Предыдущая публикация
ВОРОБЬИХА.
Софья Михайловна, расстегнув пальто и сняв легкий шёлковый шарфик, чуть скинула перчаткой снег, села на скамейку, поставила рядом сумочку. Скользкий шарфик, темно–голубой, с серебристой полосочкой посередине, змейкой соскользнул вниз. Женщина этого даже не заметила. Она рассеянно смотрела вперед, потом провела рукой по лицу, вздохнула.
Дойти до метро сил не было, ноги ватными жгутами лежали на скамейке, сапоги стали вдруг жать, а в голове гудело, неприятно звенело в ушах. Руки машинально мяли носовой платочек, белый с вышитыми по уголками цветочками.
— Надо позвонить Феде… — промелькнула мысль. — Он приедет на машине, заберет, отвезет домой…
Софья Михайловна помотала головой, словно споря с собой.
— Нет, Федька занят, не сможет убежать с работы, дела у него…
Женщина усмехнулась, стукнула по скамейке тростью. Дела… Знает она, какие там у них дела – сидят, кофе пьют да сигареты курят – вот и всё! Предприниматели они, видите ли, бизнесмены, а родной матери помочь, их не дождёшься…
Ладно, надо доплестись до автобусной остановки. Не поскользнуться бы! И где эти дворники?! Ничего не расчищено, снега по колено! А у Софы нога! Ноет, проклятая, стреляет болью от бедра до самого колена, а позавчера распухла, горит… Хирург сказал, надо операцию, надо сустав латать, вставлять искусственный. Тоже мне, придумали, в живого–то человека, да железяки с титанами пихать!.. А потом, говорят, еще ходить учишься заново, всё болит еще сильнее, чем до операции. Не делать, может быть?.. Забрать заявление, не ждать очереди, уехать… Ведь с болью можно договориться. Со всем можно договориться! С Федькой только нельзя… Сын еще называется…
— Софья Михайловна, голубушка, ну разве можно в вашем–то положении, да на морозе сидеть?!
Софа вздрогнула, испуганно отодвинула ноги. Какой–то мужчина, огромный, в черной куртке с меховой пушистой опушкой на капюшоне, в джинсах и огромных ботинках, размера этак сорок пятого, наклонился, подхватил со снега оброненный шарфик, положил его на колени женщине.
— Наденьте, холодно же! Ну что вы вся распахнутая, как девочка! Еще не хватало простудиться! — мужчина уверенно, как будто стоял рядом со своей матерью, обернул шарфик вокруг Софиной шеи, застегнул пальто, дотронулся до рук – холодные. — Нет, вы посмотрите! А вы знаете, как трудно делать суставчики на руках? Знаете? Да с вашей болевой чувствительностью это сродни катаклизму будет! Варежки где?
Софья Михайловна растерянно подняла глаза. Хирург, Николай Сергеевич, стоял и что–то спрашивал у неё.
— Что, простите? Я задумалась, извините…
— Вставайте, поехали. Где вы там живёте? — Николай подал женщине трость, схватил за локоть и поднял, не давая завалиться назад. Сапожки Софьи Михайловны, модные, отлично сидевшие на тонких щиколотках, совершенно не подходили к такой погоде – лед под тонким слоем снега, коварный, беспощадный, ветер то рвёт провода, то совсем пропадает, позволяя снежинкам спокойно упасть на сугробы, слившись со своими сестрами; вечер наступает быстро, внезапно, а фонари горят совсем не везде…
— Я? Я на Нахимовском… — вздыхая и застёгивая ворот пальто, ответила Софья Михайловна. — Я сама. Отпустите. Сама я доберусь!
Она вырвала свой локоть из крепкого захвата врача. Николай Сергеевич удивленно пожал плечами.
— Да я не кусаюсь. Нам с вами по пути, меня не затруднит… — попытался пояснить он.
— А меня затруднит. Не люблю быть обязанной кому–либо. До свидания!
Софья Михайловна выпрямилась, стала осторожно пробираться по дорожке. Потом, почувствовав уверенность, прибавила шагу, но оступилась, трость поехала по наледи, сердце ойкнуло. Вот сейчас жахнуться на снег, распластаться так, что костей не соберешь!.. Хорошее завершение дня…
— Ну ладно! Хватит тут комедию ломать! Пойдемте!
Николай Сергеевич как пушинку поднял женщину, развернул лицом к парковке, отряхнул снежинки с её пальто и потащил к машине.
Через три минуты она уже сидела в прогретом салоне, нахохлившаяся, недовольная. Мех на воротнике, до этого пушистыми кисточками обрамляющий её шею, теперь обвис, некрасиво слипся.
— Обманули! — прошептала с досадой Софа, пытаясь пальцами расправить ворсинки воротника.
— Что?
— Сказали, лиса, а это псина какая–то! — бросила пассажирка.
Николай пожал плечами, вырулил с парковки, аккуратно влился в поток машин и включил блюз.
— Не возражаете? — краем глаза он наблюдал за свое спутницей.
— Нет. Хотя больше люблю классику.
Сегодня она была его последней пациенткой, молча выслушала вердикт, когда врач посмотрел её результаты, подписала нужные бумаги и ушла. Другие выспрашивают, как и что будет, сколько длится операция, можно ли потом приглашать родственников, чтобы помогали восстановиться… А эта молчит и кивает, кивает и молчит…
— Вы одна живёте? — Николай Сергеевич переключил станции на магнитоле, нашел концерт классической музыки, наладил громкость.
— Я? Одна. Муж умер два года назад. Сын с женой проживают отдельно, — кратко ответила она. — Слава Богу!
— Что? Что есть жена? Или что муж… — Николай бесстыдно повернул голову и посмотрел на «Воробьиху». Да, он прозвал ее именно так – «Воробьиха» – недовольная, слабенькая, с тонкими ручками и ножками, с невидимым хохолком встопорщенных перьев на макушке. Вот сейчас заверещит, зачирикает, ругая весь мир…
— Что не со мной. Хоть отдохну! Они первые полгода, пока Фёдор, мой сын, не доделал ремонт в другой квартире, жили со мной. Это кошмар, сущий ад!
Софья Михайловна даже оживилась, расправила плечики, сняла шапку, поправила кокетливо завитушки. По салону поплыл легкий, приятный аромат её духов.
— Что такое? С невесткой не сложилось? — скривился Николай.
— Да как вам сказать… Нет, она ничего, работала с утра до вечера. Просто я люблю одиночество. Я устала от людей, от того, что надо с кем–то считаться, заботиться. Мой муж последний год был совсем плох. Всё повисло на мне – продукты, готовка, уборка, врачи и лекарства. Я устала…
— А сын?
— Фёдор совсем не приезжал. Я просила его, но он ведь у меня предприниматель, знаете ли, занят постоянно. То поездки, то совещания, то вечеринки… Мы с мужем ему стали не нужны, как только он встал на ноги. В финансовом плане, конечно, — пояснила она. — Своя квартира, какие–то там друзья, увлечения…
Софья Михайловна вдруг замолчала, отвернулась к окну. По тротуару шла женщина. Она тянула за руку мальчишку. Тот, проваливаясь по щиколотку в снег, не успевал за ней, падал на коленки, барахтался, вставал и пытался шагать побыстрее. Женщина останавливалась, оборачивалась и, поставив сына очередной раз на ноги, отряхивала его штаны, поправляла варежки, что–то говорила.
Николай, остановившись на светофоре, тоже стал следить за этими двумя.
— Она хорошая мама, столько терпения! — бросил он.
— Ну вот еще! — насупилась Софья, передернула плечами. — Ему уже, я думаю, лет семь. Может идти сам! Если бы она отпустила его и пошла вперед, он бы, как миленький, побежал следом, ни разу бы не упал. Она воспитывает тряпку. Он так и будет сидеть на её шее, даже когда вырастет. В этом ошибка наших женщин. Они видят в детях цыплят, сюсюкают, теша своё желание играть в куклы, даже когда тебе за сорокет.
— Интересная позиция, — улыбнулся водитель. — Она просто любит его, заботится. Это естественный процесс.
— Неет! О, нет! Вы все так думаете, а на самом деле это просто способ сделать ребенка зависимым от тебя. Ну, посмотрите, кто она? Явно не бизнес–леди, держится хило, никакой стати. На работе, если она вообще есть, ее не уважают. Такие мамаши часто берут больничные, потому что дитятко кашлянуло три раза подряд. А за них работают другие. Это неудобно и неприятно, но «детных» жалеют, боятся, видимо, что те нажалуются куда–нибудь. Ненавижу таких мужчин, что до пятидесяти всё хватаются за мамину юбку.
