Предыдущая публикация
Деревня Каваза ( исчезнувшая с карты земли) - малая Родина моей мамы.....
Я помню как приезжала сюда ребенком к дедушке, Шпилевскому Степану Николаевичу и дяде Шпилевскому Ивану Степановичу.
Стоит на крутой излучине речки Кавазинки вековая лиственница. Почти двести лет назад зацепилась она корнями за землю близ первых куреней белорусских переселенцев и хранит, как бессловесный страж, память о прошедших под ее кроной людских судьбах.
Где-то в середине мая 1898 года, когда Иртыш снял с себя ледяную рубашку, на закопченном пароходике плыли на вольные земли Сибири гонимые голодом и нуждой белорусы, украинцы. Добравшись до Екатериновки, с позволения местных властей и совету простого коренного люда потянулись они на восток в необжитые, покрытые лесным таинством места.
Остановились они как раз у той молодой тогда еще лиственницы. Устроились на жилье быстро и просто. В крутояре выкопали просторные ямы, накрыли их жердями, навалили сверху земли и, как называли сами белорусы-переселенцы, курени были готовы. Шесть семей, таким образом, запустили свои корни в сибирскую землю. Первыми были Криворотовы, Жуковы, Слабковы, Козюки и другие. Кое-кто к зиме успел срубить избу. А уже в следующую весну к первым поселенцам примкнули семейства Василевичей, Гурновичей, Барановых, Авласовичей, Гмыраков, Мануловичей, Клыковых, Ледковичей. Потом еще и еще. Так молодая лиственница стал свидетелем рождения на кавазинских берегах деревни Каваза.
— Любили мы в своей пацановой поре, — рассказывает Василий Степанович Гурнович, — места, которые выбрали для поселения наши родители. Носились гуртом в чащобе леса, собирали ягоды, грибы, набивали оскомину переспевшей смородиной, заполнившей своими зарослями берега речушки, бултыхались в ледяной воде ее омутов. Бывало, чуть сойдет снег с крутояра, собирали полевой лук, чеснок, искали гнездовья земляных пчел.
Шло время, Каваза разрасталась. Дома поселенцев не лепились друг к другу. Главным архитектором для деревни была речка Кавазинка. Она как бы подсказывала им, где удобнее поставить дом, разработать огород. На полном согласии с природой, на уважении к ней да при труде без лености, крепла Каваза, множились дети.
Первая мировая война, Октябрьская революция особых изменений в жизни деревни не оставили. Не показалась болезненным клином кавазинцам и коллективизация. Про кулаков тут и разговоров не было, потому что люди еще толком не успели обжиться. Более того, значительно большее количество семей жили по меркам— рубашка одна, а штанов еще меньше.
И в домах были всего одни входные двери, от ветра больше. Первый замок появился в деревне на колхозном амбаре.
А организовался колхоз в 1930 году, В Кавазе насчитывалось уже более 70 хозяйств. Худо-бедно, но колхозное производство сразу обрело серьезный разворот — две полеводческие бригады, животноводческая ферма, подсобное хозяйство. Как-то так вышло, что фамилия Гурновичей одна из первых вошла в производственный актив колхозной жизни, В 1937 году председателем колхоза избрали кавазинцы Петра Степановича Гурновича, старшего брата Василия Степановича Гурновича. Потом и Василий Степанович долгие годы председательствовал в колхозе им. «Энгельса», объединявшего ряд деревень, Крепким заводилой оказался Петр. Люди в колхозе работали дружно, с пониманием толка общего дела. Конечно, уставали. По семь потов сгоняли на покосе и других работах. Зато знали: зима будет обеспеченной. Оттого после работы, шагая в деревню с поля, пели песни, шутили. А по вечерам молодежь, кому подошла пора «женихаться», собиралась у старых куреней близ раскидистой лиственницы и устраивала посиделки с играми да плясками под гармошку-однорядку. С таким настроем у кавазинцев дела, было, пошли прямо-таки в гору. Строились новые добротные избы, все были с хлебом-солью. В 1939 году Петр Степанович, как руководитель крепкого хозяйства, был даже включен в состав областной делегации на открытие Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве. Вернулся он оттуда, много рассказов было. Собирались люди в клубе, часами слушали своего председателя. Настроение у всех было хоть куда. Под него строили кавазинцы свои новые планы, разворачивали плечи. Но пришлось этим плечам выдержать совсем другое — мировую беду, пришедшую в 1941 году вместе с весной.
