Предыдущая публикация
Загрядский Владимир НиколаевичПисьмоДорогой Юра!
Человек я не тщеславный и по натуре не карьерист. Знаешь, ведь мне 2 мая шестьдесят лет уже исполнилось, а с высоты этих лет понимаешь, что очень многое, к чему так стремятся в своей жизни люди, совсем не важно. Ты спросишь меня: а что же главное? И я тебе легко отвечу. Помнишь, как мы с тобой выезжали на речку, как ты учился забрасывать спиннинг, как тащили карасей, варили уху? Или как мы выехали после дождика в лес – три дня лил дождь, и никто не мог выбраться, а мы выбрались и сколько мы тогда грибов собрали! Летом с палаткой, да на охоту. Вот это мне кажется счастьем. Хочется, чтобы и ты это понял, и чтобы тебе были доступны эти простые человеческие радости.
Я прожил простую жизнь. Как говорится, не велик, не знаменит. Но на своем месте. Что, опять же, кажется мне более важным. Именно поэтому мне не нужен рассказ обо мне. Мне нужнее письмо к тебе. Ведь тебе сейчас всего восемь лет. Будет восемнадцать или двадцать восемь – возьми эту книгу с полки и прочти.
Вот пришел ко мне в кабинет главного врача городской стоматологической поликлиники автор этой книги. И первое – он тут же обратил внимание на то, что в моем кабинете стоит стоматологическое кресло. Это значит, что я по сей день занимаюсь тем, чему учился всю жизнь: врач-стоматолог, ортопед. Иногда людям нужна именно моя консультация. Или возникает спорный момент. Или просто заняты все кресла – заходят ко мне, я провожу консультацию. Если учесть, что в месяц через нашу поликлинику проходит 16-18 тысяч клиентов из Железногорска и соседних деревень, то я, как ортопед, как главный врач, безусловно, оставил свой след в жизни этих людей. Я решаю жизненно важные для них проблемы: избавляю от боли, даю возможность улыбаться, не стесняться своей новой улыбки.
А второе – автор книги легко пошутил, заметив за моим креслом гирю: «Новое средство анестезии?» Гиря – это как жизненный принцип. Устал, засиделся – подними, разомнись. Нервничаешь – железо снимает весь негатив. Разозлили – поработай руками, и все пройдет. Работай с железом – это дисциплинирует. И к людям будешь добрей, и к себе строже.
Раньше у меня в кабинете стояла гиря в 32 кг. – раз пятнадцать я ее поднимал. А теперь вес полегче – 16 кг. Тридцать раз за каждый подход. Сможешь? Возьми-ка карту, отыщи на ней деревню Куриловка, это в Мордовии. Там все у меня начиналось. Лет в десять уже была самодельная штанга, и турник. Рядом находятся Потьма, Явас. Видишь? Там известные тюрьмы. Когда был мальчишкой, мы на велосипедах через лес мчались в Явас, посмотреть, как играет в футбол знаменитый Эдуард Стрельцов. Он как раз отбывал там свой срок.
Леса в Мордовии бескрайние, сосны огромные, зимы суровые. Снегу наметало так, что избы заносит с крышей. Кто первый проснется – вперед, за лопату. В школу на лыжах бегали. Здесь с пятого класса я сдуру начал курить. С друзьями покупали махорку за 6 копеек, и дымили за школой. А в армии бросил. Как отрезало, представляешь? Но ты лучше бы и не пробовал, потому что, как говаривал наш замполит, «человек – это не пароход и не паровоз, дымить не должен». А школа у нас была простая, с печкой. Учились прямо в одежде, в шапках, шубах сидели на уроке. Придешь, а чернила замерзли. Пером расковыряешь, дыханием отогреешь. А на большой перемене заваривали чай, и разносили по классу. С сахаром! Очень вкусный был чай. А дома мне приходилось и яичницу приготовить, и суп сварить для младшей сестренки. Родители уйдут на работу в колхоз, а мне наперед известны задания: навоз убрать, золу из печи выгрести, кур, поросят накормить. Хотел я сам научиться доить корову, но она не дается – только мама имела подход. А нас с сестрой корова и лягнуть могла. Да, такая жизнь, самая обычная. И еда простая, деревенская – картошка, молоко, яйца, сало.
Но когда я попал на флот… После окончания медицинского училища в Краснослободске, после работы фельдшером в участковой больнице Новочадово – это все у нас там, в Мордовии, – меня призвали служить. Дважды краснознаменный балтийский флот. Порт приписки – Кронштадт. Вот там нас кормили!
Уходим в автономное плавание – каждый день выдается птюха. Это, представь, спиртовой такой хлеб, разрезаешь буханку пополам, мажешь маслом, сверху сгущенкой, еще сверху – вишневым вареньем без косточек. И с чаем! Или кофе, какао – это на завтрак. Колбаса сырого копчения, таранка с икрой, бутылка вина на каждого. Дело-то в том, что служил я с 1969 по 1972 год на дизельной подводной лодке. И в кругосветку мы ходили. Довелось погулять по Кубе, даже тросниковую водку пили. И в Нанте, и в Париже, естественно, были. Эйфелева башня, и Сена – все видел, для нас проводили экскурсии. Высаживались на острове Маврикий, тут я впервые увидел, как растут ананасы. Жаль, что рвать нам их не разрешали. Тут дело в чем – советский сухогруз попал в аварию, и маврикийцы сдавали для русских моряков кровь. Помогли им. И мы, так сказать, с ответным жестом доброй воли – тоже сдали кровь для маврикийцев, на всякий случай. Так что, твои братья по крови где-то там, в набедренных повязках гуляют.