Воробьиха, чувствуется, «на коне», тема–то, видать, не из простых, задело её!
— А после? Ну после пятидесяти что? — усмехнулся Николай.
— А после чаще всего матерей уже нет в живых, и мужчина начинает ностальгировать и тосковать. Её нет, а пуповина есть… Глупо. И очень неудобно для жены этого страдальца. Поверьте мне, это ужаснейшее явление – связь матери и сына даже в его зрелом возрасте. У меня, молодой человек, — тут Софья Михайловна кокетливо поправила завиток у ушка, хотела грациозно выпрямиться, но колено отдало резкой болью. Женщина скривилась. — Так вот, у меня было три мужа. И все трое смотрели своим матерям в рот, пылинки с них сдували. А я всегда была на втором месте, пятом, десятом, в зависимости от того, сколько дел и поручений надавала свекровь моему благоверному. Два моих брака так и закончились. Не смогли, так сказать, поделить, кому больше достанется. Третьего мужа я удержала ребенком. Мне тогда было уже тридцать пять, ему тридцать восемь. Фёдора мы оба ждали, но я сразу решила, если родится мальчик, то к своей юбке привязывать не буду. Так и сделала.
— И что, вы совсем не общаетесь? Ну хотя бы по праздникам, выходным? Это же как–то принято между родственниками, — Николай уже ехал по МКАДу, пелена снега мешала набрать любимую скорость, то и дело сбоку выныривали лихачи, сигналили, потом торопливо «благодарили», мигнув пару раз «аварийкой». Приходилось напряженно поглядывать во все зеркальца, что заботливо подогревались системой, вделанной в автомобиль… Пиликанье скрипок в магнитоле стало раздражать. Мужчина сделал музыку потише, нахмурился, услышал, как вздохнула пассажирка.
— Я? Я воспитывала своего сына так, чтобы перестать быть нужной ему лет этак в восемь. Он всё умел делать сам. Как и я в его возрасте. Я никогда не тащила его по снегу в саночках или вот так, за руку, как та мадам, что мы видели недавно. Он шёл сам. Если не успевал, то знал, что я ждать не буду, бежал. Днём один, сам поест, уберет всё. Я приходила с работы к семи, уроки сделаны, парень мой сидит, книжку читает или во дворе с ребятами возится. Муж приезжал к девяти, ел и падал спать. Ему тоже было не до Фёдора. И вырос, настоящий мужчина получился, от меня отошел далеко, невестка пусть «спасибо» скажет!
Софья Михайловна гордо смотрела вперед. Её переполняло чувство выполненного долга, хорошо сделанной работы... А ещё обиды, что Федька не подбегал, как другие мальчишки к своим матерям во дворе, чтобы помочь донести сумки, никогда не дарил ей на праздники, даже на 8 Марта, открытки и дурацкие рисунки, даже нечем было похвастаться перед коллегами на работе. Фёдор жил в параллельной реальности. Софа – его снабженец, причём всем – книгами, репетиторами, знаниями и деньгами, если нужно было, а он – снабжаемый, но далёкий. С возрастом потребность в матери и вовсе угасла. Зачем она, если есть библиотеки, друзья, подработки разносчиками пиццы и фильмы, которые научат жизни лучше, чем родители?.. Зато самостоятельный. Нет, Федька молодец! Он лучше многих!
— Вы вот, тоже небось, чуть мать позовёт, дела бросаете и бежите? Семья, дети по боку, ведь у матери кран сорвало, или лампочка перегорела. Зачем она будет вызывать слесаря или электрика, если можно сдернуть вас! Так?
