Предыдущая публикация
Л.
В.Дудникова (Мутина)
МОИ ВОЯЖИ
(ХРОНИКА МОИХ ПУТЕШЕСТВИЙ)
Часть1. ГОРЬКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ
1. МОИ ИСТОКИ
Я, Мутина (по мужу - Дудникова) Людмила Владимировна, родилась на десятый день после объявления Великой Победы над фашистской Германией - 18 мая 1945 года в деревне Баландихе Краснобаковского района Горьковской области. Там жила с родителями и бабушкой до 14-ти лет, там же начались «мои вояжи».
Отец – Мутин Владимир Александрович, инвалид Великой Отечественной войны, умер в 1981 году, мать – Мутина Александра Дмитриевна, учительница, заведующая Чемашихинской начальной школы, пенсионерка с 1973 года, умерла в 1995 году. В семье было еще двое детей, в том числе сестра Лилия 1939 г/р, брат Владимир 1951 г/р. (умер в 2001 г.).
Училась в школах Зашильской начальной, Макарьевской семилетней, треть года в Лысковском зооветеринарном техникуме, четверть года в Ветлужской средней школе и два года в Белышевской средней школе. Затем - двухмесячные курсы Горьковского института усовершенствования учителей по подготовке учителей математики 5-8 классов и год работы в Ильинской восьмилетней школе. Далее - Туркменский политехнический институт и много разных работ. Через 25 лет вернулась на родину с мужем и сыном, чтобы жить в доступном радиусе около деревни, жить около…, часто наведываясь и пестуя самого близкого человека – маму, целенаправленно, чтобы скрасить ее последние годы жизни. При этом я двадцать лет работала в областном правительстве (начальник отдела - главная должность по реестру чиновников) и уже тринадцатый год при техническом университете под лозунгом энергосбережения.
1.2.7. 1962 - 1963 годы.
Ильинская восьмилетняя школа
После окончания курсов мне пришлось сразу же приехать в райцентр Красные Баки и пойти в РОНО для получения направления в школу.
Ранее обещано, что буду направлена в Носовскую школу, что на пути к Уреню. Была рада, что буду ездить в гости и домой и к тете Рае, так как эта школа была практически на середине пути. Но мне сообщили другой адрес - Ильинская восьмилетняя школа. Не знала даже примерно, где это находится[8].
Рассказали, что школа находится вниз по течению реки Ветлуги в двенадцати километрах в старинном селе Ильинское и что там будет новый директор-литератор с женой-историком и два новых математика, включая, меня… Что-то это меня не очень вдохновило.
Однако, мама с повышенной радостью мне описывала все преимущества села Ильинское. Она говорила, что там, к счастью, работает в начальной школе ее одноклассница, с которой они заканчивали вместе и педучилище в городе Ветлуге и что ее тоже звали Шура Смирнова, как и мою маму. И что она поможет мне устроиться с жильем и вообще, подскажет, где и как себя вести, если будут затруднения. Ничего не оставалось делать, как соглашаться. Оказалось, что в Ильинское от райцентра люди ходят пешком.После августовской учительской конференции, на которой мы были вместе с мамой, я была отправлена в Ильинское на попутной грузовой машине в сопровождении случайного попутчика.
Ночевать отвели на квартиру к старой бабке в закопченую избу. Утром я отправилась знакомиться в школу за село в старинное деревянное здание. Мне уже объявили, что зданий школы стало два, и второе, что в центре села, - размещено в бывшей каменной церкви, с которой нынче летом сняли купол с крестом, разобрали красивую фигурную крышу, сняли элементы декора. Школа получилась большая, просторная, светлая. В ней через год стало шесть классных комнат, а пока было только три на первом этаже. В 1962 учебном году там учились 193 ученика. Рядом оставалась не разобранной старая деревянная колокольня.
Из истории известно, что в 1876 году в селе Ильинское был построен каменный храм. Храм сделали двухпрестольным - в честь Рождества Пресвятой Богородицы и в честь святого Николая Чудотворца. Деревянная церковь стала летней, а каменная - зимней. В рукописной истории Ильинской школы, открытой в 1900 году, написано, что первым священником, который учил Слову Божию в школе, был священник Семен Дроздов. В 1917 году священником Ильинского храма был Иван Правдин. Скорее всего, это был последний ильинский священник. Он умер еще до войны и похоронен на сельском кладбище. Его вдова, матушка Лидия, еще долгое время жила в Ильинском.
