Предыдущая публикация
ИСТОРИЯ ОДНОГО УХОДА НА ДОН
Процесс перехода части калмыков в состав донского казачества был весьма длительным и сложным, поскольку был прямым следствием внутренних противоречий в калмыцком обществе. Первые калмыцкие поселенцы на Дону появились примерно с 60-х гг. XVII века. По мнению известного калмыковеда Н.Н. Пальмова, ядром донского поселения были торгуты, а затем их ряды пополнили дербеты, хошуты и джунгары. Однако в распоряжении историков оказались новые выявленные в московских архивах материалы, которые в деталях проливают свет на одну из страниц истории появления первых калмыцких поселенцев на Дону, ярко иллюстрируя на неоднозначность в данном вопросе.
В 1698 г. на Дону появилась большая группа беглых калмыков в 530 человек, не считая женщин и детей, под руководством Сетер-Батура и его брата Укаган-кашки. Цель их была поселиться у донских казаков, причем в случае отказа в приеме, беглые калмыки обещали уйти далее в Крым или на Кубань. В этом же году Аюка и Мунко-Темир неоднократно присылали в Войско Донское своих посланцев с требованием немедленно выдать беглецов, но последние категорически отказывались возвращаться. В сообщении атамана Фрола Минаева в Москву отмечалось, что Сетер со своими людьми обещал «великому государю в Войску служить вечно», в противном случае «они, хотя все помрут, а из Войска никуда не пойдут… а к Аюкаю в орду не пойдут». Для этого времени данное явление уже не было каким-то заурядным событием, поскольку в русских документах отмечены и более ранние случаи прихода калмыцких групп к донским казакам. И у данного калмыцкого прихода на Дон также была своя сложная предыстория.
Еще в начале 1690 г. дербетский тайша Черкес, младший сын Солом-Церена, со своим улусом перешел на Дон и отправил в Войско ведомость о своем приходе. Атаман Иван Семенов разрешил Черкесу перейти на правый берег Дона и стать кочевьем возле казачьих городков. Но в этом же месяце внезапно с большим войском появляется старший брат Черкеса, Мунко-Темир, который насильно уводит к себе беглых калмыков. Среди сторонников Черкеса был и упомянутый Сетер, чье полное имя звучит как Сетершидон-кашка. Во время военного прихода Мунко-Темира им тогда с немногими людьми удалось скрыться у казаков в Черкасском городке, и летом 1690 г. они отправили в Москву с письмами зайсанга Кошко-Мерген-батура. Из письма непосредственно самого Сетера и его брата Тохтохи известно, что они являлись сыновьями некоего тайши Басу, который еще несколько лет назад до этого откочевал на Дон, а сам Сетер появился здесь только в прошлом году со своим улусом, насчитывавшим 300 улусных людей. После долгих мытарств на Дону, сопровождавшихся постоянными военными стычками, бесконечными и одновременно бесполезными переписками с центральной властью, Черкес, так и не получив всемерной поддержки от Москвы в конфликте с братом, со своими людьми в начале 1691 г. решил вернуться на Волгу. Но его возвращение также не принесло ни Черкесу, ни его сторонникам никакого удовлетворения.
Причину бегства Сетера на Дон в 1698 г. изложил в устном сообщении в Москве его посланец Када-кашка. Как оказалось, Сетер раньше входил во владение тайши Церен-Батура, который «из давных лет с улусными своими людьми кочевали при Аюке тайше, под ево владетельством». После насильственного возвращения улуса Черкеса с Дона, улусные люди Церена-Батура были переданы во владение Мунко-Темира, «и всякие с них поборы емлет он». Причем Черкес и Сетер насильственно удерживались в улусе Мунко-Темира, «не давая никакой им воли над их улусными людьми». Проведя около месяца практически под домашним арестом, Черкес и Сетер сбежали из дербетского улуса во владение Аюки, и тот, войдя в их положение, «дал им на пропитание небольшие улусы»: Черкесу со 100, а Сетеру – 50 кибиток. Но положение «бедных родственников», видимо, не устраивала Сетера, и он неоднократно обращался с просьбой к Аюке, чтобы тот оказал давление на Мунко-Темира в возвращении его улуса, поскольку «данными малыми людьми кормитца нечем». И Аюка действительно предпринял несколько попыток, когда предложил Мунко-Темиру добровольно вернуть улусных людей Сетеру, но каждый раз получал от дербетского тайши категорический отказ.