Вот как записано в личном дневнике Василия Степановича Гурновича, рассказ которого положен в основу сего повествования о том, как пришла в Кавазу весть о войне. «После обеда в воскресенье 22 июня я ехал к колхознику Криворотову Петру Даниловичу боронить картофель, по дороге повстречал школьного товарища Слабкова Ивана. Он первым мне и сообщил, что без объявления войны немцы на нас напали и захватили Киев, Минск и другие города. Я ему, конечно, не поверил и дальше поехал на работу, но вызванная тревога не улеглась. После работы поспешил домой. Дома услышал то же самое. Опять не поверил. Пошел в колхозную контору, по пути прихватил с собой друга Шкилевского Ивана. С ним дошли только до клуба. У входа, в зале уже было полно на рода.
Ждали выступления уполномоченного из райисполкома, который прибыл в деревню. Звали его Александр Николаевич Клещев. Он-то людям и рассказал все как есть. Сделал он это на митинге у школы. Как сейчас помню, на школьной площади стояла трибуна, на ней — портрет Сталина. На нее вышли председатель колхоза, мой старший брат Петр Степанович и уполномоченный. Он сказал: «Товарищи колхозники деревни Каваза, призываю вас объединиться для быстрейшего разгрома врага. Не нужно бросаться в панику, в плач. Нам не стоит думать, что мы по-прежнему будем работать дома. Военнообязанным мужикам и отдельным способным женщинам завтра, послезавтра, через неделю или, может быть, через месяц придется сменить в руках плуг на ружье. Враг бомбил Киев, Минск другие города. Он силен, хитер и беспощаден. Война будет долгой, но победа будет за нами».
После митинга люди долго не уходили с площади. Старики потягивали самокрутки и задумчиво покряхтывали. Хоть и призывал уполномоченный «не надо паники», а деревня в одночасье переменилась, словно весть о войне перекрыла над ней собою небо.
Наводнились глаза жен и матерей. Взгляды на мужиков стали другими. Посуровели лица отцов, старших братьев. Лишь ребятня, наполовину уловив серьезность услышанного и переложив его на свое детское воображение, сбившись в кучку, тараторила: «Да мой батя этому поганому немцу своим пудовым кулаком как…!». А кто-то другой вторил: «А наш Петька любого немака так скрутит, что...». Откуда ж было знать той пацанве, зеленой молоди, что постарше, сколько лиха у войны. Что многим из их числа доведется схлестнуться с той самой поганой немчурой, которую, как они считали, их отцы и братья побьют в два счета. С того дня каждый вечер и стар и мал стали собираться под окном у дома Клещевых родителей, того уполномоченного, что выступал на митинге. На всю деревню у них имелся старенький радиоприемник, его – то и слушали, узнавая о событиях на фронте.
Каждое сообщение заканчивалось призывом к рабочим заводам и фабрик, к колхозникам и всему народу работать не покладая рук, чтобы обеспечить фронт танками, самолетами, пушками, другим оружием. Слова «все для фронта, все для победы» стали основой морали и мерилом поступков людей.
В тот же день старшие подростки сговорились, не ожидая вызова в колхозную контору, выйти на работу для замены взрослых мужчин.
Вдумываясь в то, что люди рассказывают об истории жизни Кавазы, можно заметить: 22 июня 1941 года для нее началась темная полоса, в конце концов приведшая в небытие. Не прошло и месяца после начала войны, как в Кавазе случился пожар. Выгорела почти вся середина деревни. В угли превратились усадьбы А. Коптева, Н. Криворотова, Е. Слабкова, Н. Коптева. Обложившая деревню беда ожесточила и в то же время сблизила духом людей. Работали они до упада. Все реже и печальней у излюбленной молодежью лиственницы звучали голоса. Чаще над деревней нависали бабьи надрывные причитания при проводах мужиков на фронт, рекой проливались слезы от похоронок.
