Мальчики из пoхoрoнного бюро в шелковых черных рубашечках, вежливо-деловитые, привычно ловко занесли гpoб на четвертый этаж, установили в зале, деликатно посоветовали не снимать платок с маминого лица в течение часа и бесшумно удалились.
Маруся с отцом сели по обе стороны гpoба да так и просидели до темноты. Вокруг тихо шелестела какая-то жизнь: приходили и уходили соседи, мамины подруги, говорили слова соболезнования, Маруся механически кивала головой, что-то отвечала, сосредоточенно теребила мокрый от слез носовой платочек, боясь посмотреть на белую ткань, скрывавшую мамино лицо. Странно, но именно этот влажный кусочек ткани, облепившей лицо мамы, страшный в своей неподвижности, именно он, а не гpoб, не тихо потрескивающие свечи и плачущий отец заставил поверить, что мамы больше нет.
В доме все еще дышало мамой. Везде чувствовалась ее заботливая рука. На столе - старательно отглаженная ею салфетка, на кухне - сияющие чистотой кастрюли, в шкафу - тщательно сложенное белье, на тумбочке у кровати - мамины очки и недочитанная книга.
Мамин халатик аккуратно висит на плечиках, словно она только что сняла его. Все напоминало маму, и поэтому Маруся, бродя по пустым комнатам, не верила, что эта пустота уже навсегда. Да и само слово "навсегда" пугало своей непостижимостью, и Маруся с тех пор, как получила телеграмму о маминой смeрти, боязливо отгоняла от себя мысли о том, что неизбежно должно было произойти. Она уже ничего не могла изменить в череде предстоящих скорбных событий и просто обреченно ждала этого страшного момента, когда то, что было мамой, привезут домой. Мысль же о том, как жить дальше без мамы, потому что мамы нет и никогда не будет, Маруся с ужасом от себя отгоняла.
Когда дверь квартиры распахнулась, и мальчики из похoрoнного бюро стали заносить гpoб в узкий коридорчик, Маруся, холодея от горя, увидела маму, ее прикрытое тканью лицо. Впервые мама не сама вошла в свой дом, где каждый уголок был обихожен ее неутомимыми руками. Чужие равнодушные руки внесли ее в родные стены, где было прожито столько счастливых и не очень дней. Это был ее мир, это был их с отцом мир, и впервые в жизни она вошла в него не хозяйкой, а гостьей. На одну ночь. Последнюю ночь.
От резкого звонка Маруся вздрогнула, торопливо сняла трубку, словно испугавшись, что этот грубый и чужой в скорбной тишине комнаты звук потревожит маму. В слабом неровном мерцании свечей ее лицо казалось странно живым. И Маруся, с тех пор, как осталась у гpoба одна - отец прилег отдохнуть - не сводя заплаканных глаз с маминого лица, молилась о чуде. Мама, живая, красивая, весело улыбалась с фотографии на столе, и беззаботная мамина улыбка отдавалась болью в горюющем Марусином сердце. Мама со спокойно-грустным лицом лежала в гpoбу, и в уголках ее мертвых закрытых глаз словно застыли слезинки. Какие невыплаканные обиды вылились этими последними слезами, какое скрытое страдание? А может, там, за этой чертой, откуда она безмолвно смотрела на Марусю и отца, мучаясь и терзаясь их плачем о ней, может там, за этой чертой, она уже знала, что позвонит тетя Оля?
Звонила тетка. Родная мамина сестра. Старшая. Жила она в Липецке, и звонила редко. Раз или два в год. Да и то, когда что-нибудь хотела попросить: лекарство дорогое или деньги. Жизнь у тети Оли не задалась. Муж сбежал к другой. Та, другая, была и старше тети Оли, и не так хороша, но зато готовила вкусные борщи и гладила рубашки. Красавица тетка таким мелочам, как рубашки и горячие обеды, значения не придавала. Любила веселые компании и развлечения и была изумлена, когда привычный, как сухой мозоль на пятке, муж вдруг променял ее, красавицу, вокруг которой вечно кружились воздыхатели, на какую-то замухрышку.
Наделенная легким веселым характером, тетя Оля быстро утешилась, и продолжала порхать по жизни: от одного поклонника к другому. С возрастом поклонники улетучились, дочь вышла замуж, укатила с мужем в Сочи и вспоминала о матери лишь тогда, когда срочно нужны были деньги. А тетя Оля старилась и боролась с одолевшими болезнями в одиночестве. Веселость и легкость остались в молодости. Теперь это была грузная женщина с тяжелым взглядом и недовольно опущенным уголками рта. Она считала себя несправедливо обиженной и судьбой, и бессердечной дочерью, а заодно и младшей сестрой, которая всю жизнь прожила за мужней спиной, горя не зная. То, что младшая сестра большую часть жизни моталась за мужем военным по глухим медвежьим углам, старшей сестрой в расчет не принималось. Бывало, питьевая вода, и та в очередь доставалась - привозили раз в неделю в бочке. И баня была роскошью, а отдельная комната - несбыточной мечтой. Приходилось и воду таскать , и дрова рубить , и печки топить . Свой счастливый дом, где так уютно и тепло было Марусе, мама с отцом создавали везде, куда забрасывала их военная судьба. Любое пристанище мама превращала в родной дом. Может, поэтому к старости у нее разболелись руки, а ноги отказывались служить. И последний год жизни мама с трудом передвигалась по комнате с тросточкой, которую Маруся специально купила для нее.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев