Предыдущая публикация
Самая тяжелая ночь.
«Губа не сахар и не мед, кто не бывал тот не поймет»
До сих пор не знаю точно, могу строить только предположения о настоящей причине, за которую я получил трое суток ареста, формально, за нарушение формы одежды. А на самом деле?! Не знаю… Толи степень моего пофигизма, через который мне хотелось показать свою независимость и значимость, превысило допустимые пределы, толи на моем примере командование хотело показать, что неприкасаемых нет, и не будет, и подобная участь ждет любого из «стариков», которые в последнее время роптали, отговаривались и спорили с офицерами по поводу и без повода. Нарушение, состояло в том, что выдаваемая солдату зимняя шапка, имеет форму пирожка, разваливающегося на две части. Поэтому, те, кому положено по сроку службы, «старики», сшивают края «ушей» и «козырька» шапки, а потом вытягивают, путем глажки утюгом, предварительно смочив и натянув на стопку книг (Устав внутренней службы) это придавало шапке слегка квадратную форму и делало похожей ее на папаху. В отутюженных, вытянутых шапках, стояло две трети воинской части. Утро не предвещало никаких неприятностей.
Обычное, весенне-зимнее утро, когда по ночам хороший минус, а днем, при свете яркого солнца доходит до плюсовых значений. Правда в это утро солнца не было, висели тяжелые тучи и стоял промозглый туман. На утреннем построении, рота, одетая по форме №5 в шинелях, зябко ежилась. Я стоял на своем привычном месте замкомвзвода, рядом с командиром. Поэтому, я слегка удивился, когда услышал, прозвучавшую на весь плац команду «Младший сержант Г.» «Я» «Выйти из строя», «Есть!» Строевая подготовка и выправка обладает своей притягательной красотой, не зря же мы любуемся парадным маршем, поэтому я должен быть примером, на меня смотрит мой взвод, который я без устали гоняю по плацу на строевой подготовке. Стараясь сделать это как можно красивее, ножку повыше, носок тянуть, колено не гнуть, я выполнил команду.. Удивление было еще необычно тем, что команда прозвучала из уст начальника штаба бригады, я не был у него в подчинении. «Товарищ майор, младший сержант Г. По вашему приказанию прибыл», докладывал я, приложив руку к голове, в которой кроме недоумения ничего не было. «Зачем я ему понадобился, опять какую-нибудь ересь придумал», думал я, зная вздорный и даже взбалмошный характер майора. Его за глаза, даже иногда жалели, «ребенок лишенный детства» говорили про него в курилках. Выпускник суворовского училища, он считал себя истинным военным, в отличие от остальных офицеров, а уж мы «срочники» в его табеле о рангах, были где-то между ослом и собакой, призванных только исполнять команды. Ожидая какого-нибудь наряда на необычные работы, до меня не сразу дошел смысл прозвучавших слов «За нарушение формы одежды, трое суток ареста». На плацу установилась мертвая тишина, и если кто-то в задних рядах и позволял себе перешептывания с перемигиваниями, то тут все уставились на центр плаца. «Какой одежды?» в недоумении, не по-уставному ответил я. Сорвав с мой головы шапку, он с возбуждением, граничащим с яростью стал рвать сшитые «уши» шапки, одновременно крича, на стоящих перед ним солдат и офицеров, о необходимости крепить воинскую дисциплину, порядок и пр., пр.. «Старики» думая, что начались репрессии против них, как черепахи, втянули головы в плечи, если бы было возможно, они бы сняли шапки вместе с головой, что бы избежать ожидания, на кого следующего падет начальственный гнев. «На воре шапка горит», наиболее находчивые, стоявшие сзади, быстро поменялись шапками с молодыми, которым еще по сроку службы не положено нарушать форму одежды. Держа в руках шапку с одним оторванным ухом, второе не получилось разорвать, я сам пришивал, для себя старался, я растеряно стоял в середине плаца. Ждать поддержки от комвзвода было бессмысленно. Для комвзвода я был чужой. Меня взял на эту должность, вновь назначенный командиром роты, мой бывший командир РЦ (радиоцентра) капитан Ж., но он тоже стоял отрешенно, смотря поверх голов вдаль. Когда начштаба выплеснул свой праведный гнев и стих, стало понятно, что провинился один я, остальных «стариков» только попугали. Мне стало вдвойне обидно, меня! Если не «отличника, боевой и политической подготовки», то очень близко! Я - замкомвзвода, для 30-ти «духов» курсантов учебной роты связи, второго взвода радиотелеграфистов, был второй после Бога! И вот на глазах у всех, «небожителя» низвергли до уровня распоследнего раздолбая и «чухаря»… Стыд и отчаяние охватили все мои мысли и чувства. На остатках горделивой бравады «что мне море по колено», глухим голосом произношу: «Есть трое суток ареста.» «Встать в строй!» «Есть.» с невидящим взором встаю на свое место. В