Софья Михайловна, хитро прищурившись, смотрела на профиль врача. Тот посигналил кому–то, потом выругался, извинился, свернул на обочину, остановился, помолчав, сказал:
— У меня нет матери. И отца тоже нет. Я из детдома. Знаете, даже смешно, но некоторые завидовали мне, когда я попал в медицинский. Мне не хватало двух баллов, но меня взяли, мол, сиротка, надо помогать… Другие ребята, сильные, видно, что готовились, но недобравшие совсем чуть–чуть, остались с носом, а я поступил… Пожалуй, здесь можно сказать «спасибо» судьбе. Но вот на ваш вопрос ответить я не могу, не было опыта. У моих детей нет бабушек, они не знают, как это – ездить к ним с ночёвкой, сидеть с друзьями на даче и есть тайком черемуху, а потом объяснять, от чего черный язык… Друзья рассказывают, мои слушают, воображают, что это и с ними происходит… Эта пустота тянется на все последующие поколения, ничем её не заполнить... У Маришки, моей жены, мама умерла, так что с той стороны тоже провал…
Николай снова вклинился в поток машин.
— Извините, — буркнула Софья, сделала вид, что дремлет, потом зыркнула на Николая, проверяя, очень ли обиделся. Если да, то, чего доброго, еще откажется её оперировать!..
— Ничего. Кажется, это ваш двор?..
Женщина прищурилась. Стекло залепило снегом, разглядеть что–то было невозможно.
— Кажется, да, — протянула она. — Благодарю вас, что подвезли.
— Угу, — кивнул Николай, вышел из машины, распахнул дверцу со стороны Софьи Михайловны, помог ей выбраться наружу. — Я провожу.
— Нет. Я сама. Справляюсь пока, так что не нужно!
Она выдернула из его руки свою ладонь, сделала пару шагов в сторону..
— Софья Михайловна, а каково это – вот так вычеркнуть себя из жизни, а? Понятно, что вы режиссёр своего фильма, сценарист и актёр, вы делаете так, как хотите. Но вот сейчас не жаль?..
Воробьиха не ответила, сделала вид, что не расслышала...
Коля злился на себя за эти слова, он не имеет никакого права, он никто для этой женщины, не может выговаривать ей, критиковать или указывать на ошибки! Это получалось как–то само собой. Усталость ли, хмурая погода, напряжение последних дней или беспокойство за Маришку, у которой были неприятности на работе, – что–то сорвало якоря, заставив его плыть без разбора, не боясь сесть на мель. А может, в этой женщине он увидел свою мать, представил, что она вот также рассуждает, бросая его в доме малютки, так сказать, учит жизни методом погружения?!..
Николай, выйдя из детдома, узнал, что у него есть счёт в банке, кто–то переводил туда деньги, но отправителем оказался какой–то совершенно чужой человек, которому поручено было оперировать счетами. Коля не нуждался в деньгах первое время своей самостоятельной жизни. И сын этой женщины тоже… Но деньги не решили абсолютно ничего.
Любить и принимать любовь, не ту мимолетную, плотскую, греховную, а настоящую, трепетно–нежную, когда ты не прощаешь недостатки, а просто принимаешь их, когда ты, пережив влюбленность, остаёшься в этом фильме дальше, потому что хочешь сам писать сценарий, Николая научила Марина. Они долго шли друг к другу. Коля менял женщин, быстро остывал, прогонял, искал другую. Марина сначала приглядывалась к нему, увидев в какой–то компании, потом потихоньку подобралась поближе. В подружки не напрашивалась, даже целовать себя не разрешала. Но именно её он целовал впервые осознанно, не просто губы, доступные сию минуту, в которые можно впиться своими губами, а женщину, всю целиком доверившую ему себя. Это было на Крымском мосту, под залпы салюта. Романтично и банально…
Марина научила жить семьей, тянула изо всех сил мужа на поверхность, туда, где солнце и глупая вера в счастье. Вытянула!..
А Софья Михайловна своего сына утопила. И себя заодно...
Николай не понаслышке знал, как тяжело оправиться после операции. Он видел, как родственники суетятся вокруг больного, караулят у кабинета лечащего врача, пристают с вопросами и пытаются дать «подарок», веря, что от этого ткани лежащего на койке срастутся быстрее, а все болезни мигом улетучатся. Он видел, как страдают пациенты от своей немощи. Но надо уметь просить о помощи и принимать её, надо дать людям быть милосердными, иначе мир зачерствеет… Да, есть медицинский персонал, девочки в отделении Николая очень старательные, душевные, делают свою работу отлично. Но это не то. И сиделку можно нанять, и оплатить круглосуточное дежурство, но то, как преображаются лица больных в часы посещений, трудно передать!