За годы войны ушли на фронт из деревни 92 человека, вернулись назад только 27, контуженными и искалеченными. В некоторых семьях в этом военном огне сгорело по три и более человека. Не вернулись в родной дом три брата Авласовичей, четверо Гурновичей, столько же Клочковых и Криворотовых, шестеро Василевичей. Шестьдесят пять душ, полюбивших и обласкавших мозолистыми руками земли реки Кавазинки, были от нее оторваны войной и рассеяны прахом по белому свету.
«Неумолимо идет время, - пишет дальше В. С. Гурнович в своем дневнике, — уходят из жизни остатки завоевателей Победы. Из 27 человек, вернувшихся с фронта, сегодня в живых осталось только трое: П.Н. Клещев, П. Н. Василевич и автор этих строк». Вышло так, что война наполовину, если не больше, подорвала силы деревни. А послевоенная разруха и последовавшие позже эксперименты над деревней (типа объединения бесперспективных сел) Кавазу в 80-х годах доконали окончательно.
Но свою малую Родину люди не забыли. Само собой стало традицией: всякий, кто когда - то жил в Кавазе, бывая в родных краях, посещает ту вековую лиственницу, мысленно беседует с ней. Больше всех душевного напряжения улавливает молчаливая хранительница истории Кавазы, когда под её кроной иногда встречаются бывшие местные жители.
Следующая публикация
Комментарии 24
Каваза ты моя Каваза.
Как прекрасна ты раньше была.
А теперь лишь одна пустота,
Окружает по всюду тебя.
Но для нас лучше всех Каваза,
Где с тобой наша юность была.
Где бы не были мы,
Но ни где никогда,
Не забудем тебя Каваза!
Василий Степанович часто приезжал на пасеку,которая была недалеко от Кавазы.
Место то у лиственницы,где были землянки первых переселенцев,называлось,как он говорил,Ку'рни...( день и ночь курился дымок зимой из землянок)..
И Виктор Федосеевич говорил,что иногда Василий Степанович ходил в ,,Ку'рни" со словами,,Пойду всплакну"...
Откуда я это знаю?
В последние годы своей работы мы с детьми в школе занимались исследовательской работой:собирали мифы,легенды,предания родного края...
Вот Мурашкина Даша и записала это со слов Клочкова Виктора Федосеевича...
Очень жалею,что слишком поздно мы занялись этой работой....
И еще Виктор Федосеевич говорил,что лиственница та огромная,необъятная:
четверо человек не могут обхватить..
А Москалев Александр Михайлович (внук бабы Кати Бараули) говорил,что туда сейчас трудно пр...ЕщёКлочков Виктор Федосеевич-житель Кавазы.Как и многие кавазинцы,он переехал в Поречье.Работал пчеловодом в колхозе,когда председателем был Гурнович Василий Степанович.
Василий Степанович часто приезжал на пасеку,которая была недалеко от Кавазы.
Место то у лиственницы,где были землянки первых переселенцев,называлось,как он говорил,Ку'рни...( день и ночь курился дымок зимой из землянок)..
И Виктор Федосеевич говорил,что иногда Василий Степанович ходил в ,,Ку'рни" со словами,,Пойду всплакну"...
Откуда я это знаю?
В последние годы своей работы мы с детьми в школе занимались исследовательской работой:собирали мифы,легенды,предания родного края...
Вот Мурашкина Даша и записала это со слов Клочкова Виктора Федосеевича...
Очень жалею,что слишком поздно мы занялись этой работой....
И еще Виктор Федосеевич говорил,что лиственница та огромная,необъятная:
четверо человек не могут обхватить..
А Москалев Александр Михайлович (внук бабы Кати Бараули) говорил,что туда сейчас трудно пройти-всё заросло рапажом...
Я хотела с ним сходить и сфотографировать ту лиственницу...
Не знаю,правда ли..
Теперь это ручеек,как и Инцисс в Поречье...
Обмелели наши реки....