Предыдущая публикация
Почему я стала монахиней?
Или как я в 17 лет ушла в монастырь.
Еще в детстве «монашкой» меня прозвали бабушки-прихожанки деревенского храма за мое недетское усердие к молитве и церковной службе.
В родном поселке Ляды Пермского края в годы моего детства церкви не было, но каждое лето мама отправляла меня к бабушке в село Серга Кунгурского района. Там храм имелся, правда, сильно пострадавший, практически разрушенный в годы гонений на Церковь. Один из приделов сельчане восстановили – в нем и проходили церковные службы.
Бабушка всегда брала меня с собой в храм, и я там была единственным ребенком, потом подростком, а в старших классах – единственной девушкой среди старушек. Бабушка пыталась приобщать к службам моих двоюродных сестер и братьев, но они начинали баловаться и быстро убегали на улицу к более интересным для них занятиям.
Я же очень любила молиться в церкви; церковное пение, огоньки лампадок и свечей, старинные образа – все это западало мне в душу, грело. Дома я напевала мотивы тропарей и церковных песнопений, и для меня поход с бабушкой в храм всегда был как праздник, как что-то таинственное и необыкновенное. Так что я с детства знала, что такое Литургия, что такое
всенощное бдение…
Когда училась в десятом классе, у нас в Лядах построили часовню в честь Иверской иконы Божией Матери, и я стала уже туда ходить. Помогала на клиросе, пела и читала, посещала воскресную школу.
С одной стороны, я была обычным ребенком, не какой-то затворницей, вместе с ребятами играла во дворе. С другой стороны, став старше, не гуляла с мальчишками, дискотеки были мне совершенно не интересны. Ежедневно выполняла молитвенное правило.
Я родилась в 1982 году, в конце 1990-х у нас уже появились духовные книги, и я читала авву Дорофея, Иоанна Лествичника, восхищалась подвигами старца Иосифа Исихаста. Так моя иноческая жизнь началась, можно сказать, еще дома: в сердце зажегся огонек, ревность по Богу. Меня привлекала иная – не мирская – иноческая жизнь.
Когда еще училась в школе и думала о монашестве, мне очень хотелось узнать, есть ли воля Божия на мой выбор. Как-то мы поехали в Дивеево, там тогда уже восстанавливали монастырь. И у меня был такой помысл: благословиться на иночество у преподобного Серафима Саровского. Очень хотелось, чтобы преподобный через какие-то обстоятельства или через духовного человека дал мне знак о правильности выбранного мною пути.
Пошли препятствия: внезапно мне сказали, что билетов на поездку больше нет. Потом добавили: можно приехать утром прямо к автобусу, и если кто-то не явится, то меня возьмут.
Приехала утром, и действительно, кто-то не явился, и меня взяли. Помню, подумала: значит, есть воля Божия, чтобы я благословилась у преподобного Серафима.
В Дивеево мы поклонились мощам преподобного, помолились на службе. Когда уже уезжали поздно вечером, вышли с подругой на улицу к автобусу – наших еще никого не было. Повернулись лицом к собору с мощами преподобного и запели на прощанье: «Царице моя Преблагая, Надеждо моя Богородице».
На фоне ночного неба храм весь светился от подсветки, и вдруг из-за купола вылетел белый голубь. Он три раза облетел вокруг купола, то появляясь перед нами, то снова скрываясь, а потом растворился в темноте. Для меня это было каким-то символом, знаком.
Потом мы поехали в Санаксарский монастырь, там тогда подвизался старец Иероним (1932–2001). Когда я подошла к нему – даже слова вымолвить не могла: от него исходила такая благодать, такая невероятная любовь, он просто весь светился каким-то неземным, Фаворским светом.
Старец всех, кто к нему подходил, встречал приветливо, благословлял, некоторым что-то говорил. Когда я подошла, то даже спросить ничего не сумела, просто заплакала от нахлынувшего умиления.
А старец посмотрел на меня внимательно и ласково сказал:
– Что же ты плачешь?! Не плачь! Смотри: у тебя теперь прямой путь к Небесам!
И он повел рукой вверх.
После этой поездки у меня больше не оставалось сомнений в правильности выбранного мною пути.
Когда заканчивала школу, у меня был хороший аттестат, и я, наверное, могла бы поступить в любой вуз. Мама работала бухгалтером, и вместе с папой они настаивали, чтобы я поступала на экономический факультет. Я же вместо института поехала в Успенский монастырь в Пермь, побывала там на службе.
Потом одна бабушка, прихожанка нашего храма, пригласила меня съездить вместе с ней в Чусовские Городки, в Казанскую Трифонову пустынь, и я очень обрадовалась.
Мы туда приехали, и я была просто очарована красотой этого места, приветливостью и гостеприимством сестер монастыря и его духовника. Мне очень захотелось там остаться. Батюшка, игумен Савватий, меня как-то сразу приметил, пригласил приезжать, видимо, почувствовал мое монашеское устроение.
