Это и правильный, книжный, русский язык, не обремененный ни интонационными, ни диалектными традициями – на лекциях филфака ТашГУ нам говорили, что русская речь ни Москвы, ни Питера не является «чистой», будучи отягощенной фонетическими/интонацтонными и прочими традициями, а вот привнесенная в Ташкент в конце XIX в. русскими аристократами и позже – книгами и медийным вещанием, она сформировала своего рода «лабораторный», очищенный русский язык.
«Пообкатавшись», русский язык Ташкента, конечно, с течением времени тоже получил свою специфику, смешавшись с маргинальной иноязычной традицией: вот как об этом пишет Дина Рубина в своем «ташкентском» романе: «Она… перенимала манеру говорить в нос, презрительно растягивая гласные, – неистребимый говорок ташкентской шпаны».
«Русское ухо» ташкентца четко улавливает узбекскую речь, отличает от нее казахскую, киргизскую, татарскую – родственные тюркские языки (причем человек может не владеть ни одним из этих языков, кроме русского, – таков феномен), в отличие, например, от русского человека Москвы или средней полосы России, для которого «черный» и инакоговорящий – «лицо кавказской национальности». Узбекские слова порой удобно устраивались в ташкентской русской речи: например, базар в центре города, официально названный Воскресенским, в народе назывался «Пьян-базар»: то ли от узбекского «пиён» (пьяный), то ли от «пиёда» (пеший), т. е. «пешеходный», но в сознание старожилов города вошел как...Ещё«Пообкатавшись», русский язык Ташкента, конечно, с течением времени тоже получил свою специфику, смешавшись с маргинальной иноязычной традицией: вот как об этом пишет Дина Рубина в своем «ташкентском» романе: «Она… перенимала манеру говорить в нос, презрительно растягивая гласные, – неистребимый говорок ташкентской шпаны».
«Русское ухо» ташкентца четко улавливает узбекскую речь, отличает от нее казахскую, киргизскую, татарскую – родственные тюркские языки (причем человек может не владеть ни одним из этих языков, кроме русского, – таков феномен), в отличие, например, от русского человека Москвы или средней полосы России, для которого «черный» и инакоговорящий – «лицо кавказской национальности». Узбекские слова порой удобно устраивались в ташкентской русской речи: например, базар в центре города, официально названный Воскресенским, в народе назывался «Пьян-базар»: то ли от узбекского «пиён» (пьяный), то ли от «пиёда» (пеший), т. е. «пешеходный», но в сознание старожилов города вошел как «Пьян-базар». А вот как обыгрывается русско-узбекский языковой симбиоз в анекдотах Ташкента: «Шукурыч спрашивает: – Знаешь, как по-узбекски будет “безбилетный пассажир”? Нет? – Заяц-адам», – пишет Михаил Книжник в своей «Записной книге» (одам/адам – по-узбекски «человек»).
Мы используем cookie-файлы, чтобы улучшить сервисы для вас. Если ваш возраст менее 13 лет, настроить cookie-файлы должен ваш законный представитель. Больше информации
Комментарии 2
Это и правильный, книжный, русский язык, не обремененный ни интонационными, ни диалектными традициями – на лекциях филфака ТашГУ нам говорили, что русская речь ни Москвы, ни Питера не является «чистой», будучи отягощенной фонетическими/интонацтонными и прочими традициями, а вот привнесенная в Ташкент в конце XIX в. русскими аристократами и позже – книгами и медийным вещанием, она сформировала своего рода «лабораторный», очищенный русский язык.
«Русское ухо» ташкентца четко улавливает узбекскую речь, отличает от нее казахскую, киргизскую, татарскую – родственные тюркские языки (причем человек может не владеть ни одним из этих языков, кроме русского, – таков феномен), в отличие, например, от русского человека Москвы или средней полосы России, для которого «черный» и инакоговорящий – «лицо кавказской национальности». Узбекские слова порой удобно устраивались в ташкентской русской речи: например, базар в центре города, официально названный Воскресенским, в народе назывался «Пьян-базар»: то ли от узбекского «пиён» (пьяный), то ли от «пиёда» (пеший), т. е. «пешеходный», но в сознание старожилов города вошел как...Ещё«Пообкатавшись», русский язык Ташкента, конечно, с течением времени тоже получил свою специфику, смешавшись с маргинальной иноязычной традицией: вот как об этом пишет Дина Рубина в своем «ташкентском» романе: «Она… перенимала манеру говорить в нос, презрительно растягивая гласные, – неистребимый говорок ташкентской шпаны».
«Русское ухо» ташкентца четко улавливает узбекскую речь, отличает от нее казахскую, киргизскую, татарскую – родственные тюркские языки (причем человек может не владеть ни одним из этих языков, кроме русского, – таков феномен), в отличие, например, от русского человека Москвы или средней полосы России, для которого «черный» и инакоговорящий – «лицо кавказской национальности». Узбекские слова порой удобно устраивались в ташкентской русской речи: например, базар в центре города, официально названный Воскресенским, в народе назывался «Пьян-базар»: то ли от узбекского «пиён» (пьяный), то ли от «пиёда» (пеший), т. е. «пешеходный», но в сознание старожилов города вошел как «Пьян-базар». А вот как обыгрывается русско-узбекский языковой симбиоз в анекдотах Ташкента: «Шукурыч спрашивает: – Знаешь, как по-узбекски будет “безбилетный пассажир”? Нет? – Заяц-адам», – пишет Михаил Книжник в своей «Записной книге» (одам/адам – по-узбекски «человек»).