Предыдущая публикация
Ольме́ки — название племени, упоминающееся в ацтекских исторических хрониках.
Название дано условно, по одному из небольших племен, живших на указанной ниже территории. Создатели первой «крупной» цивилизации в Мексике, которая была наследницей культур, последовательно развивавшихся в Соконуско (на юго-западе мексиканского штата Чьяпас. Ольмеки обитали в тропических долинах южной и центральной Мексики на территории современных штатов Веракрус и Табаско. Возможно, родственны создателям культуры Мокая из Соконуско и носителям языков михе-соке.
Цивилизация ольмеков процветала в течение периода становления Мезоамерики примерно с 1500 до н. э. до 400 до н. э. Доольмекская культура существовала примерно с 2500 до н. э. по 1600-1500 до н. э. Ранние формы культуры ольмеков появились в районе Сан-Лоренсо-Теночтитлана неподалёку от побережья океана в юго-восточной части современного мексиканского штата Веракрус. Во многих отношениях эта мезоамериканская цивилизация стала пионерской, повлияв на все последующие. Например, ольмеки первыми ввели практику ритуального кровопролития и игру в мяч.
О цивилизации ольмеков стало известно в конце 19 - начале 20 века, когда собиратели артефактов доколумбовой эпохи обнаружили на рынке казавшиеся необычными изделия. Сегодня ольмеки известны широкой публике прежде всего своими произведениями искусства, особенно гигантскими головами.
Название «ольмек» происходит от ацтекского слова Ōlmēcatl (единственное число) или Ōlmēcah (множественное число). Это слово состоит из двух корней: со значением «резина, каучук» и со значением «канат, верёвка», и таким образом слово означает «резиновая нить или линия».
Языки и письменность
Язык ольмеков неизвестен, поскольку их письменность (предок письма майя) не дешифрована. Терренс Кауфман, на основании большого количества михе-сокских заимствований в большинстве мезоамериканских языков, особенно культурных, выдвинул гипотезу, получившую известность среди лингвистов, что ольмеки говорили на языке михе-сокской семьи.
Голова Африканца
В 1869 году в «Бюллетене Мексиканского общества географии и статистики» появилась заметка за подписью Х. М. Мельгара, который утверждал, что в 1862 году близ деревушки Трес-Сапотес (штат Веракрус) на плантации сахарного тростника ему посчастливилось обнаружить удивительную скульптуру, не похожую на все известные до их пор — голову «африканца», высеченную из камня. Заметка сопровождалась рисунком. В 1871 году Мельгар объявил: «Я абсолютно убежден, что негры не раз бывали в этих краях, и это случилось ещё в первую эпоху от сотворения мира», но эта гипотеза не была подкреплена и не имела оснований.
После этой заметки через 40 лет индеец обнаружил близ городка Сан-Андре-Тустла ещё один предмет — маленькую нефритовую статуэтку, изображавшую жреца с наголо обритой головой и широко открытыми смеющимися глазами. Нижнюю часть его лица закрывала маска в виде утиного клюва, а на плечи был накинут короткий плащ из перьев, имитирующий сложенные птичьи крылья. Эта статуэтка оказалась в Национальном музее США, в котором было с удивлением обнаружено, что столбик таинственных черточек и точек, вырезанных на статуэтке, представляет собой дату календаря майя, соответствующую 162 году н. э. В научных кругах разразилась очень сильная полемика, так как ближайший город древних майя — Комалькалько — находился не менее чем в 150 милях к востоку от места находки. Кроме того, статуэтка из Сан-Андрес-Тустлы почти на 130 лет старше любого другого датированного памятника с территории майя. Для ответа на вопрос учёные начали исследовать архивы Испании и Мексики, вск В других индейских преданиях говорится, что в названной области издавна обитали племена ольмеков, «ольмек» по-ацтекски означает «житель страны каучука» и происходит от слова «ольман» — «страна каучука», «место, где добывают каучук».
Если верить легендам индейцев, то ольмеки — первый цивилизованный народ Центральной Америки, издавна живший на южном побережье Мексиканского залива.
Первая экспедиция
В марте 1924 институт Тулэйнского университета города Нью-Орлеана получил очень крупную сумму от лица, которое не хотело себя называть, на проведение широких исследований Центральной Америки. В результате чего была организована экспедиция в Южную Мексику. Во главе её были поставлены известные специалисты-археологи Франц Блом, Оливер Ла Фарж.
