В фильме показывали освобождение Буковины — как советская власть насаждала там советскую власть. И я смотрю: водят праздничные хороводы организованные, буковинцы якобы несказанно радуются советской власти, которая наконец-то пришла. И среди этих хороводов я вижу своего следователя! Думаю, ах ты, сукин сын, и ты там!
На его допросах я стоял по семь суток, и если падал от изнеможения, то меня за волосы поднимали и опять ставили. Менялись следователи — один приходил на смену другому, а я все стою, стою. Они выбивали так из меня нужные им ответы.
После отбывания срока вы с женой встречались?
Первая жена Георгия Жженова актриса Евгения Голынчик. Кадр из фильма «Истребители», 1939 год.
Когда она была на последнем свидании в пересылке в Питере, я ей сказал: «Женя, не жди меня. Девяносто с лишним процентов, что я где-то погибну. Во всяком случае, свою жизнь ставить в зависимость от моей не надо. Ты молода. Спасибо за все, но, живи, как тебе захочется. Пусть я не буду теми веригами, которые на твоей совести останутся». Я с ней встретился, когда вернулся из первого заключения. Мы увидели, что жизни наши разошлись совершенно.
Вы сравниваете то время, на которое пришлась ваша молодость и зрелость, с тем, что сейчас происходит?
Да, как я сравню? Никак я не сравниваю! Все это быльем поросло уже. Мне приходится вспоминать, порой с трудом, и я уже не могу утверждать, что в деталях правда, а что неправда. Все сливается в общее восприятие прошлого. Но, я рад тому, что книга моя с новеллами вышла. Большей частью они документальные, и я готов 700 раз подписаться, что это правда. И я очень благодарен, что очень многие писатели — Астафьев, Гранин, Солоухин — во мне своего брата-писателя признали и хвалили меня, как литератора. Мне это было приятно. А многие, кто читал, спрашивали: слушай, а кто писал? Кто у тебя редактор? Да никакого у меня редактора не было!
В одном из ваших рассказов вы описываете отца, который уходил в запои, а в перерывах читал книжку «Трезвая жизнь».
Ну, какой редактор мне расскажет это про моего отца, больше, чем я о нем могу рассказать?
Как вы думаете, противоречия, которыми был полон ваш отец, присущи русскому человеку, русскому характеру?
Это свойственно слабым людям. Как русский человек, как славянин, мой отец стремился к хорошему, к душевному. Вот он и читал «Трезвую жизнь». А прочитал — пустота организовалась, и он опять запил. И так без конца, до самой смерти. Почему он так рано умер? Потому что после ареста брата Бориса и моего ареста, всю семью выслали из Ленинграда. И его в том числе. Ему надо было где-то водку доставать, а достать ее он не мог. И страдал от этого. И от этих мучений он умер.
В ваших воспоминаниях очень чувствуются сильная привязанность и любовь к матери и нелюбовь к отцу.
Не нелюбовь… Конечно, я отца и признавал, и сознавал, и соболезновал ему, жалел во многом, но, он был как обуза в семье, что ли. С матерью у них, естественно, конфликтные отношения были. А раз так, то нам, детям, надо было выбирать, за кого мы. За мать, конечно. Жалко отца, но, если мать я жалею каждой фиброй своей плоти, души, то отца я жалею только сознательно.
Моя мама семнадцатилетней девчонкой деревенской вышла замуж за человека, у которого уже было пять ребятишек, мал-мала меньше. И своих еще пять родила ему. Мать — грандиозный человек. Смею думать, что я где-то повторяю и продолжаю жизнь матери. Хочу, надеюсь, смею так думать и считаю, что если я зажился на белом свете, то я живу за своих двух братьев, жизнь которых прервалась трагически. Один в лагере на Печоре погиб, а второго расстреляли румыны в Мариуполе — оккупационные войска. Их с приятелем на глазах у моей матери и расстреляли.
Вы до сих пор не можете себе простить ваш последний разговор с братом Борисом? Когда его арестовали, держали в тюрьме, а потом дали вам свидание, а вы призывали его трудиться, работать в лагере честно: мол, советская власть вознаградит за труд.
