Предыдущая публикация
Ворожея
История эта относится к началу 90-х., когда я работал в клинике Илизарова, в отделении устранения деформаций конечностей у детей.
Наш центр тогда был на пике славы, поэтому на лечение к нам приезжали не только со всех уголков Советского Союза, но и из ближнего и дальнего зарубежья. И, поскольку в то время других эффективных методик лечения большинства ортопедических патологий не было, клиника была перегружена, по причине чего, очереди на лечение ждали годами.
Было лето 1992 года. Знойный июньский день, конец рабочего дня. Я стоял у окна ординаторской и созерцал огромную территорию клиники с газонами, тротуарами и беседками.
Тихий час в отделениях только закончился и на прогулку один за другим, иногда парами, стали выходить пациенты с закованными в аппараты Илизарова конечностями.
Но выйти удавалось далеко не всем: не позволяли тяжесть патологии и огромные аппараты, ходить с которыми было не так просто. Поэтому больных обучали ходьбе специальные инструкторы перед большими зеркалами в оборудованных для этого залах. Среди пациентов были и такие, которые с момента своего рождения не знали, что такое ходьба или же утратили эту возможность на многие годы.
Мне всегда нравилось незаметно наблюдать за больными со стороны. Только так иногда можно получить достоверную информацию об их состоянии, что при непосредственном опросе или осмотре не всегда возможно.
Особенно, если это касается детей, ибо сложность патологий, с которыми мы тогда имели дело, была таковой, что эти пациенты, будучи многие годы под прессом страданий и лишений, зачастую были замкнуты. Многие пытались манипулировать эмоциями доктора, увести его внимание в сторону, с целью, во что бы то ни стало, избежать неприятной процедуры.
Но была и другая, более весомая, причина, по которой мне нравилось тихо наблюдать за ними.
Тогда я был еще молодым специалистом, только закончившим ординатуру. И я буквально приходил в восторг, видя, как тяжелый недуг отступает под натиском науки, как преображаются эти маленькие человечки, лица которых начинает посещать улыбка, а глаза озарять радость, я заряжался вдохновением и страстью двигаться вперед, искать, расти профессионально…
Однажды мое внимание привлекла фигурка девочки, которая, выйдя из-за здания, направилась по аллее в сторону центральных ворот.
Заплетенные в две косички волосы ярко-рыжего цвета золотым огнем горели на солнце. Ее голени были в аппаратах Илизарова. Шла она уверенным шагом, слегка опираясь на костыли. Походка правильная, как и учили инструктора.
«Умничка!» – подумал я.
Если ребенок, будучи не под наблюдением, выполняет данные ему рекомендации, то это дорогого стоит.
Это была Перепёлкина Любочка – моя пациентка девяти лет. Она приехала на лечение с болезнью Блаунта из Рязанской области. Ее голени были деформированы настолько сильно, что пространство между ногами было похоже по форме на квадрат.
Деформацию, однако, удалось устранить достаточно быстро. Эта работа была завершена буквально днями ранее. С этого момента оставалось ждать полтора-два месяца до сращивания, после чего аппарат Илизарова можно было бы снять.
Любочка по всем параметрам была удивительным, иногда даже поражающим воображение, ребенком. Пухленькая, очень живописная, с кучками веснушек на щеках и огромными, как два опахала, ресницами, тоже рыжими-прерыжими, да еще и с загнутыми кверху желтыми концами. Она воспринималась моим сознанием, как некое «чудо в перьях».
В шестиместной палате, где она лежала, между такими же, как и она, постоянно шла борьба за лидерство.
Как оно всегда в жизни и бывает, дети дерзили друг другу, обзывали, бывало даже, что хватали за волосы. Затем наступало время сердечной дружбы, которая рано или поздно исчерпывала себя, и все возвращалось на «круги своя».
Конечно же, дети так вели себя неспроста: они были утомлены длительным лечением, болью и стрессами, поэтому такое их поведение было объяснимо.
Лично я из этого особой трагедии не делал, понимая, что, если дети способны на такое, значит, они все еще полны сил. Но, конечно же, проводил разъяснительные беседы.
Повод для тревоги появлялся тогда, когда они становились апатичными и безучастными к окружающему.
Так вот, я заметил, что Любочку в палате заметно побаивались и никогда к ней не лезли. Хотя ничем особым от других детей она не отличалась, разве что какой-то странной энергией, которую она излучала, и которую лично я всегда чувствовал.