У меня было такое сильное горение… С чем это можно сравнить? Когда человек женится, выходит замуж, он думает: я так сильно люблю моего избранника или избранницу, хочу прожить с ним всю жизнь, какие бы ветры ни дули, какие бы испытания ни пришлось нам перенести.
И я чувствовала такое же сильное желание подвизаться в монастыре, такой же Божий призыв к монашеской жизни. Именно это горение дало мне силы преодолеть позднее неизбежные искушения и препятствия.
Когда вернулась домой – боялась сказать родителям о своем решении. Я у них одна, и точно знала, что они будут против. Наконец решилась и сказала, что хочу поехать и пожить какое-то время в Казанской Трифоновой пустыни. Они это очень тяжело переживали, но не стали мне препятствовать, позволили сделать этот выбор. Я до сих пор чувствую по отношению к ним огромную благодарность, потому что у многих сестер в монастыре родители не только были против, но и всячески им препятствовали, даже приезжали и пытались забрать домой.
Летом 2000 года я сдала последние экзамены в школе, пришла домой, встала на колени перед родителями и попросила у них благословения идти в монастырь. Мама взяла Иверскую икону Божией Матери, благословила меня, и мы все вместе заплакали. Нам всем было страшно: родителям – отпускать неизвестно куда 17-летнюю дочь, мне – впереди все неведомое, неизвестное.
Я позвала маму поехать с собой, чтобы она увидела эти прекрасные места на берегу Чусовой, увидела монастырь, трапезную, храм, познакомилась с батюшкой и сестрами.
И вот мы с мамой поехали в Казанскую Трифонову пустынь. Мама всю дорогу плакала – переживала, куда она везет свою дочку. Когда приехали, сразу пошли к духовнику. Батюшка принял нас очень ласково, сказал маме, чтобы не переживала, что все будет хорошо. Мама осмотрела монастырь, поняла, что здесь хороший духовник, приветливые сестры, благополучная обстановка, и несколько успокоилась, утешилась.
На прощанье я ей сказала:
– Мама, не плачь больше! Я читала, что когда человек уходит в монастырь, то его семье дается Ангел-Хранитель, который оберегает родителей и родственников монаха…
И действительно, оглядываясь назад, я вижу: за годы моего иночества и монашества у моих родителей всегда все было благополучно, спокойно и гладко – без особых скорбей и происшествий, словно Господь оберегает мою семью.
Мама и папа уже много лет постоянно ходят в храм, исповедуются и причащаются.
Как-то, некоторое время спустя после моего ухода в монастырь, я позвонила домой, услышала мамин голос и почувствовала особую благодать.
Спросила:
– Мама, я чувствую, что у вас с папой произошло что-то хорошее… Что произошло у вас дома?
Мама сразу поняла меня и радостно ответила, что они с папой повенчались.
Когда я только пришла в монастырь, там было очень много молодежи. В те годы был такой особый Божий призыв. Открывались и восстанавливались монастыри, и нужно было, чтобы они наполнились теми, кто будет их возрождать. И вот множество молодых людей откликнулись на этот Божий призыв.
Мы пришли, мы горели духом, были сильными, смелыми. Своими юными девичьими руками восстанавливали храм, меняли полы, выносили мусор, красили, белили, штукатурили, разводили огороды, пасли скотину, готовили на печи обед – нам все было по плечу.
Мы были единомышленниками. По вечерам собирались и читали Толкование на Евангелие, жития святых, обсуждали – нам все это было очень интересно, грело душу.
Позднее часть молодежи отсеялась по разным жизненным обстоятельствам: много званых, но мало избранных.
А сейчас такого нет. Все уткнулись в свои телефоны… Сейчас в монастырях в основном подвизаются те, кто пришел сюда в 1990-е годы. Молодые приходят гораздо реже, и отчего-то они чаще всего приходят очень больными людьми – и душевно, и телесно.
В первые годы моей жизни в обители к нам приезжал протоиерей Михаил Старков. Он был духовным чадом очень почитаемого на Урале старца протоиерея Николая Рагозина, который ныне почивает в крипте под нашим храмом. Отец Михаил был уже в годах и иногда немного юродствовал. Как-то он меня задержал и сказал:
– Будешь послушницей, будешь инокиней, будешь монахиней…
Я ждала, что он добавит: «Будешь схимонахиней». Но он сказал:
– Будешь игуменией.
Я тогда еще даже послушницей не была и не придала его словам особого значения. И вспомнила об этом, только став настоятельницей Спасо-Преображенского монастыря в Усолье. Но до этого было еще долгих двадцать лет.
Через год моей жизни в Казанской Трифоновой пустыни мне дали подрясник, через два постригли в инокини с именем Феврония. Трудилась на самых разных послушаниях. Первое – это, конечно, конюшня. Через нее обычно проходят все послушники. Возьмите владыку Тихона (Шевкунова) – и он тоже проходил это послушание.
