Отец ушел из жизни очень рано, ему было тогда всего пятьдесят семь. Я к тому моменту уже отслужил два года в армии и еще два года пытался найти свое место в обществе. Шли жестокие девяностые – это были самые черные годы моей жизни. За этот короткий промежуток времени я похоронил почти всю свою родню – выкосило всех, кого я любил. С отцом тогда у меня совсем не заладилось. Он всё чаще и чаще стал прикладываться к бутылке, обвиняя общество и нас с мамой во всех грехах и в своих бедах. На то время каждый человек в нашей стране выживал как мог, месяцами задерживалась зарплата, сельское хозяйство приходило в упадок. Крупные совхозы-миллионщики и предприятия банкротились, сокращались рабочие места, тысячи людей лишались средств к существованию – эта беда не обошла стороной и нашу семью. Я хоть тогда и трудился, как говорится, каждый день от звонка до звонка, но зарплаты не видел месяцами, изредка лишь довольствуясь небольшими подачками от работодателя. Папа же был на пенсии, но, как глава семьи, взвалив на себя основные проблемы, подрабатывал в архивном отделе, выполняя сдельные заказы по оформлению документов различных организаций, где и я в свободное от своей работы время также помогал отцу. Тогда у папы нервы совсем расшатались, точнее сказать, они были на пределе, он периодически взрывался на каждом слове, неоднократно уходя в длительные запои. Его и без того тогда подорванное за период безупречной службы здоровье систематически давало сбои, сердце просто не выдерживало такой психологической нагрузки. К тому же ситуацию усугубило и то, что он на протяжении нескольких лет вел изнуряющие судебные тяжбы, стремясь доказать свою невиновность и незаконную отставку по сфальсифицированному уголовному делу. И хоть впоследствии, доказав свою правоту, был реабилитирован и восстановлен в звании, с возвращением доброго имени перед законом и общественностью, всё же так и не смог до конца оправиться от тех унижений и оскорблений, через которые ему довелось пройти. Ох, если б я тогда смог его понять, уняв собственную гордыню, всё сложилось бы совсем по иному сценарию. Никогда себя не прощу за то, что вовремя не протянул руку помощи, не оказал в трудную минуту моральной поддержки, в которой он так сильно нуждался, нуждался во мне – своем сыне.Сколько помню своего отца, он никогда не поднимал на меня руку, даже когда мое поведение выходило далеко за рамки дозволенного. В таких случаях он просто строго, как бы по-военному, отчитывал меня за очередные проказы, так что становилось стыдно за свое поведение. Да что говорить, умел он убеждать, я даже врать ему никогда не мог. Одного его взгляда хватало для того, чтобы выложить всё как на духу. В основном же папа был мягким и покладистым человеком. Завсегдатай-юморист, он любил подшучивать над всеми членами семьи, вызывая при этом всеобщие радость и смех. Выдумщик был еще тот и лишь только когда надевал форму, выходя в народ, превращался в серьезного, строгого и подтянутого офицера. Вот такое «раздвоение личности»: дома один, на службе другой; правда, службе он уделял гораздо больше времени.Я любил своего отца, от всей души любил: за его сильную энергетику, за умение ценить каждую жизнь, за понимание людей, да и просто за то, что он мой отец. Нет, скорее больше, чем отец: мой духовный наставник. Учитель, который во мне души не чаял, где-то строго отчитывал, а где-то баловал. Он всегда любил рассказывать разные истории, что-то из своей жизни, что-то из прочитанных им книг, а иногда и выдумывал сам. Ежемесячно, с получки, покупал мне новую детскую забаву – игрушку (безделушку, как говорила мама). Таким добрым отношением к нам, своим детям, он как бы компенсировал всё то, что забрала у него война: самому в детстве мало хорошего досталось, а вот для нас он старался сделать всё. Родился папа в 1937 году в городе Кострома, и почти сразу же их семья переехала в совхоз «Коммунарка» Московской области – туда, где и застигли их страшные времена Великой Отечественной войны. Многое он мне поведал о той войне, о том, как жили под бомбежками – точнее, как пытались выжить в этом хаосе. Сколько же горя и утрат им пришлось перенести!.. Бесконечные авиационные налеты, разрушенные дома, истошные крики вдов и осиротевших детей. Вот и у папы в первый год войны на фронт ушел его отец – мой дед. А уже через год пришло извещение: «погиб под Смоленском» – всего в ста пятидесяти километрах от дома, от своей семьи, в возрасте двадцати девяти лет.Однажды после очередного рассказа о своем детстве папа вдруг замолчал, задумчиво о чём-то размышляя. В его глазах была страшная боль; мне даже показалось, что в них проступили слезы. Помолчав немного, он повернулся ко мне и с горечью, с комом в горле произнес:– Запомни, сынок, на всю жизнь запомни и постарайся донести до своих детей: война – это самое страшное преступление против человечества. И какими бы великими идеями ее ни облагораживали, какими бы подвигами ни воспевали, сути то не меняет: это уничтожение миллионов невинных жизней ради алчных амбиций горстки жалких преступников.Отец был умным и образованным человеком, творческой личностью, созидателем. Великолепно рисовал, много читал, прекрасно разбирался в политике, да и вообще не припомню ни одного вопроса, на который бы он не смог дать убедительный ответ. Это был эрудированный человек, мыслитель.После окончания бухгалтерского института отца направили в Казахстан на освоение целины, затем служба в армии – артиллеристом. Воинская служба проходила в Мариуполе (Украинская ССР). Отец был первоклассным вычислителем – очень быстро и точно производил расчеты в уме, что оказалось крайне важным качеством для артиллериста, и вскоре его назначили командиром батареи. В армии он дослужился до звания сержант. Отец упоминал в своих рассказах, что в то время армия испытывала кадровый голод среди офицерского состава, а так как он являлся профессиональным математиком и был способен очень быстро вычислять в уме, то его и назначили на офицерскую должность.Отдав Родине три года службы (к тому времени его мама, моя бабушка, переехала жить на Алтай, в город Бийск), по комсомольской путевке, как молодой специалист с экономическим образованием, а также отличник боевой и политической подготовки, отец был направлен на службу в ОБХСС (отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности; его современный аналог – отдел по борьбе с экономическими преступлениями Управления экономической безопасности и противодействия коррупции при МВД РФ). Далее – учеба в Высшей школе милиции в городе Москва и работа на оперативной должности на Алтае. Вскоре на тот же самый путь вступил и его младший брат – мой дядя Женя.Папа был хорошим сыщиком, у него не было ни одного нераскрытого преступления, а сколько добра сделал! До сих пор мне встречаются люди с благодарными отзывами о моем отце. Да и не только о нем – дядю Женю тоже помнят, хоть и проработал он в милиции всего ничего, дослужившись до звания старшего лейтенанта, но слова благодарности в адрес этого человека также говорят о том, что он достоин уважения.Вспомнился разговор со следователем прокуратуры Зонального района (его фамилию, к сожалению, уже не помню). В то время сам я уже работал в милиции Восточного РОВД города Бийска. И по сложившимся прискорбным обстоятельствам (в связи со скоропостижной кончиной дяди Жени) был вынужден посетить прокуратуру в селе Зональное, чтобы забрать документы и личные вещи умершего родственника. Зайдя в кабинет к следователю и представившись по всей форме, я протянул ему свое удостоверение личности. Следователь, небольшого роста седовласый мужчина преклонного возраста, внимательно изучив мои документы и окинув меня взглядом, как бы изучая выправку, еле заметно улыбнулся. Затем, вернув удостоверение, привстал из-за стола и, пожав мне руку, произнес:– Знал я этих ребят, отца твоего помню, еще по Бийску, справедливые были мужики. Землю носом рыли, всё за правду боролись...Затем, внимательно посмотрев мне в глаза, продолжил:– Жаль, хороших людей теряем, – с сожалением промолвил он, словно наставляя меня на путь истинный: мол, дерзай, сынок, не подведи…Отца я дома видел очень редко: когда ложился спать, он еще не пришел с работы, а когда просыпался, то он уже был на работе. Бывало и так: запланируем на выходных порыбачить либо в кино сходить, а тут звонок по телефону – его вызывают; и так всякий раз (меня до сих пор от телефонных звонков потряхивает: этот звук как бы предвещает очередное разочарование). Но я всё же старался компенсировать неудачные выходные и периодически бегал к папе в райотдел милиции – так скучал по нему. Бывало, целыми днями пропадал у него на работе. И куда он меня только с собой не брал, и где я с ним только не был! Присутствовал на допросах подозреваемых, ходил на доклады оперативных сводок, выезжал с оперативной группой на раскрытие преступлений и даже присутствовал при задержании преступника… Хорошо, мама до сих пор об этом не знает!Одним словом, всё мое детство прошло как по книжке Конан Дойля – в приключениях детективного жанра. О работе своего отца я знал практически всё, и не понаслышке, это и послужило причиной нашей ссоры.После своего возвращения домой из армии я рассказал папе о том, что мне неоднократно доводилось наблюдать в городе Владивостоке, где проходила моя служба. Хоть и служил в погранвойсках, но частые служебные вылазки в город неоднократно сталкивали меня с разного рода ситуациями, давая возможность наблюдать за происходящим вокруг. Вот и поведал отцу о том, что видел сам. О том, как сотрудники милиции по-хамски ведут себя в отношении людей, как стоят в сторонке, хладнокровно наблюдая за избиением человека, как быстро ретируются патрули, когда ведутся бандитские разборки, и о многом-многом другом, выходящем за рамки служебной этики. Тогда мне отец не поверил, накричал.– Такого быть не может! – вскипал он. – Чтобы советский милиционер – да вел себя подобным образом?!И как бы я ни пытался его переубедить, он всё равно стоял на своем:– Выдумываешь ты всё. Жизни еще не видел, а туда же... Сопляк!!!Но, к сожалению, прав оказался я.После гибели отца я решил всё-таки пойти по его стопам – уж больно захотелось разобраться, понять, на чьей стороне правда. Убедиться на личном примере и сравнить ту советскую милицию, которую я знал с детства, с милицией Российской Федерации. До последнего надеялся, что отец окажется прав, а увиденное мною – всего лишь единичные случаи. Но то, с чем мне пришлось столкнуться, добило меня окончательно.По иронии судьбы, когда я перевелся по службе из Бийска в Красногорский район, то успел застать офицеров, которые в свое время работали под началом моего отца, но это были уже не те несгибаемые мужики, а скорее равнодушные, сломленные извращенной системой люди, боящиеся оказаться на улице с «волчьим билетом».Ненадолго меня хватило: и трех лет не проработал в этой сфере – не мог спокойно смотреть, как извращают правоохранительную систему, как из работников милиции выковывают «жандармов», презирающих собственный народ. Как некоторые высокомерные личности ради звездочек на погонах фальсифицируют дела, крышуют наркопритоны, лебезят перед чиновниками высокого ранга и воровскими авторитетами и многое-многое другое. Оттого и порвал контракт, дабы не стоять в рядах антизаконной системы – не так воспитан!Впоследствии, в 2011 году, милицию переименовали в полицию, продемонстрировав народу ее истинное лицо. Мне кажется, вот тогда-то и ушли последние честные менты из этой организации, не захотели становиться полицейскими. Что касается меня, то для меня это слово – один сплошной негатив, так как ассоциируется с царской жандармерией и полицаями времен Великой Отечественной войны. Да и вообще, всё, что супротив народа, вызывает во мне полное негодование и отвращение. И как бы они ни пытались себя идеализировать, сам факт того, что они служат властям, а не народу, говорит сам за себя. Хорошо, отец этого никогда не увидит и не узнает, во что превратился его райотдел…Совсем недавно мне представилась возможность зайти в это заведение и лицезреть, как оно «благоухает» в новом полицейском обличии, а поспособствовала этому «наша гора».«Наша гора» – так мы с женой ласково называем свой садовый участок, расположенный на одной из возвышенностей райцентра. Именно здесь мы и заложили сад, закупив при этом дорогие саженцы, да не тут-то было. Одолело нас нашествие бродячего скота нерадивых односельчан, ну никакого продыху! Пока целыми днями пропадаешь на работе, стадо так и пасется на «нашей горе» – перетоптали всё. Как придешь в очередной раз с работы, так сердце кровью обливается: столько труда вложено в этот сад – и всё понапрасну. Только выгонишь чужую скотину с участка – через полчаса они снова тут как тут. Пытался караулить хозяев, да всё тщетно: они за своей живностью даже и не приходили – утром выгонят со двора, та и шастает по райцентру сутками напролет. Житья от них нет ни нам, ни соседям, да и не только – все парки и клумбы в селе перегадили. Вот и лопнуло мое терпение…Испокон веков люди жили по совести: коли держишь скотину, следи за ней, ну а ежели зашла она на чужой участок – отвечай по всей строгости перед народом.