Предыдущая публикация
Дикарка Нина.
Часть 1Хельга
1932 год, село Сологубово
«Дикарка», «Звереныш», «Колючка» - как только не звали Нинку Потапову, дочь кузнеца Федора Ивановича, уважаемого в селе человека. Диву давались родные и соседи, как у спокойного, рассудительного мужика и его тихой, скромной жены родилась эта чертовка.
Даже старших своих братьев Нинка доводила своими проказами. Мать с отцом за голову хватались от дочкиных проделок.
- Ты бы, Фёдор, младшенькую свою уму-разуму бы поучил, - советовала Марья Гавриловна, соседка Потаповых, - а то ведь упустишь девчонку-то. Вон она что чудит!
- Что опять вытворила? – нахмурился отец.
Соседи-то они всё видят, будто дел своих мало. Это у него, Фёдора, нет ни одной свободной минуты, всегда работы полно. Потому и узнавал он о проделках Нинки от людей.
- Да Лёшке Косыгину накостыляла опять, ревёт парнишка, весь в синяках, - с возмущением произнесла Марья Гавриловна, - ох, бери, Фёдор розгу покрепче, да пройдись по хребту своей дикарке.
Усмехнулся кузнец, да спрятал улыбку в бороде – недосуг ему со старой Марьей спорить. А то, что восьмилетняя девчушка с кулаками набросилась на Леху Косыгина, которому уже десять стукнуло, Федора лишь повеселило. К тому же знал он, что малец и сам не паинька – мамке своей грубит, девчат задирает. Поделом ему.
Но за дочуркой кузнец всё-таки сходил. Не для того, чтобы наказать – не обижал он дочку, любил очень. А для того, чтобы поговорить – негоже ведь с кулаками на людей кидаться.
- Ну чего, бесёнок, натворила опять дел, а? – мягко пожурил отец Нинку, когда увидел её чумазую, в потрепанном платье, лохматую и с воинственной мордочкой.
Подбежала Нинка к отцу, обняла, уткнулась носом. Знала, что не обидит её отец, хотя и грозит порой.
Здоровяк был кузнец Федор, на вид суровый мужик. А как дочурку свою видел, так сердце таяло, превращаясь в теплую лужицу. Вот и на этот раз чуть отстранил от себя, взял за подбородок, да заглянул в глаза. Такие синие-синие, как небо.
Но не дал на этот раз Федор себя провести, нахмурил брови, да спросил строго:
- Ну и чего это ты, дочь, удумала на людей кидаться?
- Лёшка меня позвал, сказал, что интересное чего покажет, - стала рассказывать Нинка, - попросил в бочку заглянуть, да глубже, глубже. А сам мне за шиворот лягушку запустил и хохочет!
С возмущением рассказывала Нина, что обидчик её натворил. На мордашке симпатичной выражение такое воинственное было, что Фёдор чуть не расхохотался. Да и в глубине души согласился он с Нинкой – отпор за такое давать нужно. Вот только Лёшка ябеда ведь, нажалуется своим, и пойдет его матушка по дворам сплетни разносить – что обижают сиротинушку.
Лёха и правда наполовину сиротой был – отец его от чахотки помер. Мать воспитывала сына, да, видать, баловала шибко.
- Ты это, Нинок, - произнес Фёдор, подбирая слова, - аккуратнее с ним. Жалеют ведь все сироту. Хоть и напрашивается сам на тумаки.
С большой неохотой согласилась тогда Нинка. Точнее вид сделала, что согласилась. Знала, что её выходки расстраивают отца. Сама-то она точно знала, что неважно, сирота или нет, а за такое дело не грех и накостылять.
*****
Ни дня не проходило, чтобы на девчонку Фёдору не пожаловались. Злился он порой, но всегда у Нинки объяснение находилось.
- Ты почто кур выпустила Григорьевских выпустила, чертовка? – напустился отец на девчонку, узнав, что она вытворила.
Нет прощения такому поступку, несдобровать Нинке сегодня! На этот раз точно решил Фёдор проучить дочку. Шутка ли – всё Сологубово от неё плачет.
- И свинью еще выпущу, - насупилась Нинка, не желая признавать вину. Вот как с ней быть?
- Я тебе выпущу! – теряя терпение, прикрикнул отец и схватил хулиганку за ухо. - Нам ведь дом спалят за твои выходки! Хорошо хоть вся птица цела осталась, а то бы Григорьев с меня ответ потребовал. Своих бы отдавать пришлось!
- А ты, батя, разобрался бы вначале, чем бранить, - воскликнула Нинка, будто бы не испугавшись даже родительского негодования, - дядя Коля Григорьев Дозорку нашего утопить грозился.