19 февраля 1925 года экспедиция началась. Путь экспедиции лежал к реке Тонала, где по слухам находилось заброшенное древнее поселение с каменными идолами. В портовом городке Пуэрто-Мехико они наняли моторно-спасательную шхуну «Лупата» и отправились к намеченной цели. В экспедиционном дневнике было записано:
"Проводники сообщили нам, что имеются два пути, которыми мы можем добраться до древних руин. Один — по безымянной реке длиной более 4 километров. Другой — вверх по реке Тонала и далее по её притоку Бласильо. Последний маршрут имел уже то преимущество, что сухопутный переход там был намного короче, и мы не колеблясь выбрали его… Наша шхуна тихо скользила по широкой реке, берега которой были сплошь покрыты густыми мангровыми лесами. То здесь, то там в воздухе взмывали белые цапли, напуганные шумом нашего мотора. Через два с половиной часа мы добрались до устья более узкой реки Бласильо и свернули туда. Приходилось все время быть настороже из-за множества коряг и затонувших деревьев. В некоторых местах громадные лесные исполины рухнули в воду и почти перегородили реку своими стволами. Уже под вечер добрались мы до небольшого индейского ранчо, где и остановились на ночлег. Первым делом развесить свои гамаки и противомоскитные пологи (сетки), поскольку воздух был буквально переполнен этими кровожадными насекомыми. И когда мы легли спать, то долго ещё слышали жалобные серенады миллионов москитов, бесновавшихся за тонкой тканью наших сеток. Рано утром, ещё до восхода солнца, мы отправились к руинам. Дорога теперь шла по суше. Но это было лишь одно название. Почва во многих местах оказалась настолько заболоченной, что нам приходилось брести по воде, доходившей порой выше колен. Проводник сказал нам, что Ла-Вента — место, куда лежал наш путь, — это остров, окруженный со всех сторон болотами. На нём есть холмы с удивительно плодородной почвой. Поэтому вся земля на острове поделена на участки, каждый из которых принадлежит отдельной индейской семье. Когда мы подошли к окраине Ла-Венты, нам действительно встретилось несколько индейцев, направлявшихся на охоту или на свои поля. Мы попросили их помочь в расчистке древних руин от лесных зарослей, и они охотно на это согласились. После часа быстрой ходьбы от ранчо Бласильо мы добрались наконец до цели: перед нами находился первый идол. Это был огромный каменный блок более двух метров высоты. Он лежал плашмя на земле, и на его поверхности можно было разглядеть человеческую фигуру, грубо высеченную в глубоком рельефе. Фигура эта не отличается какой-либо спецификой, хотя, судя по общему её виду, здесь чувствуется какой-то слабый отголосок влияния майя. Вскоре после этого мы увидели и самый поразительный монумент Ла-Венты — огромный валун, напоминающий по форме церковный колокол… После значительных раскопок мы, к своему несказанному удивлению, убедились в том, что перед нами верхняя часть «гигантской головы, наподобие найденной в Трес-Сапотес».
В своей книге об исследованиях в Табаско из книги Блома и Ла Фарж «Племена и храмы» (1926 год) заканчивается следующими словами: «В Ла-Венте мы нашли большое число крупных каменных изваяний и, по меньшей мере, одну высокую пирамиду. Некоторые черты этих изваяний напоминают скульптуру из области Тустлы; другие демонстрируют сильное влияние со стороны майя… Именно на этом основании мы склонны приписывать руины Ла-Венты культуре майя». Благодаря этому заключению самый яркий ольметский памятник, давший впоследствии название всей этой древней цивилизации, неожиданно оказался в списке городов совершенно иной культуры, созданной майя. По иронии судьбы сами первооткрыватели оказались вторыми. К описанию загадочного идола отнеслись весьма спокойно. Так, они писали:
«Взобраться на вулкан Сан-Мартин Пахапан, — написал впоследствии сам Блом, — было нашей давней мечтой. В Татахуикапе мы наняли проводников и верхом на лошадях отправились в путь. Но после часа езды мы вынуждены были привязать наших кляч близ крохотной плантации кофе и идти дальше пешком… Затем тропа кончилась, и мы вступили в лес, где пришлось карабкаться по довольно крутому склону до тех пор, пока мы не добрались до небольшого ручья на высоте 506 метров. Наш проводник объявил, что здесь находится последнее место, где мы можем напиться воды перед настоящим подъёмом. В этой части леса каждая скала и каждый лист на деревьях были сплошь покрыты какими-то белыми личинками размером с мизинец. Густой подлесок состоял из небольших пальм и колючих кустов, но когда мы поднялись повыше — они исчезли. Узкая крутая тропинка то петляла среди скалистых обнажений, то исчезла вообще, чтобы через несколько шагов вновь вынырнуть перед нами. Чем ближе к вершине, тем ниже становились деревья. Их корни были исхлестаны свирепыми ветрами, а угловатые ветви покрывали разводы мха. На самой вершине горы тоже росли деревья. Это говорит о том, что с тех пор как вулкан просыпался в последний раз, прошло уже немало времени. Вершина имела два пика. На высшей точке южного из них мы обнаружили большой валун с отметкой 1211. Этот номер выбил на камне мексиканский инженер Исмаил Лойя, обследовавший данный район в 1897 году. Валун и стоит как раз на высоте 1211 метров. Лойя был первым, кто видел идола на макушке горы Сан-Мартин. Он же рассказал нам в 1922 году, что ему пришлось передвинуть этого идола на небольшое расстояние для того, чтобы использовать его как угловую отметку в своих промерах. Во время этого „переезда“ он нечаянно отбил у идола руки. Но ещё до начала работ инженер успел, к счастью, сделать схематический рисунок всего изваяния. Под древней статуей находилась небольшая яма, в которой лежали какие-то глиняные сосуды и несколько небольших вещиц из нефрита. Лойя отбросил все это в сторону, но одну небольшую поделку в виде гремучей змеи из светло-зеленого нефрита прихватил с собой. Идол сидит на корточках и, согласно рисунку Лойи, горизонтально держит в обеих руках какой-то брусок. Его тело наклонено вперед. Руки, ступни ног и брусок сейчас отсутствуют. Лицо сильно повреждено. Общая высота изваяния 1,35 метра, из которых 57 сантиметров приходился на головной убор. По обеим сторонам головы идола хорошо видны громадные ушные украшения. Головной убор необычайно вычурный и пышный. На передней его части изображено какое-то странное лицо с узкими глазами, небольшим широким носом и опушенным вниз ртом с пухлой и вздёрнутой верхней губой. Сам монумент стоит на небольшой ровной площадке, в седловине между двумя высокими пиками, неподалеку от кратера вулкана. Изваяние может изображать бога огня или гор. Но в то время мы не рискнули отнести его наверняка к какой-нибудь определённой культуре».
Вторая экспедиция
Осенью 1938 года из мексиканского городка Альварадо, что стоит на берегу океана близ устья реки Папалоапан, отправился в очередной рейс колёсный пароход, на борту которого находилась археологическая экспедиция, во главе которой стоял Мэтью Стирлинг. После нескольких дней «круиза» они достигли деревушки Трес-Сапотес, которая находилась возле горных хребтов Тустлы, у подножия которых лежали руины древнего городища ольмеков.
В течение долгих и полевых сезонов в 1939—1940 гг. была проделана значительная работа. Находки исчислялись тысячами: изящные поделки из голубоватого нефрита, бесчисленные обломки керамики, глиняные статуэтки, многотонные каменные изваяния. Но прежде всего была полностью раскопана знаменитая «голова эфиопа», которая, как оказалось, лежала всего лишь в 100 метрах от лагеря экспедиции. Двадцать рабочих целый день без устали трудились вокруг поверженного исполина, пытаясь освободить его из глубокой лесной могилы.
«Хотя мы довольно скептически относились к этим рассказам, — вспоминает Стирлинг, — тем не менее наш интерес все более возрастал, по мере того как каменный колосс постепенно освобождался от вязкой глины, совершенно затянувшей его за прошедшие столетия». Очищенная от земли голова казалась выходцем из какого-то фантастического, потустороннего мира. Несмотря на свои внушительные размеры (высота — 1,8 метра, окружность — 5,4 метра, вес — 10 тонн), она высечена из одного каменного монолита.
Но каким образом доставили древние жители Трес-Сапотес эту огромную глыбину базальта в свой родной город, если ближайшее месторождение такого камня находится в нескольких десятках километров? Подобная задача поставила бы в тупик даже современных инженеров, в то время как ольмеки сделали это без помощи колесного транспорта и тягловых животных, так как у них ни того ни другого не было.
