Предыдущая публикация
"Память о прошлом" – Грозный: каким он был
АВТОР ФЕДОСЕЕВ С.М. КНИГА О ГРОЗНОМ, ЧАСТЬ I
"В медленной речке вода, как стекло.
Где-то есть город, в котором тепло -
Наше далёкое детство там прошло…"
2 мая 2003, дневник-воспоминание.
Грозный, ГНИ, Грозненский нефтяной институт … Перефразируя Александра Сергеевича Пушкина, можно сказать: «ГНИ… как много в этом звуке для сердца нашего слилось, как много в нём отозвалось…»
Вы все, конечно, знаете, что Грозненский нефтяной институт (в то время Высший нефтяной техникум, и с 1929 года нефтяной институт) был открыт 31 августа 1920 года, и на другой день, 1 сентября, начались занятия у первых студентов. 27 ноября 1945 года за выдающиеся успехи в деле подготовки квалифицированных кадров для нефтяной промышленности институт был награждён орденом Трудового Красного Знамени. Наш институт закончили будущие академики Миллионщиков и Дородницын, крупные деятели науки о нефти, многие из которых были в разное время руководителями научно-исследовательских институтов, а также крупные производственники, возглавлявшие нефтедобывающие управления и объединения, нефтеперерабатывающие заводы, геологические и геофизические тресты по всей стране. Некоторые наши выпускники становились руководителями государственного уровня.
С двумя из них я был хорошо знаком. Первый - Лёва, Лев Дмитриевич Чурилов, выпускник нефтепромыслового факультета. С ним я знаком с раннего детства, наши родители дружили между собой. Лев Дмитриевич был на два года старше меня, учился в школе на Первомайской улице (не в конце её, а в середине, школа №12, бывшая школа №4, где я родился - об этом в своё время), блестяще закончил факультет, осваивал Тюменскую нефть в Сургуте, стал начальником Сургутнефти, а конце 80-х годов стал министром нефтяной промышленности СССР (после Виктора Степановича Фёдорова, выпускника технологического факультета, которым в то время, сам ещё учившийся на последних курсах, читал лекции по высшей математике М.Миллионщиков; кстати, вспомним, что раньше институт носил имя Ломова, о чём я прочитал в дипломе отца, выпускника 1935 года).
Другим министром - нефтехимической промышленности - стал выпускник технологического факультета Саламбек (Саламбек Наибович) Хаджиев. Он учился двумя курсами позже нас (я поступил в институт в 1956 году), стал доктором наук, руководил институтом ГрозНИИ (в начале 80-х годов я, к тому времени давно ставший профессиональным системным - и прикладным тоже - программистом, работал по совместительству в ГрозНИИ, в лаборатории Бориса Александровича Сучкова, в составе которой была ЭВМ Минск-22), а затем, в одно время с Львом Дмитриевичем Чуриловым, стал министром нефтеперерабатывающей и нефтехимической промышленности СССР. Они руководили министерствами до 1991 года, до печально известного ГКЧП, когда после подавления «путча» весь кабинет министров «ушли» в отставку. Я подозреваю, что многие министры поддержали ГКЧП.
Долгое время на высоком и ответственном посту начальника Госплана СССР (в здании которого сейчас работает Госдума, но по эффективности работы ей очень далеко до Госплана) работал наш же грозненец Байбаков, бывший директор крекинг-завода (или 420-го завода, точно не вспомню). И вообще, специалисты любого уровня и любой из отраслей нефтяной промышленности очень высоко ценились в стране. Тщеславно думаю, что даже больше выпускников Бакинского нефтяного института. Это были большие специалисты-практики нефтяного дела. Что касается выпускников московского института имени Губкина, то это больше частью теоретики, работавшие в науке - такое у нас было мнение. Думаю, мы были правы.