- Ох, Нинка, не серди меня лучше, - покачал головой Федор, - я ведь и терпение потерять могу.
- Не веришь, значит? – прищурившись, усмехнулась девчушка. - Он во хмелю был, когда мимо нашего дома шел, руками размахивал. Дозорка его и облаял. А Григорьев схватил полено, стал замахиваться на собаку, хотя я кричала, чтобы перестал. Только Дозорка разозлился, стал прикусывать дядю Колю.
- А дальше, чего было? – нахмурился Фёдор.
- А дальше я вступилась за Дозорку, закричала и тоже полено схватила, - ответила дочь, - а он озлобился и сказал, что утопит нашу собаку.
Схватился за голову Фёдор – ну что ж ему за наказание с этой Нинкой-то? И ведь есть у неё правда своя, по ней и живет. Да только шустрая больно, горячая. И краёв не видит, когда за справедливость воюет.
- А чем куры-то не угодили тебе, а? – укоризненно произнес отец. – Подрали бы их собаки местные из-за твоей глупости.
- Ну, собаки деревенские умные, на местных кур не кидаются, - рассудительно ответила Нинка, хитро посмотрев отцу в глаза, - а дяде Степе хлопот добавилось. Пока собирал птицу свою по селу, может, и понял, что за Дозорку есть кому заступиться. И протрезвел заодно.
Как и прежде, не стал Фёдор бранить дочку. Как же ругать её, коли за слабых заступается и себя в обиду не дает? Вот только люди таких не любят, особенно если дитё своевольничает.
Дети ж, они молчать должны, даже если старшие не правы. А Нинка с малых лет над собой верховодить не позволяла. Даже старшими братьями и теми помыкала.
Недолюбливали Нинку и в школе, всё норовили шалости других детей на «дикарку» списать. Никому не нравилось, что ответить могла.
Не любили её, а все ж предпочитали не связываться. Даже старуха Лидия Георгиевна, которая щедро раздавала ученикам подзатыльники за кляксы, от вздорной Потаповой старалась держаться подальше.
****
Время шло, а характер Нины не менялся. Маленькие детки, как говорится, маленькие бедки. А когда постарше…
По хозяйству помогала отцу и матери, вот только всё по-своему делала. Если что решит, бесполезно отговаривать.
Еще и за словом в карман не полезет. Коли кто её поучать пытался, да тоном не тем говорил, такой отпор получал, что охоты связываться не возникало больше. А вот коли по-доброму, тогда и она добром и лаской отвечала.
Взрослела Нинка, мужчинам всех возрастов нравилась на лицо, да на фигурку. Вот только мало кто подходил к красавице, ведь толку от красоты-то, коли нрав такой, что не совладать?
1941 год
Когда началась Великая Отечественная, старший Потапов и его сыновья отправились на фронт. Остались в доме Нина, мать её Тамара, да Надежда, жена брата Анатолия, с сынишкой малым Шуриком.
Тяжелые времена наступили. Первое время огород выручал да небольшое хозяйство. Но вскоре не осталось в деревне ни коров, ни овец. Последнего петуха извели, когда пять лет малому Шурику исполнилось. Сварили по этому поводу щи посытнее, да нехитрый пирог с сушёной малиной испекли.
В те времена мать только радовалась, что дочь у неё шустрая родилась, словно парнишка лихой. Рыбачила лучше любого мальчишки, заячьи капканы и силки на дикую птицу ставила. А вот соседи по-прежнему не любили её. Так как никому уступать по-прежнему не желала чертовка.
Когда попался заяц в Нинкин капкан, на чужую добычу соседский Гошка позарился. В ту пору пятнадцать лет парнишке было. Выследил он, куда Нина ходит, да решил перехитрить ее, чтобы зайчатиной поживиться.
Знал соседский сын Нинкин характер, да только думал, что не сладит с ним худенькая девчонка. Стал добычу из капкана доставать, а, увидев Нину, даже не смутился. Еще и ухмылялся нагло.
Не пожалела парня Нинка, поколотила крепко. Ну и что, что худенькая? Зато ловкая, сильная и смышленая, не то, что Гошка-увалень неповоротливый.
И снова по селу разговоры пошли про дикарку Нинку. Вот, мол, мало немцев нам, тут еще и свои своих лупят. Однако несмотря на сплетни, к капканам Нины больше никто не приближался.
Правда нашелся смельчак один, что решил сломать красавицу с дерзким нравом. Степан одноногий, так звали молодого местного пьяницу, которого не взяли на фронт из-за отсутствия левой ноги.
- Замуж пойдешь за меня, - заявил наглец, даже не спрашивая, а утверждая, - мужиков-то в селе не осталось, а ты баба, тебе надо.
- Какого пойла ты с утра откушал, а Степан? – расхохоталась Нина, - мне же семнадцать всего.
- А я подожду, а пока что привыкай.
Жалели в селе Степана, потому и не осуждали за то, что вечно во хмелю. И какие пакости по мелочи творил, всё прощали.
Да только Нинка была не из тех, кто терпеть горазд. Толкнула так, что не удержался Степан на единственной ноге.
- Только подойди еще ко мне, - процедила Нина сквозь зубы, - я тебе и вторую ногу сломаю!
Не слышал никто разговора между Степаном и девушкой. А вот то, что толкнула она его, это увидали. Вновь, будто разъярённый улей, загудело село Сологубово. И всё про Нинку, всё про дикарку эту, что не щадит даже беспомощных. Узнав, что несговорчивая дикарка Нинка потеряла отца и старшего брата, жители села будто желали увидеть её поникшей, подавленной. Думали, что может быть хоть теперь её дерзкая улыбка сойдет с лица и голову она повесит, да перестанет пререкаться.
И хотя горько было Нинке, не доставила она сплетникам такого удовольствия. И домашним наказала – на людях не плакать, ходить с гордо поднятой головой.
Дикарка Нина. Часть 2
Несколько раз в Сологубово были немцы. Особо не бесчинствовали, обыскивали дома, забирали провизию и уходили. Нечего было делать в маленькой деревеньке, и стратегически она мало имела значения.
Вот только осенью сорок третьего года в деревню пришла небольшая группа немецких солдат, но вели себя они совершенно иначе.
Они заняли самый большой дом в деревне – там, где когда-то проживала семья Кузнецовых. На главу семьи и его сыновей похоронки пришли, хозяйка умерла от лихорадки. В доме осталась лишь старая Ефросинья с маленькой внучкой.
Рано утром пожилая женщина постучалась к Потаповым. Заливаясь слезами, она поведала им о «гостях», что выгнали её из дома.
- Это не люди! Это бесы! – рыдала Ефросинья, прижимая к себе Матрену, - ворвались под утро и погнали нас на улицу, едва одетых.
- Они сейчас в вашем доме? – встревоженно спросила мама Нины.
Ефросинья кивнула. Она сказала, что немного знает немецкую речь, но так и не смогла разобрать, что нужно немцам в их селе. Что это за группа, какое у них задание – всё было очень странно.
- Возможно, это дезертиры? – предположила Нина. – Или они остались без командира, и им нужно где-то отсидеться…
Несколько дней жили немцы в доме старой Ефросиньи. Потаповы приютили бабку с внучкой – не возвращаться же им в то логово!
Тревожно стало в деревне эти дни. Десяток немецких солдат при полном вооружении в селе, где остались только слабые женщины, дети и калеки, вызывали тревогу и страх.
И всё же настоящий страх жители Сологубово ощутили в тот день, когда немцы праздновали какое-то событие. Хмельные, они бродили по деревне и распевали песни на своем языке.
Матери прятали своих дочерей, чтобы не попадались на глаза фрицам. И всё же беды не удалось миновать. Увидев через забор Наталью, дочь покойного учителя, они вытащили её на улицу и уволокли к себе...
****
Нинка сидела, бледная как мил, и слушала старую Ефросинью с каменным лицом о том, что Наталья, дочь учителя, не выжила.. Против обыкновения, она молчала. Затем встала и направилась к выходу.
- Куда ты, доченька? – испуганно воскликнула Тамара, видя, что дочь собирается покинуть дом.
Нина на секунду замерла, затем улыбнулась. Она подошла к матери и погладила её по щеке.
- Я скоро, матушка, мне подышать надо, дурно мне, - произнесла она тихим, спокойным голосом.
- Ну пущу! – закричала Тамара, почуяв неладное. Слишком хорошо она знала свою вздорную дочь. И не нравился матери спокойный, тихий голос её вздорной дикарки.
Сняла со своих плеч Нина руки матушки, поцеловала каждый пальчик. И снова улыбнулась…тихо, нежно, тепло.
- Не удержишь, - сказала девушка и покачала головой, - за мной не ходи, хуже будет.
Знала мать, что бесполезно дочери что-то говорить. Она ж с малых лет такая была – ежели чего удумает, нет сладу с ней.
Потому так и осталась стоять на пороге, будто какая-то сила удержала её. Смотрела вслед уходящей дочери, руки протягивала к ней и шептала молитвы.