Сфотографировал, значит, я нарушителей порядка и нанесенный ими ущерб и отправился к участковому. Участковый обитал в новом здании, правда, зданием это, увы, не назовешь. Раньше на том месте стояло общежитие СПТУ (в прошлом гостиница) – крепкое добротное здание. Первый этаж из кирпича, второй бревенчатый; оно бы еще наших внуков пережило. Но кому-то взбрело в голову снести этот объект и соорудить на его месте каркасное строение из сэндвич-панелей, в котором и расположили участковых полицаев. Прежнее здание почему-то признали аварийным. В наше время нерадивые чиновники всегда так поступают: коли есть возможность на этом подзаработать, то почему бы и нет? Сносили в аккурат на 9 мая: мероприятие по случаю Дня Победы отменили, якобы в связи с коронавирусом, а вот дом снесли – жуткое было зрелище. Здание находилось рядом с площадью Победы, почти напротив памятника. Лично наблюдал, как клубы пыли от разрушенного строения заполоняют площадь, прямо как в хронике про войну – артподготовка по жилым объектам. Зато теперь на новом «фанерном» сооружении гордо развеваются имперские флаги – интересно, кто же всё-таки победил в той войне?..Вскоре эти же чинуши реконструировали и аллею памяти. Снесли вековые чугунные заборы, вместо которых установили дешевую жестяную изгородь, взамен демонтированных мемориальных плит из бетона возвели «фанерные» таблички, а огромные ели, посаженные еще фронтовиками, вырубили под корень – зрелище не приведи Господь. Точно так же несколькими годами ранее снесли такое же крепкое здание, стоявшее в зеленом парке из тополей и елей, где прежде располагалась больница, а затем детский сад. И теперь там «красуется» железная коробка магазина «Мария-Ра». Прямо танцы на костях какие-то…Участковый оказался чересчур вежливым, что немного меня успокоило. Он объяснил, что бродячим скотом они более не занимаются: мол, все полномочия по этим нарушениям переданы в администрацию. Но всё же, внимательно выслушав меня, он составил протокол и направил меня в головное здание райотдела полиции для регистрации заявления с последующей передачей его в надлежащую инстанцию.Это было то самое здание, где и прошло мое детство – рядом с отцом, на его работе. Окна на здании были зарешечены, а на пороге вход преграждала массивная металлическая дверь. «Поди, еще и бронированная», – с иронией подумал я тогда. Далее небольшой тамбур и еще одна массивная дверь. Обратил внимание, что на каждой двери – по мощному засову. А вот в моем детстве эти двери были деревянные и постоянно открытые для граждан, нуждающихся в помощи, и днем, и ночью... После захода во вторую дверь путь преграждал металлический турникет. Сразу за ним по левую сторону – дежурная часть, где за окном с «бронированным» стеклом, с решеткой и маленьким оконцем внизу, сидел оперативный дежурный с пистолетом. Рядом с ним были еще два полицейских с табельным оружием и один автоматчик. Ранее в этом месте находился холл для ожидания. По правую же сторону расположена такая же витрина, но уже с дежурным по ИВС, вооруженным автоматом. А прежде тут находилась дежурка, дверь в которую также постоянно была открыта. Далее, прямо по курсу, лестничную клетку, ведущую на второй этаж, в кабинеты, преграждает зарешеченная дверь с электронным замком. То есть просто так попасть, например, к следователю или к начальнику райотдела невозможно! А ведь прежде не было этого всего.«Господи, да кого же вы так боитесь?! – мысленно возмутился я тогда. – Вы, вооруженные до зубов, с огромными полномочиями! Что же такого нужно натворить, – кипело во мне, – чтобы вот так трястись за собственную шкуру? Неужели боитесь нас, бесправных людей, замордованных антинародными законами этой нерадивой власти и не имеющих как законного, так и физического права на самозащиту?»О, как же меня выворачивало тогда изнутри при виде этого маразма... Это как нож по сердцу, во что же они превратили правоохранительную систему – нашу народную советскую милицию…Что касается решения проблемы с бродячим скотом, то, как я и предполагал, ничего хорошего из этого не вышло. В аккурат через неделю после составления протокола об административном правонарушении из районной администрации пришла отписка о прекращении дела за отсутствием состава правонарушения. Кто бы сомневался?! Всё изначально было ясно, да и сам участковый неоднократно намекал на то, что нерадивых хозяев беспризорного скота никто искать не будет. Так русским по белому и было написано: «нет субъекта правонарушений». То есть как хотите, так и выкручивайтесь – это ваши проблемы. Работа администрации во всей красе. Дармоеды…
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев