Предыдущая публикация
Былое о М.
И. Глинке
Под таким заголовком в 1894 году в газете «Смоленский вестник» опубликовал свою статью чиновник Смоленской казенной палаты Александр Владимирович Стунеев (1864-1919), выпускник Санкт-Петербургского историко-филологического института. Род Стунеевых имел пересечение с родом Михаила Ивановича Глинки, сестра композитора Мария вышла замуж за Дмитрия Степановича Стунеева, ельнинского предводителя дворянства. Статья Александра Стунеева написана на основании воспоминаний другой сестры Михаила Глинки – Людмилы Ивановны Шестаковой. В ней приводятся любопытные свидетельства о детстве Глинки, усадебном доме в Новоспасском. Давайте перечитаем эти строки:
«…Л.И. Шестакова со слов матери передает следующие подробности о дне рождения великого композитора. М.И. Глинка родила в 1804 году, 20-го мая, в 6 часов утра. „После первого крика новорожденного, под самым окном комнаты, в густом дереве раздался звонкий голос соловья”. Впоследствии, отец композитора, недовольный тем, что сын его оставил службу и занимается музыкой, часто говаривал: „Недаром соловей запел при его рождении, вот и вышел скоморох”.
Весьма интересны и дальнейшие воспоминания госпожи Шестаковой, относящиеся ко времени детства М.И. Глинки. Он был кроткий, способный, богомольный мальчик. Почти самоучкой начал он читать церковные книги. Священник, который посещал семью Глинки, показал ему титлы и, придя потом через несколько дней, был удивлен, что ученик порядочно уже разбирал книгу. Самое любимое занятие Глинки в пору детства было рисовать мелом на полу церкви. „Быв вообще кроток, – говорит госпожа Шестакова, со слов матери, – он (Глинка) выходил из себя, ежели кто-нибудь наступал на его рисунок: топал ножками, сжимал кулаки и горько плакал, приговаривая: «на церковь наступили»”.
„Известна также любовь Глинки к колоколам и колокольному звону, о чем упоминает и сам Глинка в своих записках. В этой любви к колокольному звону в детстве сказалось музыкальное чувство Глинки. «Даже по 8-му году, когда мы спасались от нашествия французов в Орел, – говорит Глинка в своих записках, – я с жадностью вслушивался в колокольный трезвон, отличал трезвон каждой церкви и усердно подражал ему на медных тазах».
Весьма характерна в бытовом отношении была жизнь Глинки у бабушки. До шести лет он был постоянно окружен женщинами. Бабушка, конечно, баловала и потешала своего внука. Между прочим, по словам госпожи Шестаковой, бабушка собирала несколько дворовых девушек, наряжала их птицами-индейками, т.е. на ноги надевались рукава, а на голове завязывалась рубашка, и они, ничего не видя, должны были танцевать; конечно, выходили смешные столкновения и брат искренне смеялся». Общество женщин сообщило мягкость характеру Глинки и чувство гуманности. Когда бабушка сердилась на прислугу или крестьян, он бросался к няне и горько плакал”.
По словам матери, вспоминает госпожа Шестакова, „брат был такого мягкого характера, что малейшему ласковому слову повиновался и, напротив, жесткое приводило его в раздражение”. Таким Глинка и оставался всю свою жизнь. Это был действительно художник-гений, чуждый всяких практических соображений, живший только для „звуков сладких и молитв”.
Только художник-гений мог так жить, как жил Глинка, например, у себя в деревне, в селе Новоспасском, уже в зрелые годы. Он очень любил птиц. У него даже была отдельная комната для птиц, которых было более 16. Все они летали на свободе по комнате, в которой была поставлена кушетка. Глинка часто лежал на этой кушетке и прислушивался к щебетанью и пенью птиц. „И всегда, после того, как побудет у птиц, – рассказывает госпожа Шестакова, – брат садился за рояль и играл долго-долго”. Зимой, живя в деревне, Глинка не выходил из комнат, сидел у себя в халате… Он никогда не вмешивался ни в политические, ни в хозяйственные разговоры, а когда заговаривали о чем-нибудь подобном, он замечал: «это не по моей части» и сейчас же уходил. Он жил в мире звуков и проза жизни, конечно, не могла интересовать его художественную натуру…
А кругом него был почти сказочный мир, несомненно, влиявший на творчество гениального композитора. Приведем, в заключение нашей беглой заметки, описание этого „сказочного мира” усадьбы Глинки, сделанное госпожою Шестаковой. „Отец выстроил прекрасный, роскошный дом, – говорит госпожа Шестакова. – Все потолки были расписаны московскими мастерами того времени. Во всех парадных комнатах были бархатные обои, купленные в Петербурге. Мебель была в каждой комнате из особого дерева. Великолепные зеркала, паркеты, люстры, лампы. Одним словом – роскошь во всем… Цветочный сад простирался в окружности более шест верст. Прямо от балкона шел покатом большой парк к реке. Огромный сад был весь усеян цветами; галереи, беседки были со вкусом убраны вьющимися цветами. Неожиданности попадались на каждом шагу: то какая-нибудь арабеска с невиданными цветами, то мостик, которого не ожидаешь. Был и фруктовый сад с оранжереей, в которой находились персики и сливы всевозможных сортов”.
И от всей этой роскоши теперь не осталось „камня на камне”, как выражается госпожа Шестакова. В 1857 г. Глинка передал Новоспасское своей сестре О.И. Измайловой, после смерти которой муж ее в 1875 г. продал Новоспасское коломенскому купцу Рыбникову, который не замедлил уничтожить все то, что воздвигалось с таким старанием и любовью, где потрачено столько сил тружениками-крестьянами и дворовыми людьми».
Источник. Стунеев А. Былое о М.И. Глинке // Смоленский вестник. 1894. 25 марта. №34. С. 3.
Следующая публикация
Нет комментариев