Такое повествование пришло из уст старожилов села. А в школе меня информировали о ближайших ее планах. И что в деревянном здании за селом будут заниматься в первую смену начальные классы, во вторую смену – восьмой дневной, а в третью - восьмой класс вечерний. Классы – пятый, шестой и два седьмых[9] намечено разместить в каменном корпусе школы (бывшем храме). Нелегко было мне – правнучке священника, принять такой расклад, но ситуация от меня не зависела.
Тем более, надо было осаживать особо рьяных школьников, которым в перемены было некуда выплескивать свою энергию, кроме как лазить на деревянную колокольню. Руководство школы приказывало трудовику-учителю заколотить досками вход в колокольню, однако через день-два снова вход был открыт и головы ребятишек маячили сверху. Много огорчений они принесли завучу Софье Владимировне Муравьевой, которая искренне ахала, округлив глаза, обнаружив очередной их вояж наверх.
Однажды весной, я надела свои спортивные брюки и залезла к мальчишкам наверх, хотя лестниц там не было, чтобы продемонстрировать, что в этом нет ничего героического, но не нужно пугать завуча… Взяв с них слово, что они больше не полезут наверх, мы с ними спустились и вместе забили досками вход. Однако меня увидели учителя и донесли директору. На следующий день буквально при входе в школу меня пригласили на внеочередной педсовет где, несмотря на мои объяснения о причине такого поступка, мне ввалили устный выговор. На глазах у Софьи были слезы. Она все переживала искренне - и то, что и я лазила на колокольню, а могла упасть, и то, что мне объявили выговор, а она чувствовала, что незаслуженно...И только через пару недель директор заметил: «А и правда, после поступка Людмилы Владимировны, мальчишки перестали лазить на колокольню…». Действительно, это было так. Они сдержали данное мне слово. Но это позднее, а пока мне предстояло знакомство с директором школы и коллегами.
Директор Владимир Михайлович Кокурошников был молод, красив и уж очень активен. Он не переставал говорить, никого ничего не спрашивая, а лишь прессовал нас своими фантазиями. Его жена Галина Ивановна лукаво улыбалась, внимая его тирадам. Оба были очень похожи между собой, красивые, смуглые и черноволосые, имели шестилетнюю дочь, которая была похожа на их обоих.
Меня познакомили с коллегой – математиком переехавшим работать из Дзержинска-города химиков, где ему было очень некомфортно жить, так как он плохо кашлял. Он получил рекомендацию сменить климат, что он конечно и получил, осев на берегу прекрасной чистой реки Ветлуги. Математик Николай Иванович Пшеницын был в возрасте за пятьдесят.
Нам с ним предложили поделить между собой предметы: математику, физику, черчение и рисование. Я испуганно воскликнула: «Только не физику – я ее не люблю!». Не могла же я сказать, что у меня с ней нелады были всегда по вине преподавателей (и в техникуме, и в 10-м классе, где физику из-за убежавшей горожанки физички, не доработавшей положенный срок в селе, преподавал инженер с льнозавода). Николай Иванович огорченно покачал головой: «Ая-яй, а я думал, что вы недавно из школы, и свежая память позволит… Ну, придется мне вспоминать и физику…». Тут вмешалась завуч, задав вопрос, как же тогда с черчением в 7-8-х и рисованием в 5-7-х классах, ведь эти предметы у них ранее всегда вели математики… Я махнула рукой: «Ну, это не вопрос – беру на себя…». Надо было видеть радость Софьи Владимировны. Она как раз этого от меня и не ожидала. Николай Иванович расхохотался, сказав, что этого и он не ожидал. Так и поделили предметы. Математика (алгебра и геометрия) мне досталась всего в двух седьмых классах, хотя и это зависело от моего желания – Софья Владимировна думала, что я возьмусь вести математику в 5-6 классах. На это предположение я ей ответила, что я их боюсь, так как они еще глупые и неуравновешенные, а седьмые классы – народ взрослый…Первый урок у меня был в 7-Б классе. Почти треть урока я не могла успокоить стоящий в классе гул. Этот урок был установкой на последующие, так как в перемену обычно обсуждаются способности нового учителя и присвоенный ему штамп на первом уроке , угрожает остаться за ним навсегда. Сначала я провела поверхностное знакомство без переклички, зная, что время потрачу зря и никого не запомню.
Сделала хитрее – ходила по классу и подглядывала на фамилии и имена, написанные на дневниках, которые по установленному в школах правилу, ученики выкладывали на краешек парты. Отойдя к задней стенке класса, я окликнула самую спокойную девочку, сидящую на первой парте и попросила: «Наташа Купоросова, пойди к доске и напиши число и тему, - я продиктую». Затем приблизившись к Наташе и поблагодарив ее, я перевела взгляд на рыжего озорного мальчишку-переростка, развалившегося на последней парте и дружески попросила: «Саша Мочалов, ну перестань, пожалуйста, кривляться, - давайте не будем тратить время понапрасну, иначе с двоек начнешь, двойками и закончишь, а зачем тебе это?». Он с готовностью кивнул и выпрямился. Краем глаза видела, что класс притих и подтянулся. В их глазах было написано: надо же, уже всех знает и не кричит и не злится…, а могла бы, так как вели себя не очень корректно, – шумели, вертелись и хихикали…
Все наладилось. Я говорила очень тихо и чтобы меня услышать, им надо было самим не шуметь. Так и повелось дальше. Иногда директор, подслушивая под дверями классов, не слышал ничего. Он очень удивлялся, как можно в классе так тихо работать, отмечая вслух это в учительской. Но в данный период ведения урока, под дверями подслушивала завуч Софья Владимировна и уже почти была готова войти, чтобы наладить дисциплину, как само собой все успокоилось. Далее урок пошел в ровной беседе. Об этом она тоже отметила в учительской вслух. Они играли в меня, развлекаясь и ужасаясь: как же так, девчёнка в семнадцать лет и без института, а преподаватель в восьмилетке… Двухмесячные курсы были введены впервые за многолетнюю практику советского образования. Однако процесс шел.
Одноклассница мамы – Александра Васильевна Козырева работала учительницей начальных классов, жила с семьей напротив моей бабки – квартирной хозяйки. У бабки на квартире всегда жили молодые учительницы. Также, жила до настоящего лета и последняя учительница, ставшая недавно снохой Александры Васильевны. Поэтому, она считала своим долгом «возместить» бабке квартирантку в моем лице. Мне они не понравились, обе. Первая – за шкурный интерес, вторая – за грязь в избе.
В избе – были грязные потолки, все было старое и убогое, на кровати постелена какая-то рухлядь, избу давно не ремонтировали. Бабка тут же объявила, чтобы я вставала утром рано вместе с ней и варила себе еду, пока она топит русскую печь. Но это меня не напугало, мне не привыкать и самой топить печку. Я обходилась вареной картошкой и молоком, которым приносила какая-то соседка. Бабка начала копать картошку в своем полькѐ за деревней и потребовала, чтобы я ей помогала. Пришлось молча подчиниться, хотя не имела специальной для этого одежды. Обувь была универсальная – резиновые сапоги, был всегда дождь и грязь была повсеместно, а сапоги спасали, хотя не грели. Меня пугали крупные рыжие тараканы, которые пешком ходили на печи по потолку… Вечером, стуча зубами от холода, вынуждена была забираться на печь погреться. Смешно сейчас, но тогда я зло шептала тараканам: «пошли вон отсюда…».
Весьма тяжело прошли первые две недели я решила съездить домой на воскресенье. Дорога моя выстроилась такова: пешком около двенадцати километров по высокому берегу реки Ветлуги тропинками через овраги, мимо трех деревень Гулихи, Пестихи и Коростихи. Ходили везде непременно в резиновых сапогах. Хотя начерпать полные сапоги грязи в осенний период и весеннее половодье, пересекая канавы и овраги, было легко и случалось неоднократно. Затем нужно было продефилировать по райцентру до автостанции, сесть на ближайший рейсовый автобус и проехать семь километров до станции Ветлужской, после чего выбрать способ добраться домой. Как правило, люди до автостанции не доезжали, вылезали возле железнодорожного переезда, шли ловить попутку на Варнавинском повороте. Такой сложный был путь и туда и обратно.
На пути между Ильинским и райцентром под деревней Пестихой был глубокий овраг, заросший лесом. Он был изумительно красив и загадочен, но страшен для пересечения его в одиночку. Тем не менее, я его много раз пересекала в одиночку, но всякий раз «проживала» его как последний раз…
Когда реки сковало льдом, мне сообщили, что можно добраться по льду от Красных Баков до Ильинского и очень быстро, так как здесь отрезок реки достаточно прямой и без лишних извилин.Однажды рано утром в понедельник, возвращаясь из дома налегке с маленьким чемоданчиком, называемым «балетная коробка» или «балетка», я решилась добраться до Ильинского по льду, отчаявшись пересекать крутой Пестихинский овраг из-за частых падений в связи с начавшимся гололедом. Попутчиков никого не было. В Баках мне удалось легко спуститься к реке на едва заметную тропу, уже проторенную путниками несколько ранее. Вроде все начиналось хорошо, даже выглянуло солнце, в лучах которого зазеркалились участки незанесенного снегом льда. Справа от меня высился крутой заросший лесом берег Ветлуги с невидимыми, но существующими деревнями, слева была бескрайняя нежилая дичь – десятки полузатопленных и заросших километров Заветлужья. Я не успела похвалить себя за принятое решение пойти «по прямой» и избежать падений при крутом спуске по замерзшим тропкам, как подо мной затрещал лед… Видимо, чувство самосохранения заставило меня «распластаться» лежа на льду и замереть на некоторое время. Балетка вылетела из рук и покатилась прочь. Надо было что-то делать, а вокруг никого… «К берегу!» - стучало в голове. Но балетка откатилась от берега прочь, так как в данном месте видимо лед был еще непрочным, и ледовое покрытие было несколько вогнуто к середине реки… Разум сработал: «Ползи к балетке!». И поползла. Добравшись до своего картонного чемоданчик-балетки, ощутила некую уверенность, так как лед не был прозрачным и гладким, а значит, был толстым. Пришлось продолжить путь, хотя без прежнего энтузиазма. Вывод сделала, что рано еще ходить по льду, так как у берегов местами есть ключи и не везде крепкий лед. Не рассказала и потом родителям – не стала пугать.
Однако, ходить по льду приходилось и потом, в том числе, водила ребят на математическую олимпиаду в РОНО, затем вступать в комсомол в райком ВЛКСМ. Не уверена, что для них это событие было более торжественным, чем для меня. Меня назначили старшей пионервожатой по школе, затем по рекомендации завуча и директора комсомольцы села «выбрали» секретарем комитета комсомола колхозной ячейки села Ильинское. Мы тогда не неволили ребят вступлением в комсомол, но каждый, кто захотел осмысленно или по совету родителей, сам подошел ко мне и попросил принять, так как хочет стать комсомольцем.
Принимали в комсомол сначала на общем собрании колхозной ячейки, а затем вели дружной толпой в райком по договоренности с секретарями. И первый раз, чтобы райком подтвердил принятие и второй раз, чтобы получить комсомольские билеты и сфотографироваться на память, мы ходили пешком. Обратно добирались, кто как мог. В основном, ребята оставались погулять по райцентру и ночевали у родственников.
В первый же месяц жизни в Ильинском, я обрела новую подругу, ставшей любимой на всю жизнь. Это была Дина Жирова, санитарка из рентгеновского кабинета Краснобаковской больницы. Как выяснилось, Дина заканчивала десятый класс вечерней школы в райцентре и работала в больнице. Но по средам и субботам в связи с отсутствием уроков в вечерних школах, она прибегала домой к матери. Оказалось, что ее мама Анна Арсентьевна, приносила моей бабке молоко для меня и Дина обо мне уже многое знала. Она влетела вечером в среду в бабкин дом и наполнила его жизнью и светом. От нее исходило что-то животворящее, светилось и изливалось весельем и дружелюбием. После общего приветствия она сразу же пригласила: «А пойдемте в клуб!». Я растерялась, но бабка пояснила, кто она есть. Конечно, я согласилась. Клуб был в соседней деревне Лысица, которая была колхозным центром. Я не была там ранее, но после первого посещения стала в клубе своим человеком, так как здесь произошло знакомство с элитой молодежи и комсомола колхоза, в результате чего меня произвели в секретари колхозной комсомольской ячейки в Ильинском.
Там же я узнала, что здесь колхозники, в отличие от моих родных деревень, занимаются малым предпринимательством – зимой плетут корзины из ивового прута, который бережно выращивают по затопленным берегам водяных лыв в зоне затопления реки Ветлуги. Колхоз организует сбор этих корзин по домам, погрузку на трактор с санями и сдачу оптом в заготовительную сеть райпотребсоюза. Часть вырученных денег за тару выдавалась колхозникам немедленно. Так здесь решалась проблема колхозного безденежья.
В субботу Дина пригласила меня к себе домой. Я была приятно поражена резкой разницей с бабкиным домом. В доме было тепло, везде была чистота, присутствовал легкий аромат хлеба и молока, и было полное отсутствие тараканов. Из кухни вышла улыбающаяся Анна Арсентьевна – я впервые ее увидела. Дина познакомила нас. Анна Арсентьевна предложила молочка… Для меня в те времена не было угощения лучше и я кивнула. К «молочку» нам были поданы пироги, а также чай с сахаром… Проговорили допоздна, поделились жизненными биографиями. Мы были интересны друг другу. Я почувствовала себя очень комфортно, даже как-то умиротворенно. Уходить не хотелось. Однако, сколько было не поздно, надо было и честь иметь. Я встала прощаться и невольно проронила: «Так бы и не ушла от вас…». В ответ услышала: «Так и оставайтесь». Тем не менее, надо было уходить. В следующий раз, когда Дина зашла за мной, чтобы идти в клуб, у меня вырвалась просьба: «Дина, попроси маму, может быть она позволит мне к ней на квартиру перейти». Все так и получилось.
На следующей неделе я жила у Жировых. О том, что я рассорила бабку с Анной Арсентьевной – я узнала много позже, когда к дому Жировых подъехал грузовик с пилеными кряжами дров. Это были те самые льготные (бесплатные) семь кубометров дров для сельского учителя, то есть для меня. О бесплатной электроэнергии на одну лампочку я совсем забыла, но хозяйка побеспокоилась сама, сообщив о смене моего местожительства инспектору Энергонадзора при очередном его посещении для фиксирования электропотребления (типа снятия показаний электросчетчика, которых у потребителей сельских деревень еще не было). Бабка не «досчиталась» прибыли и мне ее искренне было жалко, но больше было жалко себя и обидно на Козыревых: за что же они меня так жертвенно «кинули»…
К нам в дом заходили иногда по собственной инициативе отдельные ученики, хотя это не рекомендовалось руководством и родителями. Мы тоже не приглашали, но и не демонстрировали недовольство при посещениях. Анна Арсентьевна в первые дни моего пребывания спросила, не буду ли я против, если она у двери в уголке будет плести корзину… Конечно же нет, даже наоборот, мне было очень приятно, что в нашем доме жизнь не утихала с приходом сумерек, а продолжалась допоздна и мы говорили обо всем, что нас беспокоило или радовало. Ее особенно забавляло, что и я захотела освоить процесс плетения корзин, села за станок и внимательно выслушивала наставления, выполняя все технологические операции в строгой последовательности.
С Анной Арсентьевной мне было комфортно. Только тут я поняла, кого я потеряла в лице тети Раи и была безмерно рада, что обрела ее вновь в лице другой женщины. Всегда улыбчивая, всегда приветливая – она не имела врагов и потому страдала от бабкиной неприязни. Мне пришлось озвучить в учительской вывод о некорректном отношении к молодым учителям при подборе жилья педсоветом и предложила провести работу, чтобы снять с меня и новой хозяйки незаслуженные обвинения той бабки. После этого сноха Козыревых Евгения Васильевна сама стала заинтересованной прекратить ту интригу, в возникновении которой была виновата она, а жертвами оказались мы с Анной Арсентьевной. Пересуды стихли, но внутренний холод остался.
После Нового года ушли в декрет две учительницы и их уроки распределили между оставшимися. Мне, как рукодельнице и недавней школьнице, досталось вести домоводство в 7-8 классах и классное руководство в 7Б-классе, уже ставшем любимым. Зарплата с 50-ти рублей в сентябре повысилась до 92 рублей. Это стимулировало активность. Кроме уроков, я активно включилась в общественную работу, часто бывала в колхозном клубе. Обнаружив у некоторых учеников талант художника, я использовала их для оформления стенгазеты, в ней, кроме официальных разделов с новостями и декларациями о хороших делах школы, создала раздел юмора под заголовком «Очередное слово Кузьмы Смыслова», который наполняли архифактом в стихотворной форме. Школа веселилась над неудачниками, попавшими за двойки или за прогулы и опоздания.
Несмотря на занятость с увеличением дополнительных учебных часов и общественной нагрузки, связанной с комсомольской работой и работой с пионерами, единственный выходной – воскресенье использовался максимально для личных дел и свиданий с родными. Случайно встретились с сестрой Ритой, которая закончила не любимый мною Лысковский зооветтехникум, получила направление на работу и возвращалась из деревни после поездки к своей матери. Раз в месяц я ездила в Горький, чтобы пополнить свой гардероб новинками. Мы сфотографировались с Ритой на память. После стольких лет, проведенных вместе, это было последнее совместное фото…
Дину я навещала, когда бывала в Красных Баках. Заходила к ней в рентгеновский кабинет и выдергивала ее «пораньше» с работы. Она познакомила меня с будущим мужем, чтобы я дала оценку быть ему мужем или не быть. Парень был замечательный, и я видела, что Дина влюблена. Саша, как звали парня, заканчивал политехнический институт в Горьком и приезжал к своей маме на выходные и каникулы.Дине предстояла сдача выпускных экзаменов в вечерней десятилетке и поступление в медицинское училище. Она очень боялась сочинения, и я помогла ей написать его. Писала я это сочинение во время многочасового экзамена, сидя на пригорке перед ее школой. Мы договорились, что в день экзаменов, подслушав объявленные темы, я выбираю «свободную» тему и пишу ей «шпаргалку-черновик». Через пару часов Дина должна попроситься выйти и забрать написанную мною «шпаргалку-черновик» для переписывания в чистовом варианте ею самой. Так и сделали. Дина получила хорошую оценку. Я не считала это действо злом, так как Дина уже была замечательным медицинским работником среднего звена, но не хватало диплома и кое-каких теоретических и практических навыков.
К сочинительству не все люди имеют наклонности, а ей они здесь были без надобности. В дальнейшем, она до самой пенсии работала медицинским работником сначала в Красных Баках, затем в городе Ковров Владимирской области, после чего вместе с мужем и двумя детьми отправились сопровождать его на службу в качестве офицера Советской Армии в Германию. После перестройки они вернулись жить в Горький. К сожалению, у Дины утонул сын уже взрослым в реке Ветлуге под Ильинским, попав в воронку. У ее дочери Ирины есть уже и своя дочь Юлия, в которых Дина и муж Александр души не чают, одаривая их и той частью нерастраченной на погибшего сына любви.
Были у меня и пикантные истории, о которых я писала сестре Лиле в Ашхабад, где она, закончив Туркменский госуниверситет, преподавала математику. Писала я ей как «учу» детей математике: «…раз объяснила – не поняли, два объяснила – не поняли, третий раз объяснила – сама поняла, а они не понимают…». Случай был у меня в 7-Б классе: прямоугольный треугольник в задаче поставлен на гипотенузу и я не «узнала» его и запуталась. Не знаю как ее решить, похолодела вся, но бог помог, - сделала вид (ума хватило играть), что просто лень и сказала «Наташа, иди к доске, решай…». Наташа Купоросова – отличница на первой парте сидит – быстро вышла и решила на доске. Только тут я опомнилась, что треугольник-то прямоугольный… Вот после этого байку и написала сестре для юмора: «..сама поняла, а они не понимают…». Были конечно, живые анекдоты
Однажды с Диной ходили в их баню, которая в числе других стояла на крутой горе реки Ветлуги. Распарились, расслабились и решили искупаться в снегу, было уже поздно и все селяне закончили банничать. Осторожно выглянув из предбанника нет ли кого, - мы нырнули в ближайший сугроб. Визг непроизвольно вырвался с из уст обеих… Как оказалось, на берегу мы были не одни.
