Любить - идти,- не смолкнул
гром,
Топтать тоску, не знать
ботинок,
Пугать ежей, платить добром
За зло брусники с паутиной.
Пить с веток, бьющих по лицу,
Лазурь с отскоку полосуя:
"Так это эхо?" - и к концу
С дороги сбиться в поцелуях.
Как с маршем, бресть с репьем
на всем.
К закату знать, что солнце
старше
Тех звезд и тех телег с овсом,
Той Маргариты и корчмарши.
Терять язык, абонемент
На бурю слез в глазах
валькирий,
И, в жар всем небом онемев,
Топить мачтовый лес в эфире.
Разлегшись, сгресть, в шипах,
клочьми
Событья лет, как шишки ели:
Шоссе; сошествие Корчмы;
Светало; зябли; рыбу ели.
И, раз свалясь, запеть: "Седой,
Я шел и пал без сил. Когда-то
Давился город лебедой,
Купавшейся в слезах солдаток.
В тени безлунных длинных риг,
В огнях баклаг и бакалеен,
Наверное и он - старик
И тоже следом околеет".
Так пел я, пел и умирал.
И умирал и возвращался
К ее рукам, как бумеранг,
И - сколько помнится -
прощался.
Память
за прошлое держится цепко,
то прибывает,
то убывает...
В школе
когда-то
были оценки
две:
«успевает»
и «не успевает»...
Мир из бетона.
Мир из железа.
Аэродромный
разбойничий рокот...
Не успеваю
довериться лесу.
Птицу послушать.
Ветку потрогать...
Разочаровываюсь.
Увлекаюсь.
Липкий мотив
про себя напеваю.
Снова куда-то
бегу,
задыхаясь!
Не успеваю,
Не успеваю...
Время жалею.
Недели мусолю.
С кем-то
о чём-то
бессмысленно спорю.
Вижу
всё больше вечерние
зори.
Утренних зорь
я почти что не помню...
В душном вагоне –
будто в горниле.
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их
не успеваю!..
Снова ползу
в бесконечную гору,
злюсь
и от встречного ветра
неме...ЕщёПамять
за прошлое держится цепко,
то прибывает,
то убывает...
В школе
когда-то
были оценки
две:
«успевает»
и «не успевает»...
Мир из бетона.
Мир из железа.
Аэродромный
разбойничий рокот...
Не успеваю
довериться лесу.
Птицу послушать.
Ветку потрогать...
Разочаровываюсь.
Увлекаюсь.
Липкий мотив
про себя напеваю.
Снова куда-то
бегу,
задыхаясь!
Не успеваю,
Не успеваю...
Время жалею.
Недели мусолю.
С кем-то
о чём-то
бессмысленно спорю.
Вижу
всё больше вечерние
зори.
Утренних зорь
я почти что не помню...
В душном вагоне –
будто в горниле.
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их
не успеваю!..
Снова ползу
в бесконечную гору,
злюсь
и от встречного ветра
немею.
Надо б, наверное,
жить
по-другому!
Но по-другому
я не умею...
Сильным бываю.
Слабым бываю.
Школьного друга
нежданно встречаю.
«Здравствуй!
Ну как ты?..»
И –
не успеваю
вслушаться
в то, что он мне
отвечает...
Керчь и Калькутта,
Волга и Висла.
То улетаю,
то отплываю.
Надо бы,
надо бы остановиться!
Не успеваю.
Не успеваю...
Знаю,
что скоро метели
подуют.
От непонятной хандры
изнываю...
Надо бы
попросту сесть и подумать!
Надо бы...
Надо бы...
Не успеваю!
Снова меняю
вёрсты
на мили.
По телефону
Москву вызываю...
Женщину,
самую лучшую
в мире,
сделать счастливой
не успеваю!..
Отодвигаю
и планы, и сроки.
Слушаю притчи
о долготерпенье.
А написать
свои главные строки
не успеваю!
И вряд ли успею...
Как протодьякон
в праздничной церкви,
голос
единственный
надрываю...
Я бы, конечно,
исправил оценки!..
Не успеваю.
Не успеваю.
Коль не любовь сей жар, какой недуг
Меня знобит? Коль он - любовь, то что же
Любовь? Добро ль?.. Но эти муки, Боже!..
Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..
На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?
Коль им пленен, напрасны стоны. То же,
Что в жизни смерть,- любовь. На боль похоже
Блаженство. "Страсть", "страданье" - тот же звук.
Призвал ли я иль принял поневоле
Чужую власть?.. Блуждает разум мой.
Я - утлый челн в стихийном произволе.
И кормщика над праздной нет кормой.
Чего хочу - с самим собой в расколе,-
Не знаю. В зной - дрожу; горю - зимой.
В собранье песен, верных юной страсти,
Щемящий отзвук вздохов не угас
С тех пор, как я ошибся в первый раз,
Не ведая своей грядущей части.
У тщетных грез и тщетных мук во власти,
Мой голос прерывается подчас,
За что прошу не о прощенье вас,
Влюбленные, а только об участье.
