Предыдущая публикация
– Хватит зенки-то пялить!
Не по твою честь… – мягко пробурчала бабушка и добавила, – Иди-ка лучше в погреб ящик снеси. Да аккуратно только, под ноги смотри.
Люба улыбнулась, кивнула, отошла от своего наблюдательного пункта – щелки в заборе – и послушно пошла к погребу. Бабушка посмотрела вслед на то, как внучка неуклюже переваливается с ноги на ногу, вздохнула: «Надо же было такой уродиться», – и направилась в сарай. Хозяйство не ждет, сантименты разводить некогда.
Люба ставила ногу на широкую ступеньку, потом приставляла вторую и так до конца. Хорошо, что сосед дядя Гоша их расширил, за бутылку коньяка, а то раньше не ступеньки были, а жёрдочки какие-то. Неудивительно, что Люба однажды полетела с нее кубарем. Было так больно, что сначала она даже пикнуть не могла, так и лежала на холодном полу в погребе. Потом бабушка хватилась: «Ну чего ты там копаешься опять!» – подошла, заглянула, заголосила, принялась внучку вызволять.
Ближайшая больница в городе, автобус с утра ушел, все мужики на заводе, остался слепой дед Митя да Вовка-алкаш, который вусмерть пьяный спал по своему обыкновению на лавочке. Сели все-таки на телегу деда Мити: бабушка правила, а дед придерживал Любу. Доехали до соседней деревни, к фельдшеру. Та как-то осмотрела девочку, где-то пощупала, как-то подлечила – травками, компрессами. Через месяц Люба вернулась домой, правда, ходила теперь, как говорила бабушка, «враскоряку». Гораздо позже, в городе, врачи сказали, что у Любы неправильно срослись кости, но бабушка категорически отказалась что-то предпринимать: она теперь не доверяла врачам, боялась, что они снова что-то испортят, пусть уж лучше так – слава Богу, жива. «А походка нам и така пойдет, не на сцене ж ходить!»
Люба, как всегда, только улыбалась в ответ. Она привыкла. Знала, что природа обделила ее красотой. Вернее, даже не обделила, а щедро наградила всеми возможными изъянами. Широкое плоское лицо, маленькие глазки, огромный с горбинкой нос, такой же огромный рот с губами-варениками в пол-лица, жидкие волосы, узкие плечи и, как последняя издевка, непомерно широкий таз. Фигура напоминала треугольник на тонюсеньких ножках. Вот и походка теперь фирменная добавилась.
По иронии судьбы всё это богатство досталось ей, жительнице маленького захолустья в одну улицу, где единственной целью жизни любой женщины было замужество. Да к тому же – дефицит мужиков. Бабушка переживала: «Беда. Пропала девка. Ясно, что никто не возьмет, убогую такую».
Люба привыкла, что даже бабушка звала ее «бедолага», а жители деревни – «Страшная Любка», будто это были имя с фамилией. Что мальчишки смеялись, забрасывали колючками репейника или гоняли по улице, хлеща крапивой. Переворачивали ведра с водой или бидоны с молоком, которые она носила. Люба плакала, а они гоготали: «Еще страшнее стала, уродина! Ты гляди!»
– Не реви. Сами они – уроды! – говорила бабушка и шла разбираться с пацанами. Пару раз огрела главаря коромыслом, они перестали внучку гонять, но обзывать продолжали.
Девочки не дружили с ней. Наоборот, увидев на улице, демонстративно разбегались в разные стороны с криками «Жуть-жуть… Спасите-помогите» и хохотали.
Следующая публикация
Нет комментариев