глазах плывет, как после пропущенного удара. Развод окончен. Взвода уходят в учебные корпуса, я поднимаюсь в роту. В нашей части своей гауптвахты нет. Она есть в соседней, на другой окраине городка находится полк, ему по штату положено. Про нее ходят всякие слухи, что все зависит от начкара (начальник караула) будет добрый, будет нормально, а будет злой, то…, а еще говорят, что чужим, не своим, там достается гораздо больше…, оно и понятно, свой есть свой. Зазвонил телефон у дневального. «Дежурный по роте на выход!» кричит дневальный. Сижу, жду… заходит дежурный, сержант, младшего призыва. «Тебя к дежурному по части вызывают…» «Понял, иду…» Захожу в дежурку. «Младший сержант Г. По вашему приказанию прибыл», докладываю дежурному офицеру. «Садись. Сейчас найдем кто тебя отведет в полк, пойдешь отбывать.» В томительном ожидании проходит еще около часа. Сижу в «дежурке», как рыба в аквариуме, каждый кто проходит мимо пялится через большое стекло, на происходящее в «дежурке». Наконец-то нашли. Пожилой прапорщик, начхоз, у которого такая повышенная волосатость, что, брея бороду и усы, он сбривал только то, что привычно человеческому глазу. Волосы пробивались поверх воротника рубашки и росли вокруг глаз смыкаясь с бровями. Ему до меня нет дела, но он недоволен, тем что ему придется по грязи идти пешком на другой конец города, поэтому со мной он нарочито груб и строг. Пошли. К обеду развеялось, от тумана ни следа, и сквозь тучи проглядывают лучи яркого солнца.
Следующая публикация
Комментарии 21
дожидаюсь, когда мой «провожатый» закончит необходимые формальности, тут же
узнаю для себя неприятную новость, к моим трем суткам, от начкара,
дополнительно еще двое. Говорят, это такая традиция. Дело в том, что больше
трех суток может объявлять только генерал, командир дивизии, 5 суток. У начкара
лимит двое. 3+2=5 итого. А в процессе несения службы на «губе» можно легко
схлопотать хоть через каждые полчаса, от начкара по 2+2+… можно годами сидеть…
снимаю ремни, поясной и брючный, выгребаю из карманов все, что может колоть,
резать и т.д., а так как при соответствующей обработке и умении оружием может
являться все что угодно, карманы остаются пустыми, даже носовой платок,
завернутый аккуратно в целлофан, что бы был чистым, и при ежедневном утреннем
осмотре, у каждого военнослужащего должен быть, и то забирают. Из дежурки, с
конвойным проводят коридором к ближайшей камере. Грубо штукатуренные стены,
деревянный настил пристегнутый цепью к стене и двое рядовых, встающих с
корт...ЕщёУныло
дожидаюсь, когда мой «провожатый» закончит необходимые формальности, тут же
узнаю для себя неприятную новость, к моим трем суткам, от начкара,
дополнительно еще двое. Говорят, это такая традиция. Дело в том, что больше
трех суток может объявлять только генерал, командир дивизии, 5 суток. У начкара
лимит двое. 3+2=5 итого. А в процессе несения службы на «губе» можно легко
схлопотать хоть через каждые полчаса, от начкара по 2+2+… можно годами сидеть…
снимаю ремни, поясной и брючный, выгребаю из карманов все, что может колоть,
резать и т.д., а так как при соответствующей обработке и умении оружием может
являться все что угодно, карманы остаются пустыми, даже носовой платок,
завернутый аккуратно в целлофан, что бы был чистым, и при ежедневном утреннем
осмотре, у каждого военнослужащего должен быть, и то забирают. Из дежурки, с
конвойным проводят коридором к ближайшей камере. Грубо штукатуренные стены,
деревянный настил пристегнутый цепью к стене и двое рядовых, встающих с
корточек, при звуках открываемой двери. Естественные первые вопросы, за что?
Сколько дали? Какой срок службы? На меня, сержанта, за пару месяцев до приказа,
умудрившегося отхватить 5 суток смотрят подозрительно и с недоверчивостью. Они
рассказывают уже слышанную мною историю, что все зависит от начкара, и что
сегодня заступают звери, начкар бешенный. Угрюмо молчу, все равно ничего не
изменишь… После ужина, нас троих и еще из соседней камеры троих ведут в
кочегарку, надо уголь в кочегарку подать.
Гора смёрзшего угля высится в свете прожектора, бьющего с крыши
кочегарки прямо в глаза. На железный балкон выходит дежурная смена кочегаров,
смеясь и переговариваясь с конвоем ставят план, сколько тачек угля надо подать наверх
что бы в казармах, а в первую очередь офицерских домах было тепло. Начинаем
грузить. Вот много ли тепла дает обычный дерматиновый ремень, которым
опоясывается по поясу военнослужащий? Любой военный скажет, много! Не имея
ремня, гимнастерка висит свободно, и тепло уходит. А стоит подпоясаться, и ты
сразу как в термосе, рукава застегнуты, воротник тоже, все тепло находится
внутри. Ремней у нас нет, но есть и это очень хорошо, теплые рукавицы и шапки.