Перед тем, как Нина потерялась из виду, открылась глазам матери странная картина. Одним движением руки распустила девушка тугой пучок волос, и расплескались по её плечам золотисто-рыжеватые локоны. И хотя стоял холодный, осенний вечер, скинула Нина серую, латаную-перелатанную телогрейку.
***
Кое-кто из жителей Сологубово видел в тот вечер рыжеволосую красавицу Нину. Она стремительно направлялась к дому Кузнецовых, где фрицы обустроили своё логово.
- Чего ж не остановил ты ее? – напустилась другая соседка, бабка Агафья, на своего старого мужа, который рассказывал, как Нина бежала в дом к немцам.
- Да уж как остановишь её! – возмутился дед. – Это ж Нинка, дикарка наша. Попробуй ей перечить, она ж и по морде зарядить может.
Смягчилось лицо старой Агафьи. Наша Нинка… Да, наша дикарка Нинка была именно такая.
Каждый теперь в селе вспоминал вздорную красавицу с нежностью и теплом. Все, кому довелось перекинуться, словом, с рыжеволосой чертовкой, любимой дочерью кузнеца Федора, рассказывали об этом с большой гордостью. Даже те, кому худо пришлось от её острого языка или грозных тумаков.
Что же случилось в ту ночь? Никто толком и не знал.
- Глаза у нее горели, волосы будто пламя разметалось. будто бы сама не своя к немцам она шла, - шептались люди. - Страх смотреть, настолько девка была уверенной, без страха и испуга в глазах.
- Она ж не побоялась, во двор вошла к ним, да улыбалась призывно, - вторили им другие.
Вот так и сложилась картина, более или менее правдоподобная. Пришла дикарка Нина в логово немцев, якобы развлечь "гостей", веселилась да танцевала с ними. Усыпила бдительность, выбрала момент и пожар устроила – сгорел дотла дом Кузнецовых, а в нём фрицы все до одного. Дом Нинка изнутри заперла... Как уж взрослые мужики не смогли выбраться, никто не понял, но ни одного немца больше они не увидели.
ЭПИЛОГ
Забыли люди всё плохое, что говорили про Нинку Потапову. Только хорошее вспоминали, называли героиней и спасительницей. Казалось бы, старая Ефросинья могла горевать за свой дом. Но она пуще всех благодарила покойную Нинку за то, что спалила вражеское логово.
Род Потаповых из села Сологубовых продолжил Михаил, второй сын кузнеца Фёдора. Он вернулся домой в сорок пятом, женился, и у него были дети.
А еще от старшего сынка Анатолия сынок Шурик остался. Его родной дядька опекал, относился к нему как к своему сыну.
Детям, что появлялись в роду Потаповых, рассказывали о дикарке Нине. О некоторых деталях, конечно, умалчивали. И в наши дни потомки славного рода знают лишь то, что, будучи совсем юной девчонкой, их прабабка ценой своей жизни уничтожила целую группу немцев.
Хельга©
Несколько раз в Сологубово были немцы. Особо не бесчинствовали, обыскивали дома, забирали провизию и уходили. Нечего было делать в маленькой деревеньке, и стратегически она мало имела значения.
Вот только осенью сорок третьего года в деревню пришла небольшая группа немецких солдат, но вели себя они совершенно иначе.
Они заняли самый большой дом в деревне – там, где когда-то проживала семья Кузнецовых. На главу семьи и его сыновей похоронки пришли, хозяйка умерла от лихорадки. В доме осталась лишь старая Ефросинья с маленькой внучкой.
Рано утром пожилая женщина постучалась к Потаповым. Заливаясь слезами, она поведала им о «гостях», что выгнали её из дома.
- Это не люди! Это бесы! – рыдала Ефросинья, прижимая к себе Матрену, - ворвались под утро и погнали нас на улицу, едва одетых.
- Они сейчас в вашем доме? – встревоженно спросила мама Нины.
Ефросинья кивнула. Она сказала, что немного знает немецкую речь, но так и не смогла разобрать, что нужно немцам в их селе. Что это за группа, какое у них задание – всё было очень странно.
- Возможно, это дезертиры? – предположила Нина. – Или они остались без командира, и им нужно где-то отсидеться…
Несколько дней жили немцы в доме старой Ефросиньи. Потаповы приютили бабку с внучкой – не возвращаться же им в то логово!
Тревожно стало в деревне эти дни. Десяток немецких солдат при полном вооружении в селе, где остались только слабые женщины, дети и калеки, вызывали тревогу и страх.