Часто я флот вспоминаю, и фильмы про морскую службу люблю посмотреть. Военная подлодка, мы спали в кубриках по четыре человека. Первые полтора года всех, как обычно, мучила морская болезнь. Знаешь, хоть и под водой, а крутит, и крутит. В таких случаях старались занять всех работой и еще выставляли бочку с селедкой и черный хлеб – это немного помогает. А сколько шишек набьешь в болтанку – проемы узкие, кругом железо. Но в целом жить можно. И в настольный теннис играли, и снаряды, и гантели, и библиотека хорошая. Мне, как фельдшеру, работы хватало: надо привить всех от всего. От столбняка до самых экзотических инфекций. Ушибы, порезы, раны, простуды, пробы пищи – тоже мое. А смежная моя специальность по боевому расписанию – наводчик автоматической пушки.
И знаешь, какие минуты службы мне особенно запомнились? Когда лодка поднимается на поверхность из морской глубины, и нам разрешают выйти на палубу, чтобы посмотреть на небо, вдохнуть свежего воздуха. Вот это счастье. Свободно дышать можно только с чистой совестью и чувством исполненного долга – это я тогда для себя понял, и сегодня для тебя говорю.
Своим долгом в гражданской жизни я избрал медицину. После службы на флоте поступил в медицинский институт Твери, на стоматологический факультет. В те времена это был город Калинин. Помню, как нас, студентов, снимали с учебы и на два с половиной месяца отправляли работать в колхозы, убирать картошку. Сначала летели на самолете АН-2, потом нас везли на грузовиках, разбирали по колхозам, селили, как правило, где-нибудь в деревенском клубе. Полы в клубе устилали сеном, сверху бросали брезент. Мальчики спят в одном углу, девчата – в другом. Умываться даже в ноябре бегали на реку. По выходным мы затапливали колхозную баню – вот это удовольствие!
Во время учебы я все время где-то работал. То разгружал вагоны на вокзале, потом грузчиком в гастрономе. Из грузчиков меня перевели в рубщики мяса. Почетная по тем временам должность: сиди себе в подвале, можно учебник с собой принести, заниматься. Изредка заходили люди с записочкой: артистам, чиновникам, директорам предприятий мясо отпускалось из моей подсобки, по особому распоряжению. Естественно, и мне разрешалось покупать дефицитное тогда мясо – его тут же разбирали в общежитии нашего института.
Студенческая жизнь закончилась. Волею судьбы я попал в молодой город Железногорск. Начинал обычным врачом-стоматологом ортопедического отделения. Скромная зарплата в 70 рублей. Потом была демократизация, перестройка, отсутствие бюджетного финансирования, когда зарплату выдавали то утюгами, то сковородками. Трудные были времена. Но мы все это как-то пережили, так сказать, взяли рекордный вес, победили.
Я стал врачом высшей категории, в сорок пять лет – главным врачом поликлиники. За 15 лет работы мы со своим коллективом совершили прорыв в области оказания стоматологических услуг населению. Практически полностью переоснастили оборудование, внедрили передовые технологии работы. Но это уже чисто профессиональные нюансы. Оказавшись в стоматологическом кресле, спроси когда-нибудь у любого врача: «А правда ли, что раньше пломбировали зубы цементом?» И ты услышишь целую лекцию из истории отечественной стоматологии.
Я и так тебе достаточно рассказал всяких, может быть, не очень важных вещей. Но сделал я это намеренно. Знаю, сынок, что в твоей жизни не будет ни чернильниц, ни школьной печки, ни мордовских лесов, ни сена-соломы. Не будет голода, бедности, птюхи, дефицита, перестройки, деревенских клубов и колхозных бань…
Но при всей разнице времени, места и условий, человеческая жизнь едина, одинакова. Ты пройдешь тот же путь, что и я: тот же поиск смысла, долга, призвания, любви и счастья. Мне удалось найти и себя, и тебя. Дай Бог и тебе отыскаться в этом мире.
Твой отец, Владимир Николаевич Загрядский.
Следующая публикация
Комментарии 8
Татьяна Михалина была не внучкой б. Поли Есиной (их все звали Сазонкины), а племянницей, т.к. ее отец (д. Гриша) и б. Поля были родные брат и сестра.
Лет 15 назад, а может быть и больше, в деревню на машине приезжал или ваш отец, или дядя. Мне об этом рассказывал мой отец, был еще жив. Отец жил в соседнем селе Новочадово, Куриловки уже нет там все заросло. Отец его не знал, но сказал что приезжал из Питера и он сын Матвея Сазоновича.