Дальше разворачиваются уже более интересные события. Сетер, видимо, окончательно смирившись с потерей своих улусных людей, начинает совершать тайные поездки по торгутским и дербетским улусам, и эта миссия у него занимает в общей сложности около двух лет. В ходе этих поездок он «подзывал с собою под высокодержавную руку великого государя калмыков в подданство» идти на Дон и «кочевать там вечно». Таким способом Сетеру из разных улусов удалось собрать 530 сторонников, и, как отмечал его посланец Када-кашка, в заранее оговоренное время «многие их братья-калмыки, оставя своих жен, увезли с собою чюжих жен». Причем при организованном бегстве указанные калмыки уходили не с пустыми руками и при возможности завладевали чужим имуществом. Например, тот же Сетер отогнал у своего тестя табун в 500 лошадей.
Конечно, подобные действия беглых калмыков не могли остаться безнаказанными, и Аюка и Мунко-Темир, чьи улусы наиболее всего пострадали, должны были предпринять какие-то ответные действия. Понимали это и донские казаки, которые первое время всячески уговаривали пришлых калмыков вернуться обратно, «чтоб у них за то с ними не было какой ссоры». Однако уговоры не возымели действия, и пришлые калмыки только отвечали, что им из-за вышеописанных причин «итти к ним (волжским калмыкам – В.Т.) невозможно». В дальнейшем руководство донских казаков выделило людям Сетера место для проживания остров на реке Дон, что напротив Черкасского городка, и где уже располагались ранее пришедшие сюда калмыки, а также район по рекам Аксай и Кумлов в 5 верстах от городка. Атаманы отобрали из числа людей Сетера пятерых человек и вместе со своими посланцами отправили их в Москву для более подробного разъяснения своей позиции.
Стоит отметить, что калмыцкие тайши сразу не предприняли против беглецов силовых действий, напротив, инициировали всевозможные дипломатические усилия, чтобы вернуть Сетера и его людей. Аюка и Мунко-Темир несколько раз через посланцев призывали их вернуться, обещая в случае добровольного возвращения не преследовать и не предпринимать против них репрессивных мер. Но Сетер и его люди отказали посланцам, заявив, «что они никогда к ним, Аюкаю и Мункотемиру, в улусы не пойдут».
Опасения калмыцких тайшей были не безосновательны. Подобные действия могли бы послужить примером и для других калмыков, вызвав новые случаи бегства на Дон от отдельных групп кибиток до целых улусов. Например, уже в марте 1698 г. в казацкий Паншин городок из дербетского улуса Мунко-Темира перебежала 25 кибиток под командой Укагана, брата Сетера. Мунко-Темир потребовал от царицынского воеводы немедленно вернуть беглецов. На требование царицынского воеводы вернуть калмыцких беглецов казаки Паншина городка ответили отказом: «Калмыцких выходцев не отдадим и отдать нам их нельзя, и впредь принимать станем; к нам из войскового Черкасского городка писано, чтоб таких уходцев принимать от погонщиков и от всяких людей оберегать и в обиду некому не давать; если калмыки придут к нам за своими уходцами войною, то мы их не отдадим и драться за них станем».
Подобная позиция донского казачества была вполне очевидной. Для легитимности своих действий в этом вопросе донские атаманы руководствовались не только своим главным принципом «с Дона выдачи нет», но и указывали калмыцким посланцам, прибывшим от тайшей, на договор, заключенный ранее с Мончаком, Дайчином и Аюкой: «… а кто от них перейдет на Дон, также и з Дону к ним, и таких на обе стороны не отдавать, а кто не похочет, и таких не держать».
Но такая точка зрения казачества противоречила официальной позиции центральной власти. Завершив первый этап укрепления южных границ, в 1697 г. Петр I отбыл в Европу в составе так называемого Великого посольства. Охрану южных границ государства царь официально возложил на хана Аюку под руководством князя Бориса Алексеевича Голицына, руководившим Приказом Казанского дворца, в чьем ведении и находились Калмыцкие дела. 17 июля 1697 г. между калмыцким ханом Аюкою и боярином кн. Б.А. Голицыным на реке Камышинка были заключены «Договорные статьи», четвертый пункт которых сообщал: «Чтоб его улусных людей Калмык, которые своровав, учнут бегать в Государевы города, одни, или с женами, или с детьми, не принимать, и не крестить, а задерживать их в городах и писать об них к Москве или к нему Аюкаю». При личной встрече, которая состоялась 26 июля, Б.А. Голицын и Аюка между собой также договорились, что в государевых городах не будут принимать беглых калмыков, а возвращать обратно калмыцкому хану. В своем письме от 22 декабря 1698 г. Аюка напоминал Голицыну о ранее заключенном соглашении и на этом основании просил воздействовать на донских казаков о возвращении его людей с Дона.
Случай с Сетером и его людьми был не единственным. В январе 1699 г. на Дон перешла очередная группа калмыков численностью в 100 кибиток под командой Дай-Батура. Но официальная реакция центральных властей на последнее событие все-таки последовала. 4 марта 1699 г. вышел указ Петра I о выдаче с Дона Дай-Батура и его людей, а также чтобы впредь никого из беглых калмыков не принимать. Однако, когда казаки зачитали государев указ всем беглым калмыкам, то они категорически отказались возвращаться обратно к Аюке и Мунко-Темиру и угрожали уйти в крымские владения. Некоторые из них свои угрозы претворили в реальность, например, Дай-Батур, который со своим улусом бежал с Дона на Кубань, так как именно перед ним маячила более вероятная угроза быть выданным. Но стоит также отметить, что указ Петра I о возвращении беглых калмыков не затрагивал уже крещенных или желающих креститься. Например, в мартовском царском указе 1699 г. на имя самарского воеводы Петра Ермолаевича Баскакова сообщалось, чтобы всех приезжающих в Самару калмыков, пожелавших креститься, «к нему, Аюкаю, их не отпускать».
Правительственные указы по вопросу возвращения беглых калмыков, носившие в основном декларативный характер, не устраивали Аюку. Как ответ на это, можно рассматривать его дальнейшие шаги, направленные на привлечение более пристального внимания российского правительства на данную проблему. Возможно, последнее бегство Дай-Батура его людей на Дон стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Аюки, и в 1699 г. он переводит все свои подвластные улусы за Яик. Одну из причин такого поступка, озвученную его послом Кашку в Москве в октябре 1699 г., Аюка называл отход части калмыков на Дон, и тем самым он опасался «от тех калмык, и чтоб иные не бегали». В качестве одного из главных условий своего возвращения на Волгу Аюка называл возвращение правительством ему всех беглых калмыков.
Подводя итог, можно отметить, что царское правительство, как правило, на словах поддерживая претензии калмыцких тайшей по вопросу беглых калмыков на Дон, поскольку само сталкивалось с проблемой беглых крестьян из центральных районов страны на юг, затягивало решение или ограничивалось обещаниями. Очевидно и то, что та часть калмыков, недовольных своей жизнью в улусах и принявших решение бежать на Дон, шли на такой шаг осознанно. Если на новом месте обстановка складывалась в их пользу, то они оставались на постоянное жительство, в противном случае могли покинуть донские степи и уйти в крымские владения или на Кубань. Но случай с Сетером и его людьми стоит особняком. В действительности это больше походило на частную инициативу отдельных людей, объединенных общей идеей изменить свою личную жизнь на новом месте. Причем подразумевался уход на Дон с полным разрывом связей с традиционным калмыцким обществом, сопровождавшийся насильственными действиями, как захват чужого имущества и людей. Именно такие люди становились более послушным и легким инструментом в руках царского правительства, которое поощряло действия донской администрации, хотя формально и поддерживало претензии калмыцкой стороны.
В.Тепкеев
Следующая публикация
Нет комментариев