Институт наш находился на площади Орджоникидзе, в конце проспекта Орджоникидзе, начинавшегося от привокзальной площади и как-то плавно переходящего в Первомайскую улицу, бывшую Александровскую, названную в честь императора Александра II. В том месте, где её пересекала Кабардинская улица, на которую сворачивал ходивший некогда по Первомайской улице трамвай, перенесённый на параллельную Краснознамённую улицу и освободивший место для троллейбуса, которого так и не пустили вместо трамвая, я помню ещё остатки красных кирпичных ворот в виде арки. С этой улицей связаны всё моё детство, юность и молодость.
Довольно долгое время здание института было трёхэтажным, в плане в виде буквы V со скошенным углом. Одно крыло выходило на площадь и кинотеатр имени Челюскинцев (наш любимый кинотеатр, куда мы иногда убегали с лекций), другое на большой Чеховский сквер, тогда ещё окружённый кованой металлической оградой и вход в который был платный. Вы, конечно, помните, что на скошенном углу здания была довольно неприметная дверь, вечно закрытая, с облупившейся краской, утопленная в небольшой нише с двумя колоннами. За дверью был небольшой холл с покрытом плитками полом, по одну сторону которого была дверь в институтскую библиотеку, а по другую в читальный зал. Холл этот выходил в коридор прямо на лестницу, ведущую на третий этаж к институтскому клубу. Эта неприметная дверь и была главным входом в институт и естественна была в этом месте парадная лестница.
Ворота в институтский двор, выходившие на Комсомольскую улицу, на чеховский сквер, отделяли собственно институт от нефтяного техникума - трёхэтажного же здания, так естественно продолжавшего здание института. Здание техникума, «повернув» за угол на улицу Красных Фронтовиков (бывшую Михайловскую, а некоторое время после революции улицу Троцкого), примыкало к школе №2, в которой я учился. А между этой школой (бывшим реальным училищем, о котором я расскажу позже) и институтом было пустое место, маленький скверик, на месте которого и было позже построено четырёхэтажное здание с полукруглым фасадом, так хорошо всем нам знакомое.
На этом полукруглом фасаде было, по-моему, пять дверей. Самая правая вечно была закрыта, вторая справа была основным входом, за третьей дверью был когда-то (когда мы учились в школе и потом уже поступили в институт) небольшой, тесный магазинчик, где можно было купить учебники, общие тетради для лекций, письменные принадлежности и прочее. Там я и купил 21 декабря 1956 года «Справочник по математике» Бронштейна и Семендяева, которым я пользуюсь по сей день. За последней дверью, самой левой, была также маленькая, тесная, но уютная парикмахерская с одним креслом для клиента. Она была всегда в тени деревьев, растущих вдоль здания по направлению к старому входу, к окнам читального зала. Пару раз, в жаркие летние дни, я там стригся в приятном прохладном полусумраке.
Новое 4-этажное здание было состыковано со старым 3-этажным с небольшим сдвигом по высоте, отчего в коридорах всех этажей были «странные» ступени лестниц. Коридор как бы разломился, образовался «грабен», как его называют мои коллеги геологи. Видимо, потому, что в цокольном этаже новой пристройки был спортивный зал (и раздевалка для студентов), а спортивные залы всегда с высоким потолком, выше, чем в цокольном этаже старого здания.
3 мая 2003
Итак, проспект Орджоникидзе «плавно» переходил в Первомайскую улицу, на которой я прожил до 1969 года. Это моя родная улица, улица моего детства, юности и молодости. Я писал, что родился в 4-й школе. На самом деле родился я, как и большинство грозненцев, в старом роддоме в Радио-переулке (кажется, именно так он назывался), наискосок от нового здания института "ГрозГИПРОнефтехим". Тогда этого здания не было, не было здания треста "Грознефтегеофизика", не было большого жилого дома напротив треста, на той же стороне улицы Красных Фронтовиков. Было только здание Главпочтамта, за которым было большое пустое пространство, соток 18 или даже 24, окружённое штакетником, а внутри стоял симпатичный двухэтажный дом «немецкой» архитектуры, фольварк, с деревянными планками в наружных стенах (как в сказках братьев Гримм).
Мама моя работала копировщицей в "Грознефтепроекте", который позже стал называться "ГИПРОгрознефть", а ещё позже уже "ГрозГИПРОнефтехим". Я тогда учился в начальных классах и часто после уроков ходил к ней на работу мимо этого фольварка. "Грознефтепроект" располагался в те времена в здании, где была библиотека ЦНТБ, занимал весь третий этаж, а на первом этаже долгое время была ГРК, геологоразведочная контора. С одной из геологических партий этой конторы мы были на производственной практике в Малгобеке летом 1958 года, партия проводила детальную разведку четвертичных отложений (самых верхних слоёв) и мы на этой практике ещё и подрабатывали, устроившись на рабочих местах и копая полутора-двухметровые шурфы, что-то вроде могилок, и потом вместе с геологом описывали вскрытые слои.
Мы - это я, ваш покорный слуга, мои одноклассники и однокурсники Вадик Данилов и Валера Шароварин (Валерий Дмитриевич, позже ставший деканом геологоразведочного факультета после Валентина Васильевича Рыжикова, читавшего нам курс топографии, и Шатиеля Семёновича Абрамова) и ещё несколько наших студентов. Да, мы с Шаровариным не только учились в одной подгруппе НИ-56-1, но и в одной школе номер 2, примыкающей к институту, и более того, росли в одной группе детского сада №111, что позади магазина «Детский мир» на Августовской улице (позже проспект Победы). Так что мы с ним, по меткому определению Валерия Дмитриевича, одногоршечники - он вставал с горшка, а я садился…
Почему я родился в школе? Мы жили там до войны с немцами. Дело в том, что старшая сестра отца была директором этой школы, а с дореволюционных времён при школах были квартиры директоров. В такой квартире и жила моя тётушка с братом, моим отцом и мамой, моей бабушкой. Позже там стала жить и моя мама, туда я и прибыл из роддома.
Память моя сохранила воспоминания о той поре. Школа была старая, построенная при царе, с большим двором, в углу которого был тётушкин огород с помидорами, огурцами и укропом, а также миниатюрный цветник, который благоухал душистым табаком - удивительно душистый цветок, особенно ароматный летними вечерами, когда спадала дневная жара и мы ходили поливать огород. До сих пор слышу звон струи из крана, ударяющей в дно пустого ведра. (Такие же цветы росли на клумбах цветника возле фонтана в Чеховском сквере, фонтана в виде звезды, построенного после Победы над Германией, и мы с мамой по вечерам ходили сюда погулять и отдохнуть от жары в прохладных брызгах сильных фонтанных струй). В этой школе, кстати, учился Лев Дмитриевич Чурилов, о котором я писал. Помню, что я снова жил в этой квартире полтора года в 1948-49 годах у тёти, потому что отец с мамой были в командировке в Албании. Окна одной из комнат выходили на школьный двор, и я наблюдал, как на переменах Лёва Чурилов играл в футбол с пацанами.
Надо сказать, что в ту пору не было совместного обучения, школы были мужскими и женскими. Наша с Шаровариным школа была МСШ №2 Молотовского района (потом он стал называться Ленинским районом). Совместное обучение началось в 1955 году, всех разбросало по разным школам. Мы перешли в 9-й класс и два года проучились с девочками. Образовался, наверное, самый дружный класс, 10-й Б, тесная дружба продолжается до сих пор - в прошлом году часть нашего класса собралась в Питере, где живут пятеро одноклассников, в этом году планируем собраться в ещё большем составе…
В конце улицы Красных Фронтовиков, где она упиралась в здание авиаучилища, двухэтажные здания его учебных корпусов и казарм курсантов тянулись чуть ли не до железнодорожной станции "Грознефтяная", от которой бегали небольшие пассажирские поезда, что называется, «дачные», до "Старогрознефти" и далее, а в другую сторону до пруда в Сталинском районе (ныне Заводской). Летом на этот пруд съезжалось много народа отдыхать и купаться. Ездили этим «дачным» поездом с паровозом-«кукушкой» или трамваем маршрута 3. Пляжи были обустроены, с раздевалками, буфетами, берег окружали удобные деревянные настилы-тротуары с деревянными лесенками, спускавшимися в воду. На берегу пруда (он был очень большой по площади) был хороший дом отдыха объединения "Грознефть", где часто отдыхали мои родители - отец работал в объединении. Потом эта зона отдыха горожан пришла в запустение, так как перегородили дамбой маленькую речушку в районе Черноречья и образовалось Грозненское море, куда и переместилась зона летнего отдыха.