Это самое страшное воспоминание. Самый постыдный мой поступок. Я поражаюсь стойкости и достоинству Бориса, который, выслушав чушь, которую несет его родной брат, сказал: «Пошел вон, позови мать». Да, это были последние слова, которые он мне сказал. А потом я сжигал переданные им записки, где он описывал, что с ним было в тюрьме. А мать — никогда не забуду этого — сказала: «Напрасно, сынок, может, пригодилось бы в жизни». Вещие слова! Это грех, который во мне так и остался.
Но, вы же делали это от неведения.
Но это свидетельство не храбрости, а трусости. Боязни. Как бы чего не вышло… А ведь все равно вышло.
Сейчас мне дали в КГБ личное дело брата прочесть, и я узнал, что они там с Борисом делали. Нелюди в человечьем обличье.
В Германии нацистских преступников до сих пор разыскивают и преследуют.
Вы знаете, между нацистским режимом в Германии и коммунизмом СССР есть связь. Произвол и там был, но, такого дикого произвола, как в СССР…
Вы встречались на воле с теми людьми, с которыми подружились в лагере?
С единицами потом встречался, а сейчас все померли. Еще в Ленинграде есть пара человек,которых мне надо обязательно посетить. Потому что вдруг откликнулись на одну из моих новелл «Я послал тебе черную розу». Я там пишу о человеке по имени Башин-Джагян.
Дело вот в чем. Когда нас забирали из тюрьмы «Кресты» на этап, то нас всех, вызванных из разных камер, воткнули в одну камеру. Нас было сорок с лишним человек. Когда давали поесть, приходилось держать миску над головой, потому что было трудно повернуться. И вот я слышу в толпе стихи, великолепные стихи, восточные. Я не мог оглянуться, чтобы разглядеть этого человека. Он читал печально, очень низким голосом, и эти стихи у меня на всю жизнь в памяти остались. Кто этот человек, читавший стихи? Что он из себя представляет? Ничего я в этот момент не знал, только чувствовал его. Чувствовал, что это его последнее публичное выступление. А к утру нас в разные места, по разным автомобилям развели, по разным этапам. И этот человек, скорее всего, в концлагерях сгинул.
Я заканчиваю свою новеллу тем, что обращаюсь к людям: «Люди, но, ведь кто-то знает этого человека? Кто он?» В прошлом году мне откликнулся из Питера его внук! Я к нему должен приехать. Он сообщил, что, как я и полагал, его дед умер где-то в заключении или ссылке. Я дал слово, что, будучи в Питере, посещу его, и эта новелла обретет определенный конец.
Все же странно, что у вас нет ненависти к тем, кто с вами поступал более чем жестоко.
Ненависть у меня есть к тем, кто родил и увековечил на какое-то время большевизм. К большевикам у меня ненависть есть, как к узурпаторам, к палачам. Но, что толку? Как я ее выплескиваю? Вот я пишу, стараюсь держаться правды, не лукавлю, не умалчиваю ничего. И среди большевиков хорошие люди попадались со своей правдой. Конечно, это всё относительно - у каждого своя личная правда, а общечеловеческая истина - одна.
Норильский театр — место работы Жженова во время ссылки, к которой он был приговорен после второго ареста.
Если бы вам предложили прожить еще раз какое-то одно самое замечательное событие в вашей жизни, что бы вы выбрали?
Для меня самое главное, самое святое в моей жизни — это мать. И, наверное, я выбрал бы что-то, что с ней связано. Я сейчас не берусь говорить вам, что именно, какой эпизод. Были такие случаи, когда мы воровали у матери деньги. Она торговала на базаре горшками, а мы понемножку воровали у нее. И однажды мать нашла у меня в кармане денежки. Говорит: «Где взял?» — «Нашел». — «Где?» — «На памятнике» — «Ах, на памятнике нашел? Поди и положи обратно. Значит, кто-то оставил в надежде, что он вернется и возьмет, а ты забрал». — «Ну, а если не придет никто?». — «Ничего, ничего, положи туда». Нас мать так воспитывала.