И всё же настоящий страх жители Сологубово ощутили в тот день, когда немцы праздновали какое-то событие. Хмельные, они бродили по деревне и распевали песни на своем языке.
Матери прятали своих дочерей, чтобы не попадались на глаза фрицам. И всё же беды не удалось миновать. Увидев через забор Наталью, дочь покойного учителя, они вытащили её на улицу и уволокли к себе...
****
Нинка сидела, бледная как мил, и слушала старую Ефросинью с каменным лицом о том, что Наталья, дочь учителя, не выжила.. Против обыкновения, она молчала. Затем встала и направилась к выходу.
- Куда ты, доченька? – испуганно воскликнула Тамара, видя, что дочь собирается покинуть дом.
Нина на секунду замерла, затем улыбнулась. Она подошла к матери и погладила её по щеке.
- Я скоро, матушка, мне подышать надо, дурно мне, - произнесла она тихим, спокойным голосом.
- Ну пущу! – закричала Тамара, почуяв неладное. Слишком хорошо она знала свою вздорную дочь. И не нравился матери спокойный, тихий голос её вздорной дикарки.
Сняла со своих плеч Нина руки матушки, поцеловала каждый пальчик. И снова улыбнулась…тихо, нежно, тепло.
- Не удержишь, - сказала девушка и покачала головой, - за мной не ходи, хуже будет.
Знала мать, что бесполезно дочери что-то говорить. Она ж с малых лет такая была – ежели чего удумает, нет сладу с ней.
Потому так и осталась стоять на пороге, будто какая-то сила удержала её. Смотрела вслед уходящей дочери, руки протягивала к ней и шептала молитвы.
Перед тем, как Нина потерялась из виду, открылась глазам матери странная картина. Одним движением руки распустила девушка тугой пучок волос, и расплескались по её плечам золотисто-рыжеватые локоны. И хотя стоял холодный, осенний вечер, скинула Нина серую, латаную-перелатанную телогрейку.
***
Кое-кто из жителей Сологубово видел в тот вечер рыжеволосую красавицу Нину. Она стремительно направлялась к дому Кузнецовых, где фрицы обустроили своё логово.
- Чего ж не остановил ты ее? – напустилась другая соседка, бабка Агафья, на своего старого мужа, который рассказывал, как Нина бежала в дом к немцам.
- Да уж как остановишь её! – возмутился дед. – Это ж Нинка, дикарка наша. Попробуй ей перечить, она ж и по морде зарядить может.
Смягчилось лицо старой Агафьи. Наша Нинка… Да, наша дикарка Нинка была именно такая.
Каждый теперь в селе вспоминал вздорную красавицу с нежностью и теплом. Все, кому довелось перекинуться, словом, с рыжеволосой чертовкой, любимой дочерью кузнеца Федора, рассказывали об этом с большой гордостью. Даже те, кому худо пришлось от её острого языка или грозных тумаков.
Что же случилось в ту ночь? Никто толком и не знал.
- Глаза у нее горели, волосы будто пламя разметалось. будто бы сама не своя к немцам она шла, - шептались люди. - Страх смотреть, настолько девка была уверенной, без страха и испуга в глазах.
- Она ж не побоялась, во двор вошла к ним, да улыбалась призывно, - вторили им другие.
Вот так и сложилась картина, более или менее правдоподобная. Пришла дикарка Нина в логово немцев, якобы развлечь "гостей", веселилась да танцевала с ними. Усыпила бдительность, выбрала момент и пожар устроила – сгорел дотла дом Кузнецовых, а в нём фрицы все до одного. Дом Нинка изнутри заперла... Как уж взрослые мужики не смогли выбраться, никто не понял, но ни одного немца больше они не увидели.
ЭПИЛОГ
Забыли люди всё плохое, что говорили про Нинку Потапову. Только хорошее вспоминали, называли героиней и спасительницей. Казалось бы, старая Ефросинья могла горевать за свой дом. Но она пуще всех благодарила покойную Нинку за то, что спалила вражеское логово.
Род Потаповых из села Сологубовых продолжил Михаил, второй сын кузнеца Фёдора. Он вернулся домой в сорок пятом, женился, и у него были дети.
А еще от старшего сынка Анатолия сынок Шурик остался. Его родной дядька опекал, относился к нему как к своему сыну.
Детям, что появлялись в роду Потаповых, рассказывали о дикарке Нине. О некоторых деталях, конечно, умалчивали. И в наши дни потомки славного рода знают лишь то, что, будучи совсем юной девчонкой, их прабабка ценой своей жизни уничтожила целую группу немцев.
Хельга©
Следующая публикация
Комментарии 2