На следующий день, придя утром на урок в 7-А класс, я обнаружила улыбающиеся хитрющие рожи мальчишек на первой же парте. Услышав отдельные реплики с намеком на купание в снегу, я поняла, кто был разносчиком сплетен. Это был маленький коренастый и гаденький в общении со всеми Женя Хохлов. Как всегда, я пошла напрямую: «И что? Мы ничего не украли тем, что укрепляли здоровье – сначала в снег, а потом под холодную воду. А ты – вор! Ты сплетничаешь и воруешь наше здоровое состояние, сам при этом оставаясь гадким, дохлым карликом…». Класс замер, я сама испугалась своих яростных слов и поспешила перейти к уроку, злая на саму себя. Однако, все пошло на пользу. Я больше не слышала ни слова ни от кого на эту тему. Не узнали о том и учителя. Мы с Диной, конечно, больше не повторяли такой героизм. Я долго делала вид, что не замечаю Хохлова. Решила, что спрашивать не буду, а оценку ему выставлю в конце четверти молча (больше тройки никогда не получал, ну и не получит…). Хотя руку тянул и пытался загладить свою подлость…
Однажды зимой началась кампания по проведению «выездных» родительских собраний по вечерам после нашего и их рабочего дня на фермах или в других местах. Конечно, это многим не пришлось по душе. Даже осенью передвижение из корпуса в корпус школы в течение дня не всегда приветствовалось учителями. Просили завуча менять расписание, чтобы передвижение учителей по селу из деревянного корпуса школы в каменный и наоборот, попадало в крайнем случае на большую перемену, так как требовалось пешком пройти полсела в один конец. Часто в эти дни шел дождь, было грязно и холодно. А тут еще труднее задача – идти по деревням, вечерами и зимой…
После собрания мы должны были прочитать родителям лекцию на желаемую тему, но в рамках действующей политики в стране. Позволялось использовать и научно-технические темы, не касаясь политики, но быть готовы к вопросам политической информации. Директор с завучем составили график наших вояжей в деревни в зависимости от нашей занятости. Мне досталась деревня Поливалиха, что выше по течению реки Ветлуги на ее крутом берегу в 3-х километрах от Ильинского. Родители были предупреждены о собрании и лекции своими детьми заранее. Часа в четыре вечера, когда начало смеркаться, я отправилась по назначению. Меня встретили школьники и провели в чей-то ранее назначенный вместительный дом. Родители прибыли степенно по очереди. Удалось пообщаться индивидуально по мере наполнения комнаты. Так было удобнее сообщить об успехах конкретного ученика и еще удобнее об их отсутствии.
Поэтому, когда все собрались, я быстро зачитала результаты успеваемости не моих учеников, похвалила моих, из числа тех, кто заслужили и умолчала о нерадивых, так как кое-кому уже было индивидуально об этом сообщено и дан конкретный совет. О некоторых умолчала, чтобы не огорчать родителей – они и так знали их слабости. Проговорила общие задачи и перешла к лекции.