Ведь то, что надо мной смеялся всяк,
Не значило, что судьи слишком строги:
Я вижу нынче сам, что был смешон.
И за былую жажду тщетных благ
Казню теперь себя, поняв в итоге,
Что радости мирские - краткий сон.
Она вошла ко мне… Светился
нимб волос
Вокруг лица ее с алмазными
глазами,
Меня коснулся шелк
благоуханных кос,
И грязный, влажный пол
покрылся вдруг цветами…
Я осязал тепло ее атласных
рук,
И жарких, жадных уст к устам
прикосновенье,
И не было в тот миг на свете
страшных мук,
Каких не принял бы, чтоб
удержать виденье.
Я снова молод был, беспечен,
полон сил,
Свободен, как орел, и я ее
просил:
«Не уходи, побудь, желанная,
со мною!»
Но, тая медленно, как тучка в
вышине,
Она с улыбкою шепнула
нежно мне:
«Я снова возвращусь. Ведь я
зовусь мечтою».
Вскрывшей жилы и умершей, Ты наделала плохих проклятий. Я теперь уже ушедший От любви и от объятий. Кто-то пытался ставить миски, Я подставил теплые руки. Сквозь дрожащие пальцы от виски Просочились слезы и звуки. Кровь осталась не вытекая, Кровь осталась не запекаясь. Ты ушла не понимая, Что ушла не возвращаясь. Этой веревкой не обернуться, Этой тоской не возвратится. В томик стихов твоих просто уткнуться, И попросить сердце больше не биться.
Да, дерзость солнца бьет
из наших глаз.
Мы избраны. В нас
закипают соки.
Мы молоды, сильны и ...
одиноки.
Увы, все горы свернуты
до нас.
Мы реактивны. Мы идем
на взлет.
Мы верим, что в бою
несокрушимы.
Но неприступны горные
вершины,
И на Олимпе нас никто не
ждет.
Там стража грозно
смотрит свысока.
Там блещет все. Там все
решают деньги.
Покрыты красным
бархатом ступеньки,
И поступь небожителей
легка.
А в нас кипит
честолюбивый яд.
И мучает, и не дает покоя,
И снится нам сиянье
золотое,
Овации в ушах у нас
гремят,
И, поправляя свой
алмазный нимб,
Богини улыбаются
лукаво...
Когда-нибудь и нас
настигнет слава.
Когда-нибудь мы
покорим Олимп... Вера...
В этих грустных краях все
рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто,
туалеты невест - белизны
новогодней, напитки,
секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по
числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И
в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Я снова семилетний человек
один в холодном поле на
рассвете... И по колено
долгий долгий снег,а мне
твердят о наступившем
лете... Цветении садов...
Разливах рек... Но белая зима
на белом свете...
Мы используем cookie-файлы, чтобы улучшить сервисы для вас. Если ваш возраст менее 13 лет, настроить cookie-файлы должен ваш законный представитель. Больше информации
Комментарии 11
гром,
Топтать тоску, не знать
ботинок,
Пугать ежей, платить добром
За зло брусники с паутиной.
Пить с веток, бьющих по лицу,
Лазурь с отскоку полосуя:
"Так это эхо?" - и к концу
С дороги сбиться в поцелуях.
Как с маршем, бресть с репьем
на всем.
К закату знать, что солнце
старше
Тех звезд и тех телег с овсом,
Той Маргариты и корчмарши.
Терять язык, абонемент
На бурю слез в глазах
валькирий,
И, в жар всем небом онемев,
Топить мачтовый лес в эфире.
Разлегшись, сгресть, в шипах,
клочьми
Событья лет, как шишки ели:
Шоссе; сошествие Корчмы;
Светало; зябли; рыбу ели.
И, раз свалясь, запеть: "Седой,
Я шел и пал без сил. Когда-то
Давился город лебедой,
Купавшейся в слезах солдаток.
В тени безлунных длинных риг,
В огнях баклаг и бакалеен,
Наверное и он - старик
И тоже следом околеет".
Так пел я, пел и умирал.
И умирал и возвращался
К ее рукам, как бумеранг,
И - сколько помнится -
прощался.
за прошлое держится цепко,
то прибывает,
то убывает...
В школе
когда-то
были оценки
две:
«успевает»
и «не успевает»...
Мир из бетона.
Мир из железа.
Аэродромный
разбойничий рокот...
Не успеваю
довериться лесу.
Птицу послушать.
Ветку потрогать...
Разочаровываюсь.
Увлекаюсь.
Липкий мотив
про себя напеваю.
Снова куда-то
бегу,
задыхаясь!
Не успеваю,
Не успеваю...
Время жалею.
Недели мусолю.
С кем-то
о чём-то
бессмысленно спорю.
Вижу
всё больше вечерние
зори.
Утренних зорь
я почти что не помню...
В душном вагоне –
будто в горниле.
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их
не успеваю!..
Снова ползу
в бесконечную гору,
злюсь
и от встречного ветра
неме...ЕщёПамять
за прошлое держится цепко,
то прибывает,
то убывает...
В школе
когда-то
были оценки
две:
«успевает»
и «не успевает»...