Иногда она вызывала у меня такое умиление, что хотелось забыть, кто я, и обнять крепко-крепко, затем оторвать от себя, заглянуть в ее ярко-голубые глаза и посмотреть на ее реакцию.
Она вела себя уверенно и спокойно, но, главное, независимо. «Упёртость» – была основной чертой ее характера. Сама себя она содержала в безупречном порядке: мылась, расчесывалась, заплетала волосы в косички, иногда такие тугие, что они смотрелись, как две изогнутые кральки.
С прогулки возвращалась непременно с цветочками в волосах или венком на голове.
На всем протяжении лечения с Любочкой не возникало никаких проблем. Она стоически терпела все трудности, боли и лишения. Даже, правильнее было бы сказать, не терпела, а воспринимала спокойно.
Я не припомню, чтобы она издала хоть один стон, проронила слезинку, хотя в процессе лечения ей не раз проводились весьма болезненные процедуры – в это время она сидела и спокойно наблюдала за нашими действиями.
Пройдя по аллее около двухсот метров, Любочка вдруг повернула направо и пошла по высокой траве по направлению к островку густорастущих деревьев и кустарников.
Метров за десять до него она остановилась и начала что-то выискивать под ногами.
Я был озадачен ее действиями и терялся в догадках: «Чем бы она могла там заниматься?»
Через несколько минут она выпрямилась, пошла дальше и вскоре исчезла в дебрях.
Меня терзало любопытство. Не отводя глаз, я наблюдал за тем местом.
Ее не было долго, минут тридцать. Наконец, среди веток вновь замаячило ее красное платьице и, выйдя из кустов, она пустилась в обратный путь.
На следующий день меня так и подмывало спросить ее, чем она там занималась, но какое-то странное чувство недозволенного и даже волшебного таинства, не позволило мне сделать это.
Так я и остался наедине с собой и своим любопытством.
Через несколько дней, уходя с работы, я заметил фигурку Любочки, копошащуюся в том же самом месте.
Остановившись, я стал наблюдать за ней.
Немного погодя, она выпрямилась и направилась к кустам.
Гонимый любопытством, я направился в ту же сторону. Трава в том месте была некошеной, и идти было не так просто. Тем временем Любочка вновь исчезла в кустах.
Последние шаги я шел практически на цыпочках – не хотелось выдавать своего присутствия.
Подойдя вплотную к зарослям, я увидел ее в глубине – метрах в пяти от себя.
Сделав еще несколько осторожных шагов вперед, я замер…
– Здластвуй, Зелтоклювик! – ласкательно, словно к ребенку, обращалась к кому-то Любочка. – Как твои детки? Обедала ли ты сегодня, любимая моя? А я тебе гостинцев принесла.
Перед Любочкой явно происходило какое-то удивительное, даже сказочное действо!..
Но оно было скрыто от моих глаз…
Я сделал еще шаг вперед, вытянулся и наклонился немного в сторону. И!..
Передо мной открылось, шокирующее своей неестественностью, завораживающее зрелище: на пухленькой ладошке Любочки сидела черная птичка с желтым клювом.
Часто мотая головой и, дергая хвостиком, она там что-то клевала…
А в полуметре от девочки, в глубине ветвей виднелось гнездо с тремя только-только оперившимися птенцами
И, о Святые Небеса, Любочка очень осторожно гладила их указательным пальцем другой руки, поговаривая:
– Мои халосие! Вы мои друзья, и я вас люблю!
Заметив меня, птичка вспорхнула и села на ветку дерева метра на два выше, тревожно наблюдая оттуда за мной.
Любочка резко обернулась и, опустив глаза, чеканным тоном резко проговорила:
– Вам сюда нельзя!
Я оторопел от жесткости ее заявления.
– Почему?..
– Вы напугаете Желтоклювика!
– И что?
– Она может бросить своих деток!
– Но тебя же она не боится!.. Почему?
– Этого я вам не могу сказать.
– А чем ты ее кормишь?
Не поднимая глаз, она протянула в мою сторону кулачок и раскрыла его. На ее ладошке лежали четыре дождевых червя.
– И не жалко тебе червячков?
– Желтоклювику надо ластить своих деток.
– А что у тебя в кармане? – меня заинтересовала шевелящаяся выпуклость в большом переднем кармане ее платья.
Она опустила туда руку и вытащила темно-зеленую пузатую жабу с выпученными глазами.
«Господи!..» – меня чуть не стошнило – я всегда панически их боялся.
Жаба же чувствовала себя в руке Любочки очень даже комфортно. Со сплюснутым от давления ее пальцев огромным животом и растопыренными в стороны корявыми лапками она, будто сканировала меня своим тяжелым взглядом.
– Боже, Любочка, это же настоящая жаба! Тебе не противно?! Не страшно?!
– Нет! – как отрезала она.
– Но почему?!
– Это Пелагея – она моя подружка…
– Боже! Да, где ж ты ее взяла?
– Этого я вам тоже не скажу, Федор Алексеевич. Вам надо быстрее уходить отсюда – Желтоклювик нервничает.
– Ах, да! – произнес я и, словно под гипнозом, попятился прочь от жабы, которая, казалось, сейчас прожжёт во мне дырку своим грозным и воинственным взглядом.
– Стойте! – услышал я уже за спиной властный голос Любочки и замер, как вкопанный.
Так и стоял несколько секунд, почему-то даже боясь повернуться к ней лицом.
– Дайте мне слово, что никому не расскажете о том, что видели здесь!..
– Обещаю, – еле выдавил я из себя и быстро пошагал прочь.
Последующие дни я находился под впечатлением увиденного. Острое ощущение некой странности и даже ненормальности будоражило мое воображение.
«Неужели можно вот так запросто приручить лесную птицу? Неужели Любочка обладает какими-то сверхъестественными способностями? Или владеет тайной общения с дикими животными?» – задавался я вопросами. И сам же отвечал: «Нет-нет, это нелогично и неестественно! Здесь явно замешана какая-то волшебная сила!»
Но более всего меня «добивала» эта жаба!.. «Ужас!»
С того дня я стал подсознательно осторожничать в общении с Любочкой. Про себя стал называть ее «Ворожеей». Неразгаданность ее тайны не давала мне покоя, не позволяла расслабиться.
«Подумаешь, птичка!» – скажет кто-то со стороны.
Ну, да, может быть. Но он не был на моем месте и не испытал того острого ощущения какой-то «темной магии». Да и не имел тесного отношения к детям-инвалидам, которых природа нередко наделяет такими способностями, которые выходят за пределы понимания обычного человека. Будто тем самым мать-природа пытается загладить свою вину за данный им недуг.
Я не знаю, чувствовала ли Любочка мое состояние. Скорее всего, да. Но, даже, если и так, то не подавала вида.
Она всегда вела себя так же непринужденно и независимо, как человек, который уютно уживается со своим внутренним, пусть даже кому-то непонятным, миром, в котором все остальные являются нежеланными гостями.
Каждый день, проходя мимо того места, моя голова интуитивно поворачивалась в сторону, а глаза прилипали к тому лесочку, пытаясь высмотреть нечто такое, что помогло бы разгадать терзающую меня тайну. Но посетить лесок я больше не решался.
Во-первых, я дал слово! А, во-вторых, во мне прочно сидели опасения некой непредсказуемости и даже страхи перед теми деяниями, которые могли бы там происходить.
В начале августа мы сняли Любочке аппараты Илизарова, а еще через день она уехала.
Однако она посетила свой затаенный лесок даже в день своего отъезда.
После того случая прошло более десятка лет.
Я уже не работал в центре, но всегда посещал его, если оказывался в тех краях.
В один из таких приездов, спускаясь по лестнице и проходя мимо пары молодых людей, я вдруг почувствовал какое-то чувство волнения и тревоги…
И тут меня, будто пронзил электрический разряд!.. Я даже вздрогнул!
Пройдя еще несколько ступенек, я остановился и обернулся.
На меня смотрела девушка с распущенными волосами золотисто-медного цвета. Писаная красавица: стройная, белолицая, полногрудая, с пухлыми губами и точеными чертами лица…
Она грациозно шла в сопровождении молодого человека и посмотрела на меня немного исподлобья, каким-то пронзительным, снисходительно-томным взглядом.
Затем, мягко улыбнувшись и еле слышно прошептала:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте!..
Я сразу узнал ее. Это была она – моя «Сказочная Ворожея»…
Феодор Мацукатов
Следующая публикация
Комментарии 7