Без рукавиц пальцы липнут к лому, такой сегодня мороз. Меняясь кто с ломом, кто
с лопатой, за пару часов мы загрузили кочегарку углем. Кочегары просили еще, но
конвойный замерз, и у него тоже смена заканчивается, его ждет отдых в караулке.
Упросили подняться наверх, согреться возле печей. Да, там тепло, периодически
правда сквозит, таким пронзающим ветром, уносящим тепло, но все равно успеваем
погреться и обсушиться, так как работали на морозе и пропотели и намерзлись.
дожидаюсь, когда мой «провожатый» закончит необходимые формальности, тут же
узнаю для себя неприятную новость, к моим трем суткам, от начкара,
дополнительно еще двое. Говорят, это такая традиция. Дело в том, что больше
трех суток может объявлять только генерал, командир дивизии, 5 суток. У начкара
лимит двое. 3+2=5 итого. А в процессе несения службы на «губе» можно легко
схлопотать хоть через каждые полчаса, от начкара по 2+2+… можно годами сидеть…
снимаю ремни, поясной и брючный, выгребаю из карманов все, что может колоть,
резать и т.д., а так как при соответствующей обработке и умении оружием может
являться все что угодно, карманы остаются пустыми, даже носовой платок,
завернутый аккуратно в целлофан, что бы был чистым, и при ежедневном утреннем
осмотре, у каждого военнослужащего должен быть, и то забирают. Из дежурки, с
конвойным проводят коридором к ближайшей камере. Грубо штукатуренные стены,
деревянный настил пристегнутый цепью к стене и двое рядовых, встающих с
корт...ЕщёУныло
дожидаюсь, когда мой «провожатый» закончит необходимые формальности, тут же
узнаю для себя неприятную новость, к моим трем суткам, от начкара,
дополнительно еще двое. Говорят, это такая традиция. Дело в том, что больше
трех суток может объявлять только генерал, командир дивизии, 5 суток. У начкара
лимит двое. 3+2=5 итого. А в процессе несения службы на «губе» можно легко
схлопотать хоть через каждые полчаса, от начкара по 2+2+… можно годами сидеть…
снимаю ремни, поясной и брючный, выгребаю из карманов все, что может колоть,
резать и т.д., а так как при соответствующей обработке и умении оружием может
являться все что угодно, карманы остаются пустыми, даже носовой платок,
завернутый аккуратно в целлофан, что бы был чистым, и при ежедневном утреннем
осмотре, у каждого военнослужащего должен быть, и то забирают. Из дежурки, с
конвойным проводят коридором к ближайшей камере. Грубо штукатуренные стены,
деревянный настил пристегнутый цепью к стене и двое рядовых, встающих с
корточек, при звуках открываемой двери. Естественные первые вопросы, за что?
Сколько дали? Какой срок службы? На меня, сержанта, за пару месяцев до приказа,
умудрившегося отхватить 5 суток смотрят подозрительно и с недоверчивостью. Они
рассказывают уже слышанную мною историю, что все зависит от начкара, и что
сегодня заступают звери, начкар бешенный. Угрюмо молчу, все равно ничего не
изменишь… После ужина, нас троих и еще из соседней камеры троих ведут в
кочегарку, надо уголь в кочегарку подать.
Гора смёрзшего угля высится в свете прожектора, бьющего с крыши
кочегарки прямо в глаза. На железный балкон выходит дежурная смена кочегаров,
смеясь и переговариваясь с конвоем ставят план, сколько тачек угля надо подать наверх
что бы в казармах, а в первую очередь офицерских домах было тепло. Начинаем
грузить. Вот много ли тепла дает обычный дерматиновый ремень, которым
опоясывается по поясу военнослужащий? Любой военный скажет, много! Не имея
ремня, гимнастерка висит свободно, и тепло уходит. А стоит подпоясаться, и ты
сразу как в термосе, рукава застегнуты, воротник тоже, все тепло находится
внутри. Ремней у нас нет, но есть и это очень хорошо, теплые рукавицы и шапки.
Без рукавиц пальцы липнут к лому, такой сегодня мороз. Меняясь кто с ломом, кто
с лопатой, за пару часов мы загрузили кочегарку углем. Кочегары просили еще, но
конвойный замерз, и у него тоже смена заканчивается, его ждет отдых в караулке.
Упросили подняться наверх, согреться возле печей. Да, там тепло, периодически
правда сквозит, таким пронзающим ветром, уносящим тепло, но все равно успеваем
погреться и обсушиться, так как работали на морозе и пропотели и намерзлись.