Мир из бетона.
Мир из железа.
Аэродромный
разбойничий рокот...
Не успеваю
довериться лесу.
Птицу послушать.
Ветку потрогать...
Разочаровываюсь.
Увлекаюсь.
Липкий мотив
про себя напеваю.
Снова куда-то
бегу,
задыхаясь!
Не успеваю,
Не успеваю...
Время жалею.
Недели мусолю.
С кем-то
о чём-то
бессмысленно спорю.
Вижу
всё больше вечерние
зори.
Утренних зорь
я почти что не помню...
В душном вагоне –
будто в горниле.
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их
не успеваю!..
Снова ползу
в бесконечную гору,
злюсь
и от встречного ветра
немею.
Надо б, наверное,
жить
по-другому!
Но по-другому
я не умею...
Сильным бываю.
Слабым бываю.
Школьного друга
нежданно встречаю.
«Здравствуй!
Ну как ты?..»
И –
не успеваю
вслушаться
в то, что он мне
отвечает...
Керчь и Калькутта,
Волга и Висла.
То улетаю,
то отплываю.
Надо бы,
надо бы остановиться!
Не успеваю.
Не успеваю...
Знаю,
что скоро метели
подуют.
От непонятной хандры
изнываю...
Надо бы
попросту сесть и подумать!
Надо бы...
Надо бы...
Не успеваю!
Снова меняю
вёрсты
на мили.
По телефону
Москву вызываю...
Женщину,
самую лучшую
в мире,
сделать счастливой
не успеваю!..
Отодвигаю
и планы, и сроки.
Слушаю притчи
о долготерпенье.
А написать
свои главные строки
не успеваю!
И вряд ли успею...
Как протодьякон
в праздничной церкви,
голос
единственный
надрываю...
Я бы, конечно,
исправил оценки!..
Не успеваю.
Не успеваю.
Меня знобит? Коль он - любовь, то что же
Любовь? Добро ль?.. Но эти муки, Боже!..
Так злой огонь?.. А сладость этих мук!..
На что ропщу, коль сам вступил в сей круг?
Коль им пленен, напрасны стоны. То же,
Что в жизни смерть,- любовь. На боль похоже
Блаженство. "Страсть", "страданье" - тот же звук.
Призвал ли я иль принял поневоле
Чужую власть?.. Блуждает разум мой.
Я - утлый челн в стихийном произволе.
И кормщика над праздной нет кормой.
Чего хочу - с самим собой в расколе,-
Не знаю. В зной - дрожу; горю - зимой.
Щемящий отзвук вздохов не угас
С тех пор, как я ошибся в первый раз,
Не ведая своей грядущей части.
У тщетных грез и тщетных мук во власти,
Мой голос прерывается подчас,
За что прошу не о прощенье вас,
Влюбленные, а только об участье.
Ведь то, что надо мной смеялся всяк,
Не значило, что судьи слишком строги:
Я вижу нынче сам, что был смешон.
И за былую жажду тщетных благ
Казню теперь себя, поняв в итоге,
Что радости мирские - краткий сон.
нимб волос
Вокруг лица ее с алмазными
глазами,
Меня коснулся шелк
благоуханных кос,
И грязный, влажный пол
покрылся вдруг цветами…
Я осязал тепло ее атласных
рук,
И жарких, жадных уст к устам
прикосновенье,
И не было в тот миг на свете
страшных мук,
Каких не принял бы, чтоб
удержать виденье.
Я снова молод был, беспечен,
полон сил,
Свободен, как орел, и я ее
просил:
«Не уходи, побудь, желанная,
со мною!»
Но, тая медленно, как тучка в
вышине,
Она с улыбкою шепнула
нежно мне:
«Я снова возвращусь. Ведь я
зовусь мечтою».
из наших глаз.
Мы избраны. В нас
закипают соки.
Мы молоды, сильны и ...
одиноки.
Увы, все горы свернуты
до нас.
Мы реактивны. Мы идем
на взлет.
Мы верим, что в бою
несокрушимы.
Но неприступны горные
вершины,
И на Олимпе нас никто не
ждет.
Там стража грозно
смотрит свысока.
Там блещет все. Там все
решают деньги.
Покрыты красным
бархатом ступеньки,
И поступь небожителей
легка.
А в нас кипит
честолюбивый яд.
И мучает, и не дает покоя,
И снится нам сиянье
золотое,
Овации в ушах у нас
гремят,
И, поправляя свой
алмазный нимб,
Богини улыбаются
лукаво...
Когда-нибудь и нас
настигнет слава.
Когда-нибудь мы
покорим Олимп... Вера...
просинь...
На запястьях же - в
унисон -
Бой часов отмеряет
осень,
Что похожа на давний
сон...
рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто,
туалеты невест - белизны
новогодней, напитки,
секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по
числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И
в руках скрипачей -
деревянные грелки.
один в холодном поле на
рассвете... И по колено
долгий долгий снег,а мне
твердят о наступившем
лете... Цветении садов...
Разливах рек... Но белая зима
на белом свете...