Лежат, прислушиваются, в руках телефон, вдруг пропустят звонок… Храбрятся, оживают. Некоторые, кто ходячие, женщины, прически крутят, макияж, хоть одной рукой, но наведут, а если совсем худо, то просто ждут… Стоит двери в палату открыться, все замирают – к кому? А потом лица расцветают, улыбка до ушей или просто счастливый кивок – пришли…
Если даже не к тебе, всё равно радуются, потому что палата – это мирок сопричастности, и радость одного разливается волнами по другим, греет, дарит надежду…
Николай как–то заглянул в палату к пациентке. Пожилая, сложно перенесла операцию, всё жаловалась на боль, надо было проведать перед окончанием смены. Заглянул, а там муж пришёл. Тоже старенький, видно, что устал, намучился переживаниями, но храбрится, балагурит, смешное что–то рассказывает, а сам все по руке жену гладит, гладит, все, что сказать не может – в этом прикосновении… Ну вот как тут скажешь, что они друг друга к себе приковали, сделали зависимыми?!.. Сделали, но от этого только сильнее стали!
А к Софье этой Михайловне никто не придёт. Она никому не нужна, сама так решила… Плохо…
… Софья медленно, с остановками дошла до подъезда, оглянулась. Николай Сергеевич уже уехал. Набрала код. Навстречу выскочили из подъезда двое ребятишек. Мать следом вынесла санки. Ребятня плюхнулась на сидение, мать повезла их на горку.
— Вот тоже! — покачала головой Софа. — Могли и сами дойти! На матери ездят!
— Да это няня их! — услышала она за спиной мужской голос. На улицу вышел сосед, прикурил, встал, картинно оттопырив ногу. — Она денежки свои отрабатывает, чего тут жалеть?! Правильно, пусть хоть с ней у них детство будет, коль родители все в делах. Вроде где–то в Кении сейчас работают... Куда катится мир?.. - сплюнул
и зашагал к ларьку.
А Софья, сделав вид, что не расслышала, зашла в подъезд, тяжело поднялась по лестнице и вызвала лифт…
...В семье их было трое: Софья - старшая, потом еще два мальчика родились. Мать с отцом в колхозе работали. Отец – бригадир, домой придёт, похлебает, что дочка подаст, и спать. Руки у него тряслись всегда, к старости мать его сама кормила, а то все разливал… Мама – доярка, первая дойка в пять, последняя в восемь, а еще огород, куры, корова, – всё на матери и Софке.
Софья никогда не считала, что мать и отец любят друг друга. Просто жили вместе, потому что так легче. Мать часто ругалась, отец помалкивал, но пил. Так жили тысячи семей вокруг. А любовь была только в кино и книжках. Но и их Софа скоро читать перестала, ну что выдумки–то переваривать?!..
И все дети, — и Софья, и братья, — выросли самостоятельными, сами пробивались в жизни, мать с отцом оставили, те и не уговаривали жить с ними, разлетелись дети по городам, созваниваются редко. А Софья и не скучает по ним. Уж очень много в детстве и юности она на них потратила своего времени, теперь хочется отгородиться, поберечь себя. И с мужьями себя берегла, вот те к матерям и убегали, наверное…
Открыв дверь и включив свет в прихожей, Софья Михайловна зашла в квартиру. На полу, у входа, сидел Шмяк, ее кот. Сидел и укоризненно смотрел на хозяйку.
— Явилась? — казалось, говорил он. — Ты на часы смотрела? Я где тебя должен искать? Уже весь на нервах!
Женщина пожала плечами.
— Ну извини, дела! — сказала она. — Что, есть хочешь? Вот поэтому меня и встречаешь! Если бы не еда, то валялся бы в кресле, лапой бы не шелохнул! А ну уйди. Не сиди над душой!
Она толкнула кота, тот долгим взглядом осмотрел её, ушёл.
Софья пошла на кухню, вынула пакетик с кормом, высыпала в миску.
— Иди, всё готово. Шмяк, иди сюда!
Но он так и не появился. Он любит её не за еду, но она глупая, не хочет этого понять…
… Николай Сергеевич позвонил через три недели, сообщил, что можно собирать бумаги, есть «окошко» в очереди, назначил дату госпитализации.
