В Аттике жрицы Артемиды во время праздника облачались в медвежьи шкуры и исполняли культовую пляску в честь Артемиде приносили в жертву медведя, а при её храме находился приручённый медведь. Спутница Артемиды нимфа Каллисто была обращена Артемидой (по другой версии — Зевсом) в медведицу, после чего Зевс перенёс её на небо в виде созвездия Большой Медведицы (ср. миф обских угров о материмедведице, которая, обучив свою дочь, как обращаться с мясом и костями Медведя, ушла по дороге вверх, став созвездием Малой Медведицы, а также старые русские названия Плеяд — «Власожелищи», «Волосыни» при отмеченной выше связи Велеса (Волоса с Медведем). Жители Аркадии считали себя потомками внука медведицы. Именно с дочерью медведицы, ушедшей на небо, связывалось происхождение членов фратрии Пор у обских угров. Медведицей была выкормлена и обучена охоте греческая Аталанта. Медвежьи черты отмечаются у покровительницы швейцарского города Берна Артио, у мужского божества лабрадорских эскимосов Торнгарсоака, почитавшегося в виде белого Медведя. Символическое значение Медведя в разных (в т. ч. и позднейших) мифопоэтических системах связано с силой, смелостью, стойкостью, выносливостью, но также с жестокостью, яростью, леностью. В библейской традиции Медведь соотносится с персидским царством, несущим смерть и разрушение. В Ветхом и Новом завете рисуется образ Медведя— страшного фантастического или даже апокалиптического зверя (Дан. 7, 5; Апок. 13, 2).
Библейские тексты оказали решающее влияние на последующее символическое отождествление Медведя с сатаной. Однако в средневековой традиции Медведь ещё чаще обозначает греховную телесную природу человека. Во многих средневековых и ренессансных изображениях Адама и Евы Медведь, залезший на дерево, символизирует пагубный итог грядущего искушения;
распространены и аналогичные по смыслу мотивы скованного Медведя в различных религиозноморализующих сценах. Мистическая литература (в совокупности с фольклором) подчёркивает «гиперсексуальность» Медведя. Образ Медведя становится атрибутом персонифицированной похоти, а в ряде случаев воплощает идею животного уничтожения влюблённого (превращение любовников в белых Медведей в куртуазной поэме Гийома де Палерно, кон. 12 в.). В животном эпосе, баснях и соответствующей иконографии Медведь нередко служит средством социальной сатиры, в агиографической литературе и иконографии — символом укротившей себя плоти. В эпоху Возрождения получила распространение восходящая к т. н. Иероглифике Гораполлона трактовка легенды о медведице, вылизывающей новорождённого медвежонка и тем самым якобы придающей ему окончательную форму, как символа искусства, которое формирует и гармонизирует косную природу.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев