Предыдущая публикация
Последний Иван.
Неизданное. Часть 2
Иван Дроздов
- Сегодня в гостях у редакции радио-газеты «Слово» писатель, вице-президент Международной Славянской Академии Иван Владимирович Дроздов. Иван Владимирович, а ведь у вас тоже есть медаль за город Будапешт. Интересно, вы дошли от Сталинграда до Будапешта, ведь в Будапеште, собственно, вы окончили поход, так?
- Да, там я встретил окончание войны, в Будапеште.
- Так вот, интересно, чем-то битва за Будапешт отличается от других битв, где вам приходилось принимать участие?
- Да, эта битва отличается и, причём, сильно. Но, это я вам сразу оговорюсь, это кажется мне так. Я мало читал литературы о Будапештской битве. Ну, как-то так оно мне не попадалось, а специально военной историей я не занимался. А потому, если я сейчас и стану рассказывать вам об этой битве, то имейте в виду, что это мое мнение. Это то, что я видел, что я слышал, где я участвовал. Тут, может быть, историки или большие командиры с чем-то могут не согласиться. Я не претендую на абсолютную истину и буду вам рассказывать о своих впечатлениях.
Я в эту битву под Будапешт приехал в качестве командира фронтовой зенитной артиллерии. Еще на пути нам, во-первых, показывали, куда мы едем, где должна остановиться батарея. Она должна была остановиться на правом берегу Дуная прямо у берегов воды и напротив центрального расположения немецких войск. Причем, до линии фронтовых расположений немецких войск от нас было всего 700-800 метров. Напротив нас гора Геллер, а на горе Геллер – королевский дворец. Надо сказать, что Будапешт состоит из двух частей: Буды и Пешта. Мы в Пеште расположились, а королевский дворец - в Буде. Ехали мы ночью по проселочной дороге, ехали мы по окраине и очень торопились, чтобы прибыть на место ночью, потому что надо было зарыть батарею, а ночь была темная, и это было нам хорошо. Вот если же мы не зароем батарею, нас сразу ж на прицел, могли уничтожить первыми залпами.
- Вы, когда ехали, было тихо?
- Ну, мы ехали, когда было действительно тихо. В этом районе боёв вообще не было. И вообще, надо сказать, особенность этой битвы заключалась в том, что там не было беспрерывных боев. Почему? Потому что, мы немцев окружили под Будапештом. Они очутились в кольце, причем, окруженная группировка насчитывала, тут я опять же привожу не научные данные, а то, что нам говорили, это 170-190 тысяч. Вот, поэтому мы ехали в то место, где всё под прицелом и нас могли сразу уничтожить. Вот, мы приехали вовремя и сумели окопаться, зарыться. Зарывались мы за 2-3 часа, вот. Нас было 137 человек, надо было зарыть 3 пушки и приборы, машины за домами прятали, не зарывали. С автомобилями мороки было. Причем, как только мы встали, я вижу Дунай, у меня рядом с моим окопом дальномер (он, кстати, был изготовлен на Ленинградском заводе «Светлана»). И когда начало светать, я в этот дальномер вижу уже не только солдат, но и лицо вижу, я вижу даже глаза, потому что он имел 72-кратное увеличение. Поэтому я все вижу, смотрю, они спокойно восприняли появление новой батареи. Да, это меня обрадовало. Я тогда иду к соседям по командиру батальона, все зарыты, в окопах. Кстати, наш фронт длится по правому берегу на 50-70 км и имеет глубину 4-5 эшелонных расположений, 4-5 эшелонов. Если погибнет первый эшелон, вступает в бой второй и т.д.
- Вы были в первом?
- Я был не столько в первом, сколько у немцев на носу. Так судьба сложилась и, конечно же, я был молодой человек, мне было всего 20 лет. Но я понимал, что это такая битва, где, как только сейчас закипит, и нас не будет - шквал такой пойдет. Битва эта была особенной. Особенность ее заключалась в том, что она была предпоследней в Великой Отечественной войне. За ней, за этой битвой следовала Берлинская операция. Позади великие битвы под Ленинградом, под Москвой, под Сталинградом, Курская дуга… Кстати, я был под Сталинградом, был на Курской дуге, но, скажу прямо, там я не был в пекле. Батарею ставили на дороге, и мы должны были и от танков защищать, чтобы они не двигались к нашей группировке, и от самолетов, если они летят к нам в поле. Поэтому для батареи более-менее эти битвы, так сказать, счастливо обошлись. Мы имели минимум потерь, даже в Курской битве. Но здесь, я уже думаю, здесь нам не сдобровать. Да, еще особенность этой битвы заключалась в том, в больших штабах, это как мне кажется, и как я наблюдал, приняли такое решение: не кидаться, не атаковать в лоб, а окружить и нависнуть над этой группировкой большей силой и подавить ее этой силой, что было и сделано.
- Чтобы сдались?
- Да, кроме того, раз мы их окружили, нет подвоза ни боеприпасов, ни бензина, ни продовольствия. Кстати, моей батарее была первая задача поставлена: ни одного самолета с продовольствием в расположение немецкой группировки.
- То есть, они оказались в котле?
- Да, они оказались в котле. Многие в других местах тоже в котле. Но, в других битвах как-то так получалось, что все время соединения сталкивались и громадные потери… Здесь я иду к соседнему командиру батальона, спрашиваю: «Что, ну как тут? Вы давно стоите?» Говорит: «Да уже неделю как». Я говорю: «Ну и как?». «Да они уже два раза, - говорит, - сунулись с артиллерийским налётом, но получили от нас такую сдачу, что испугались». «Сейчас вот 2 дня, - говорит, - тишина». Обрадовал, что может и третий день будет тишина. Но, тишины для нас не было, потому что интенсивно шли и шли самолеты с продовольствием. И мы били и били по этим самолетам. Пять тяжелых самолетов, транспортных, четырехдвигательных, батарея сбила так, что они упали поблизости. Нам это засчитали. Я имел возможность представить всех батарейцев к награде. Всех наградили орденами и медалями. Ну, затем днем более-менее передышка. Ночью опять они летят. Горячее время, горячие бои, тогда как рядом батальоны сидят, полевая артиллерия врытая. Они отдыхают. Те не стреляют, с нашей стороны тоже. Ну а наши батареи все время палят. Битва продолжалась больше двух месяцев. Я наблюдал за их жизнью, как они голодали, как они делили там, что у них оставалось, миниатюрные кусочки хлеба.
- Как блокада в Ленинграде?
- Да, ну не знаю, я не был на блокаде. Да, они, значит, теряли силы. Когда наступило время, приезжал Гитлер командовать этой группировкой, но ничего не получилось тоже у него. Они попытались прорваться в районе озера Балатона.
- То есть Гитлер какую-то ставил перед собой цель?
- Естественно, это же задача - задержать нашу армию на Дунае, на естественной преграде. Если мы прорвемся за Дунай, то Будапешт - это 13 мостов первоклассных и дорог на Европу.
- То есть это какой-то переломный момент в войне был, да?
- Переломный был в Москве в начале, в Сталинграде, а потом на Курской дуге. Мы считали, что сломали полностью хребет немецкой армии, но здесь была последняя попытка Гитлера задержаться на Дунае и остановить нашу армию. И когда все-таки они поняли: дальше сопротивляться нечего, ведь они уже и вставать не могли, и ходить не могли, они выбросили белые флаги. Ну а рядом была переправа, и через переправу день и ночь шли беспрерывным потоком солдаты…
- Немецкие?
- Немецкие… Мы к ним подходили, они без оружия. Мы к ним подходили, они протягивали руку, просили: «Дайте хлеб». Наши ребята говорили: «Да мы дадим хлеб, но вам нельзя, вы же уже…». Они ж месяц не ели ничего, понимаете… Желудок не готов... Так закончилась Будапештская битва. Примерно она в конце февраля. Была близка победа…
- Вот я знаю, что вы победу встретили в Будапеште…
- Да. Этот момент мне запомнился, конечно. Предварительно скажу, как только мы закончили эту битву под Будапештом, командиров подразделения, я был командиром подразделения, вызвали и сообщили, так сказать, секретный разговор, что будем готовить полк артиллерийский для отправки на восток. Никто не должен знать, что мы готовим снаряды, готовим пушки, готовим солдат. Я понял тогда, что речь идет о войне с Японией ну и большое внимание уделил подготовке батареи. Она была отремонтирована, смазана и так далее. Бои кончились, от нас ничего не требуют, и мы впервые за всю войну спали. Мне солдаты сделали маленькую землянку, причем с видом прямо на воду, на врага. Ну и спал я, конечно, мертвецки. И вот однажды утром, на рассвете я услышал страшный шум, и земля подо мной стала шевелиться. Батарея моя ведет огонь темпом 3 секунды.
- А что это за темп?
- Это темп, кода на тебя уже валятся со всех сторон танки, и ты должен их отбить или погибнуть. Такого темпа батарея может выдержать всего 7-8 минут, а то и меньше. Вот только я ж готовил ее к отправке на восток. Я испугался, выскочил, кричу: «Прекратите огонь». А кругом надо мной пожар, знаете, небо горит. А небо горит самым настоящим образом, потому что снаряды, потом эти пули, зажигающие – все это загорелось вдруг. Наш, и не только наш, а весь фронт Будапештский готовили к отправке на восток.
- И вдруг…
- Да, и вдруг он находился весь в боевом, так сказать, вооружении и, когда кончилась война – салют.
- Так это был салют?
- Когда я стал приказывать прекратить огонь: «Вы же спалите стволы!», кто-то кричит мне: «Товариш комбат, кончилась война, нам стволы не потребуются!».
- Здорово!
- Да, окончилась война. Мы остановили, конечно, пальбу такую. Я потом проверял пушки, испугался: на восток-то надо ехать. К счастью, на восток нас не послали.
О национальном составе батареи, евреях на фронте, отношении к врагу читайте в следующих статьях...
Следующая публикация
Нет комментариев