Софья даже испугалась. Слишком быстро, она не готова! Надо же дела как–то закончить! Она… Она… Она просто боится…
— Трусиха! Тряпка! Осиновая оглобля! — ругала Софа себя, стоя у зеркала в ванной и пытаясь ровно провести «стрелку» на глазах. Руки дрожали, ничего путного не выходило.
Шмяк вился вокруг, терся об ноги, мяукал.
— Да, еще же тебя надо куда–то!.. Соседка вроде обещала взять, но в отпуск уезжает. Ох, как всё невовремя! — спохватилась она.
Пришлось обзванивать знакомых, но никто Шмяка брать не хотел. Да и Софью с трудом вспоминали… Гостиницы для животных были, как назло, переполнены. Надо искать частника… Софья попробовала пару адресов, но люди ей категорически не понравились. Смешно – она сыновью невесту так не оценивала, как временного хозяина Шмяка!..
— Федя… Ты? — услышал мужчина в трубке знакомый голос. — Не отвлекаю?
— Мама? Что случилось? — Фёдор напрягся.
Мать никогда не звонила просто так, и вообще делала это крайне редко, ну разве что с праздником поздравить. А тут…
— Сынок, ты извини, я тут со своими проблемами… Мне уехать надо, дней на пятнадцать, — подумав, соврала она. — Ты… То есть вы можете кота моего к себе пока пристроить?
— Шмяк всё еще в строю? — удивился Фёдор. Кот, будто услышав его, недовольно фыркнул.
— Да. Мне бы в эту субботу его вам отдать… Что скажешь? — Софья не любила просить об услугах, просто воротило её от этого, но сейчас приходилось. — Я заплачу, естественно…
— Шмяк бесценен! — как будто улыбнулся Федя. — Ладно, в субботу утром приеду. Всё?
— Да…
— Тогда до выходных.
Не спросил, куда уезжает, зачем. Не поинтересовался, нужна ли помощь…
Софья на минутку огорчилась, но потом пожала плечами – зато не обуза, зато живут молодые без этих вечных обязательств! И хорошо!..
Фёдор явился в субботу, схватил Шмяка в переноске, кивнул матери, суетливо сделал пару кругов по квартире и, попрощавшись, ушёл.
— Дела, извини! Потом чай попьем! — пожал он плечами на предложение матери задержаться.
Кот сидел молча, обиделся, наверное. Хозяйка ничего не объяснила, просто засунула в контейнер и захлопнула дверцу. И когда она научится хоть что–то ему говорить?!..
… Николай Сергеевич подмигнул лежащей на операционном столе пациентке. Опять нахохлилась, из–под шапочки торчат кудельки, тонкие ручки ухватились друг за друга, а подбородок дрожит…
— Ну что, вы как? Вижу, что молодцом! — соврал он. Софья Михайловна не хотела, чтобы он думал по–другому, хотя зубы выбивали дробь. — Тогда начинаем…
…После наркоза мутило, кружилась голова, и не покидало какое–то чувство парения. Оно раздражало, хотелось держаться за бортик кровати, но рука слабела и падала на простыню.
- Ну-ну, всё хорошо, Софья Михайловна, всё прошло хорошо. Надо чуточку отдохнуть, завтра станет лучше, — уговаривал её Николай. — Болит?..
— Очень…
— Сейчас укол сделают, я попрошу.
— Теперь я киберженщина? — попыталась улыбнуться Софья Михайловна.. - суставы из титана или чего еще там?..
— Ну, до «кибер» вам еще далеко, — с сомнением покачал головой Коля. — Да и не надо этого.
Софья отвернулась. Она не хотела, чтобы врач видел ее слёзы. А он вдруг взял, да и вытер их носовым платком. Так просто, как будто всегда это делал…
И никакая она не Воробьиха, а простая женщина, сейчас очень даже измученная…
— Потерпите чуть–чуть, ладно? Я еще зайду…
Он быстро встал и хотел уйти, но женщина повернула голову и тихонько попросила:
— Николай Сергеевич, позвоните, пожалуйста, моему сыну. Он ничего не знает, но может быть навестит меня?..