Лекция была стандартной на экономические темы, оказалось она заинтересовала всех и было много вопросов и высказано суждений. Я с удовольствием предоставила всем возможность высказаться и только увидев зевнувшую бабушку – хозяйку избы, опомнилась, что мы проговорили несколько часов и времени около 22-х часов. Я стала собирать бумаги, извинившись, что их «заговорила», хотя последовали возражения. Что все было очень интересно и они благодарны, что собрания теперь проводят на местах, а не в школе, как было всегда…
Решили, что меня проводят ученики, а то жутко зимней ночью, по снежному полю мимо оврага с одной стороны, а с другой – кладбища, что на крутом берегу реки Ветлуги и перед Ильинским селом глубокий овраг…. Но я героически отказалась – восьмиклассникам завтра в первую смену рано вставать, а поздно уже… и назад им далеко и долго возвращаться…
О себе не подумала, что ночь, зима и четыре километра полем вдоль оврага, который перед селом надо было пересечь в одиночку… Однако, храбро двинулась в путь одна. Ночь была темная, облачная, но снежное поле, несмотря на небольшую снежную позёмку, позволяло просматривать на некоторое расстояние вперед. Жутко было то, что слева от меня было заросшее большими деревьями кладбище. Справа был не очень глубокий овраг окаймленный лесной полосой, за которой были поля и деревни.
Прошла без приключений больше половины пути, вдруг в дальней части оврага послышалось завывание волка. Вот теперь стало жутко. Я прибавила шаг, чтобы скорее дойти до последнего этапа пути – глубокого оврага, и вдруг увидела сидящую на тропинке собаку метрах в двадцати от меня. Что-то остановило меня и в голове мелькнуло: Волк! Я вспомнила, что прихватила с собой спички. Остановившись, сняла варежки скомкала первые попавшиеся бумаги от лекций, достала спички. Ветер мешал и не позволял зажечь бумагу, руки дрожали, спички гасли. Решила пугать криком (а может, все-таки собака…). Слабо и беспомощно я крикнула хрипло: Эй-ей! Моя «собака» встала и повернулась вокруг себя, - я увидела хвост – он висел вниз плетью… В голове неистово сработало: Это не собака - это волк! Вот теперь я заорала уже от настоящего страха…
В ответ с противоположного берега оврага от Ильинского как бы сработало «эхо»: «Эй-ее-ей…». Это был голос Павла Коряшкина, которого моя квартирная хозяйка попросила меня встретить. То ли от страха, то ли от напряга из-за громкого моего крика, я потеряла сознание. Очнулась от того, что Павел натирал меня снегом и смеялся: «Вставай, хватить притворяться. А я приехал из райцентра, мать говорит, что Анна Арсентьевна просила тебя встретить, не раздеваясь сразу и пошел. А ты тут шутишь…». Я еле вымолвила: «…там волк…». Мы вместе подошли к тому месту, где, по-моему мнению, сидел волк. Его там не было, конечно, но Павел обнаружил волчьи следы, которые вели в овраг.
Больше он надо мной не подшучивал. Я никому не рассказала про такой вояж, но Павел без согласования со мной все рассказал директору. Не обсуждая в деталях, директор рекомендовал всем учителям на родительские собрания в деревни вечером по одной не ходить, а ходить группами. Далее так и было. «Выездные» родительские собрания были успешно проведены. Учителя шутили – «на одиннадцатом номере», т.е. пешком…
Об этом происшествии я написала сестре в Ашхабад. К этому времени она закончив там университет, вышла замуж, родила сына и работала в школе. Им только что дали трехкомнатную квартиру, и она буквально потребовала, чтобы я все бросила и ехала жить к ней, где можно учиться на физмате в ее университете. Вероятно, этот случай с волком и позволил нам обеим принять такое решение.
Наступила весна, возникли трудности с живущими в интернате ребятишками заречных деревень Ядрово и Ново-Ядровское. Обычно на выходной день домой они добирались пешком, в том числе через реку Ветлугу зимой по льду, а осенью на противоположный берег их перевозил кто-то из местных на лодке. Непонятно почему, но в день моего дежурства по школе оказалось, что их перевозить некому. Река разлилась намного дальше противоположного берега, затопив низины и надо было плыть на лодке почти до ближайшей деревни.
Хозяин лодки куда-то пропал и ребята прибежали назад в школу, нервничая, что скоро наступит темнота, а им оставаться в интернате нельзя, так как кушать нечего. Я приняла «соломоново решение» и объявила, что я сама их перевезу на его лодке. Конечно, я предвосхитила события, моя самонадеянность чуть было не стоила нам жизни.
(Продолжение следует)
Следующая публикация
И ПИШИТЕ КОММЕНТАРИИ. 
Комментарии 14