Потом кухня, просфорня, клирос, пекарня – всему приходилось учиться.
Иноческий и монашеский постриг – это погребение ветхого человека и рождение нового. Ты умираешь для мира, чтобы родиться в ангельском чине. Стоишь в белой срачице с распущенными волосами, а потом ползешь по полу из притвора храма к амвону, и от посторонних взглядов сестры ограждают тебя своими мантиями. Поют «Объятия Отча отверсти ми потщися» – и перед тобой проносится вся твоя жизнь. Слезы льются ручьем.
Когда приняла иноческий постриг, написала родителям: «Мамочка и папочка, меня постригли с именем Феврония. Тани больше нет. Есть Феврония».
И мама с папой потом признавались мне, что когда прочитали мою записку – плакали: у них было такое чувство, что их дочь Таня на самом деле умерла.
Мы с сестрами часто ездили в Печоры, посещали старца Иоанна (Крестьянкина), потому что наш батюшка отец Савватий был его духовным чадом.
Помню, как мы, три инокини, пришли к нему, и старец стал помазывать нас святым маслом. Нарисовал сестрам крестик на лбу, а мне почему-то крестик нарисовал трижды.
Когда отец Иоанн нас принимал, то часто повторял:
– Никогда не унывайте!
Я обычно заранее готовила вопросы, которые хотела задать старцу, но когда мы заходили к нему в келью – все вопросы отпадали сами собой, такая от него исходила благодать. Ничего больше не хотелось спрашивать – только быть рядом с ним.
В 2006 году меня назначили старшей сестрой в скит святой праведной Анны. Он был построен нашим духовником на берегу Чусовой недалеко от монастыря. Монашеская жизнь и службы там проходили по афонскому уставу. У нас, по милости Божией, появилась даже частица мощей святой праведной Анны.
Священники, которые бывали на Афоне, приехав в наш скит, отмечали у нас и росписи, и архитектуру храма, и атмосферу – все в афонском стиле.
Старшая сестра должна встречать каждого гостя как Христа – с радостью. Ты угощаешь человека кофе и лукумом, утешаешь его, радуешь – ничего особенного, а человек хочет жить.
Наш скит – место особенное, у нас бывают ночные бдения: сестры молятся каждую ночь. К нам приезжали бездетные молодые пары, молились о даровании им чада, и святая праведная Анна откликалась на их молитву. Я даже вела летопись, записывала о рождении младенцев по молитвенной помощи святой.
Вот один из примеров: девушка вышла замуж. Год, два, три – детей нет. Говорю ей:
– Иди к праведной Анне, проси ее молитвенной помощи.
Она идет, просит и вскоре уже звонит мне, чтобы поделиться своей радостью: она ждет ребенка.
Спустя 20 лет моей жизни в монастыре меня постригли в монахини. Я была первая из сестер, кого постригали в скиту. Особенно не надеялась, что духовник согласится на мою просьбу, просила о заступничестве святую праведную Анну – и батюшка, на удивление, легко согласился и постриг меня в монахини именно в скиту с именем Сергия в честь преподобного Сергия Радонежского.
В 2017 году меня поставили старшей сестрой на монастырское подворье в поселок Мыс, а в 2021 году, я узнала, что владыка Соликамский и Чусовской Зосима принял решение благословить мне послушание настоятельницы Спасо-Преображенского монастыря в Усолье.
Мне было страшно покидать отчий дом – родной монастырь, где я выросла и стала монахиней. Страшно расставаться с родными мне сестрами Казанской Трифоновой пустыни. Но в то же время была внутренняя уверенность, что так надо. Это был очередной раз, когда Господь тебя призывает – и ты идешь. Я видела в этом Промысл Божий, и духовник тоже сказал мне, что отказываться нельзя.
Когда я приехала в Усолье – словно попала в XVIII век. Все вокруг меня – палаты исторического музейного комплекса, храмы, здания – было таким, как во времена Строгановых.
Бытовые удобства, кстати, тоже. Точнее сказать, они полностью отсутствуют: привозная вода, нет водопровода, газа, канализации.
Но здесь очень красиво, все дышит стариной и историей.
Подвизаются у нас в монастыре пять монахинь, все они уже в возрасте, молятся и трудятся с утра до вечера, настоящие подвижницы духа.
Я благодарю Бога за мой монашеский путь и возможность потрудиться на благо Матери-Церкви.
Приезжайте к нам в гости! Всех паломников обязательно поселим, накормим и утешим! Преподобный Сергий, в честь которого меня назвали, завещал братии всех принимать в святых обителях, кормить, утешать и оказывать страннолюбие. (Дорогие друзья, это отрывок из моей беседы с матушкой Сергией, настоятельницей Спасо-Преображенского монастыря в Усолье. Я знаю матушку Сергию давно, еще с тех времен, когда она была инокиней Февронией😊🌸).
Ольга Рожнева
Следующая публикация
Нет комментариев