Мама пыталась внушить вам какие-то основы православной веры?
Мама у меня была относительно православным человеком. Соблюдала праздники. Но, не более.
В концлагере вы не могли опираться на православную веру?
Нет, конечно. Моя жизнь — биография советской власти. Я родился в 1915 году. Шла Первая Мировая война. Вслед за ней через год, через два отрекся Император Николай от престола, хотя на самом деле отречение было сфальсифицировано. И я свидетель эпохи большевизма, в каком-то смысле ее жертва. И свидетель падения большевизма.
И нового времени, в которое, к сожалению, вошли нео-большевики, не утратившие ни экономического влияния, ни политического. Перелицевавшиеся нео-большевики.
В Челябинске вам открыли двухметровый памятник. Что вы почувствовали, глядя на себя, отлитого в бронзе?
Удовольствия мне это не доставило — до сих пор неловко.
О чем вы думаете, когда остаетесь в одиночестве?
Сожалею, что я писательству отвел место не самое главное в своей жизни. Правда, обстоятельства жизни не всегда способствовали этому занятию — на Колыме за каждый найденный клочок исписанной (для памяти) бумаги я рисковал получить пулю в лоб…
И сейчас многое неладно, но, надежда есть, что страна все-таки пойдет по правильному пути и однажды произойдет падение нео-большевизма.
В последнее время больше стало свободы, свободы мыслеизъявления, волеизъявления. Конечно, меня радуют акты возмущения, которыми отвечают самые активные люди - патриоты на несправедливость, допущенную властью. Раньше не смели, а теперь смеют. Значит, несправедливости — совсем откровенной — придет конец. И тогда относительно православные россияне или вовсе безбожные станут истинно православными русскими.
В 2005 году вышла книга Георгия Жженова «Прожитое», где он вспоминает о самых трудных годах своей жизни — о том времени, когда он был узником концлагеря ГУЛага.
Вот несколько цитат оттуда:
Когда мы избавимся от привычки дефицит внимания к нуждам людей компенсировать за счет искусства? Когда кинематограф перестанет расходовать таланты на безсмысленные потуги превратить сложную, горькую быль страны в лакированную, цветную, красивую и пошлую сказку? Когда театры перестанут врать? Когда станут дискуссионными трибунами своего времени? Глашатаями истинной культуры? Артисты превратились в работников «средств массовой агитации». Стали разменной монетой!
«Убогой пищей» массовой культуры закормили всю страну — от Тихого океана до Балтики.
Самое выносливое существо на свете — человек! Чего только ему не приходилось преодолевать: голод, холод, болезни, одиночество!.. Зверь гибнет — человек живет! Особенно русский человек!
Скончался Народный артист СССР, лауреат Государственной премии СССР, артист театра и кино Георгий Степанович Жженов 8 декабря 2005 года, на 90 году жизни.
Надгробие на могиле Георгия Степановича Жжёнова на Новодевичьем кладбище (уч. 10, ряд 9, м. 14).
«Надо же, как быстро забывают - говорила Елена Ульянова, дочь Народного артиста Михаила Ульянова в 2009 году. Человек живёт столько, сколько живёт память о нём. А сколько живёт память?.. И кто заставляет её жить?»
Народный артист СССР Георгий Жжёнов умер 8 декабря 2005 года на 90 году жизни. Народный артист СССР Михаил Ульянов 26 марта 2007 года на 79 году жизни.
Похоронены рядом. В 2008 году дочь Ульянова создала благотворительный фонд имени отца - чтобы продолжать его дело.
Это к вопросу о памяти.
Первым своим делом фонд имени Народного артиста Михаила Ульянова решил: поставить памятник на могиле народного артиста Георгия Жжёнова. На его могиле, в «пантеоне народной славы» на Новодевичьем, среди роскошных бюстов и мраморных надгробий стоял деревянный крест. Это тоже к вопросу о памяти.
У почти 80-летней вдовы Жжёнова не было сил и возможностей самой поставить памятник на могиле мужа. А у нас - то ли память отшибло, то ли совесть…
Следующая публикация
Комментарии 8