Названия водоёмов были впечатляющие - Сталинский пруд и Грозненское море, а на сухом официальном языке они носили весьма прозаическое «имя» - резервуары технической воды для нефтеперерабатывающих заводов, которых было пять, два из которых - крекинг-завод и 420-й - объединились в завод имени Ленина. Позже в здании заводоуправления разместился Вычислительный Центр объединения "Грознефтеоргсинтез", в нём я работал два предвоенных года при Дудаеве. Раньше центр был оснащён очень интересными большими ЭВМ Урал-14Д и ЕС ЭВМ модели 1045.
Я уже упоминал, что начал программировать обработку геофизических данных, ещё работая в тресте, в 1967 году, а в начале 1969 годе перевёлся в институт СевКавНИИ и стал профессиональным программистом. Дело в том, что вычислительная техника в Грозном развивалась на моих глазах, я видел в ГрозНИИ такого монстра, как Урал-1. Сейчас и я перешёл на персональные компьютеры, а ранее работал на больших. Каких только ЭВМ я не видел на своём веку…Но об этом в своё время …
Выше я писал об авиаучилище в конце улицы Красных Фронтовиков. Часть его территории город «реквизировал» и на этом месте было построено новое здание нашего драмтеатра имени Лермонтова, перед фасадом которого били два фонтана с музыкой, подсвеченные цветными лампами. Красивое зрелище, мама часто приходила сюда посидеть, отдохнуть на лавочках у фонтанов.
А старый театр располагался напротив 2-й школы. Уютный зал, уютные фойе, в цокольном этаже непременный буфет. В нашем театре, именно в этом здании, начинали когда-то работать Иннокентий Смоктуновский, Леонид Броневой, Георгий Гладких и некоторые другие, выпавшие сию минуту из памяти. Приезжали к нам с гастролями кумир начала 50-х Михаил Александрович, обладатель чудесного, прямо итальянского голоса, в 1954 году, летом, приезжал Александр Вертинский и я был на его концерте. Зал был, конечно, полон - ещё бы, Вертинский! Помню, его попросили исполнить популярных в то время «Журавлей», на что Вертинский, прочитав вслух записку с просьбой, извинился и отказался, сказав: «это продукт господина Лещенко». По-моему, Пётр Лещенко был тогда ещё жив, хотя умер именно в 1954 году в Румынии.
Что касается отказа Вертинского исполнить "Журавлей" Лещенко на этом концерте, то мы все поняли, как нам казалось, причину. Дело в том, что Вертинскому незадолго до этого разрешили вернуться в СССР, а Пётр Лещенко был тогда "под запретом" - видимо, Вертинский боялся скомпрометировать себя, вот и всё. Вертинский и Лещенко выступали в разных жанрах эстрады. Лещенко исполнял танго (для него специально писал "король" танго Оскар Строк), бытовые и городские романсы и "цыганщину". Когда в 1944 году советские войска вошли в Румынию, Лещенко давал концерты в госпиталях, воинских гарнизонах и офицерских клубах. Умер он в 1954 году в Румынии. Вертинский же пел печальные и меланхолические, грациозные песенки, выбрав на долгое время имидж Пьеро с набелённым лицом, ярко накрашенными губами и кружевном жабо.
КНИГА "Память о прошлом" – Грозный: каким он был
АВТОР ФЕДОСЕЕВ С.М.
ЧАСТЬ I
Следующая публикация
Нет комментариев