— Да тут он, внизу. Из вас, Софья Михайловна, конспиратор никакой. Фёдор ваш взял приступом кабинет главврача, требовал присутствовать на операции. Нет, он не пьян, а просто очень напуган. Он решил, что вы умираете. Пошла прахом ваша воспитательная работа, он от вас теперь не отлипнет! У нас таких родственников давно не было. Федя–то, глупый, думал, что у вас по жизни всё просто хорошо, вот вы и летаете в облаках. Он и не лез. А тут выясняются страшные подробности, сын в шоке, ему даже давали успокоительное.. - Николай улыбнулся.. - Пал ваш бастион независимости... Через полчаса начнутся посещения. Ждите своего Фёдора с гостинцами.
Врач ушёл, а Софья еще минут десять глупо улыбалась, глядя в потолок…
…Фёдор влетел в палату, точно супергерой
с развивающимся за плечами белым халатом. Нашёл глазами мать, метнулся к ней, сел на стул и замер, разглядывая лицо, дотрагиваясь до руки. Молчит… В детстве всегда немел, если страшно было…
- Привет, - прошептала Софья Михайловна..- как ты узнал?..
— Шмяк проговорился, — улыбнулся Федя, потом пожал плечами. — Звонила твоя знакомая, тётя Ира. Она надумала брать кота, но тебя не нашла, сунулась к нам. Ну вот и рассказала, где ты. Мама, я что, вообще не заслужил хоть какого–то права помогать тебе, участвовать в жизни? Я такой плохой сын?..
Он на миг замолчал. Она сжала его ладонь.
— Я делал всё так, как ты скажешь, я хотел стать лучшим, а ты мне не научилась доверять…
— Я очень люблю тебя, сынок. Я просто не хотела привязывать тебя к себе. Я немощная, старая, тебе скоро надоест возиться со мной, ты станешь меня ненавидеть. Да и своя жизнь у тебя, не надо разрываться между мной и семьей.
— Ой, вот только не надо решать за меня, что мне надо, а что нет! Ты учила меня принимать самостоятельные решения. Вот и терпи. Ругать тебя за безалаберное отношение к здоровью я буду позже. А пока Николай Сергеевич сказал, усиленно тебя холить и лелеять. Эх, мама, мама!…
Он еще посидел рядом, рассказывая о всякой чепухе, а потом, заметив, что мать уснула, тихонько вышел…
На следующий день Фёдор явился с большим пакетом, осмотрел палату и громко сказал:
— Так, товарищи женщины, это всем вам на случай, если среди вас тоже есть этакие «сама–сама», не рассказывающие родне о своих проблемах. Софья Михайловна вот такая. Да, мама?..
Женщина смущенно отвернулась.
— Тут какая–то еда, жена собирала, я не очень в курсе. Портящегося ничего, так что не волнуйтесь. Подходим, выбираем…
Фёдор вдруг смутился, поставил пакет на стул, отошёл к матери.
— Ну как ты? Сегодня молодцом! Вечером Ленка придёт. Ну чего ты опять плачешь, а?..
Мать только пожимала плечами. Ну как у неё такой мальчик получился, а?! Неужели, вопреки?..
… Когда Софью выписали, опять навалил снег, не пройти–не проехать. Фёдор помыкался, побуксовал у ворот больницы, а потом просто пришёл и унёс мать на руках.
— Федя, что ты творишь?! Неудобно перед людьми! — шептала Софья Михайловна.
— Брось! Неудобно мне перед Шмяком. Я его на всю ночь в ванной нечаянно запер. Ты не представляешь, как он на меня смотрел, я уж думал всё, порвёт на части! Нет, простил вроде, но сказал, что больше
с нами жить не будет… Так, всё, садись..
Федя аккуратно опустил мать на переднее сидение, помог ей пристроить ногу, обежал машину и сел сам.
С заднего сидения раздалось довольное мяуканье. Шмяк дождался, Софа теперь опять с ним. Она еще не знает, да и никто не знает, только Шмяк – у Фёдора и Лены скоро родится ребенок, так что хозяйке надо бы поспешить выздоравливать, чтобы не пропустить внуков!.. Это новая серия в ее фильме. Она режиссёр, а они, как известно, болеть просто не имеют права! Камера, мотор, жизнь! И нет в ней места одиночеству!..
Скопировано: блог "Зюзинские истории".
Следующая публикация
Комментарии 2