В ходе исследований было установлено, что в Трес-Сапотес имеется не одна, а целых три гигантских головы. Все эти исполины высечены из крупных глыбин твёрдого чёрного базальта. Их высота колеблется от 1,5 до 3 метров, в вес — от 5 до 40 тонн.
По мнению Мэтью Стирлинга, это изображения наиболее выдающихся ольмекских вождей и правителей, увековеченных в камне.
У основания одного из холмов археологам удалось обнаружить большую каменную плиту, поваленную наземь и разбитую на два куска примерно равной величины. Вся земля вокруг неё была буквально усыпана тысячами острых осколков обсидиана, принесённых сюда, вероятно, в древности в качестве ритуального дара. Монумент сильно пострадал, центральную часть стелы занимает фигура человека, высеченная почти в полном рельефе. По обеим сторонам от него запечатлены ещё две фигуры меньшего размера. Один из персонажей держит в руке отрубленную человеческую голову. Над всеми этими фигурами как бы парит в воздухе какое-то небесное божество в виде громадной стилизованной маски.
Найденная стела (её номер был Стела А) была самой крупной из всех стел, известных в Трес-Сапотес. Почти прямо на восток от неё находился низкий продолговатый холм, у которого был виден выступающий из земли край какого-то разбитого каменного ящика. «Мы расчистили его, — пишет М. Стирлинг, — и результаты этих небольших раскопок превзошли наши самые смелые ожидания. Каменный ящик представлял собой прекраснейший образец скульптуры из Трес-Сапотес. Он имел полтора метра в длину и слегка выпуклые бока, так что размеры его днища были меньше, чем устье. Поверхность каждой из четырёх сторон покрывала необычайно сложная и великолепно исполненная резьба. Пышный орнамент в виде завитков сочетается с несколькими человеческими фигурами. Впрочем, скорее всего, это не люди, а боги, столкнувшиеся в жестокой космической схватке. Лица богов имеют типично майянский облик. Но зато характер остальной резьбы абсолютно уникален».
Бесподобная находка
16 января 1939 года М. Стирлинг написал:
«Ранним утром я отправился в самую дальнюю часть археологической зоны, мили за две от нашего лагеря. Цель этой не слишком приятной прогулки состояла в том, чтобы осмотреть один плоский камень, о котором ещё несколько дней назад сообщил один из наших рабочих. По описаниям камень очень напоминал стелу, и я надеялся найти на её оборотной стороне какие-нибудь скульптурные изображения. Стоял невыносимо жаркий день. Двенадцать рабочих и я затратили неимоверное количества усилий, прежде чем с помощью деревянных шестов нам удалось перевернуть тяжёлую плиту. Но, увы, к глубочайшему моему сожалению, обе её стороны оказались абсолютно гладкими. Тогда я вспомнил, что какой-то индеец говорил мне ещё об одном камне, валявшемся неподалеку, на крохотной мильпе крестьянина со странным именем Санто Сапо. Эта мильпа находилась на ровной площадке у подножия самого высокого искусственного холма Трес-Сапотес. Камень был столь невзрачен на вид, что я, помнится, ещё подумал, стоит ли вообще его раскапывать. Но расчистка показала, что он в действительности гораздо больше, чем я полагал, и что одну из его сторон покрывали какие-то резные рисунки, правда, сильно попорченные от времени. Другая же сторона стелы была, по видимому, совершенно гладкой. Как ни пытался я разобраться в едва заметных линиях резьбы, все надоевшую работу, я попросил индейцев перевернуть обломок стелы и осмотреть заднюю его часть. Рабочие, стоя на коленях, стали очищать поверхность монумента от вязкой глины. И вдруг один из них крикнул мне по испански: „Начальник! Здесь какие-то цифры!“ И это действительно были цифры. Я не знаю, правда, каким образом догадались об этом мои неграмотные индейцы, но там поперек оборотной стороны нашего камня были высечены прекрасно сохранившиеся ряды черточек и точек — в строгом соответствии с законами майянского календаря. Передо мной лежал предмет, который все мы в душе мечтали найти, но из суеверных побуждений не осмеливались признаться об этом вслух».
После сложных выкладок и вычислений было установлено, что полный текст был следующий: «6 Эцнаб I Ио». По европейскому летосчислению эта дата соответствует 4 ноября 31 года до нашей эры. Рисунок, высеченный на другой стороне стелы (которой дали номер Стела С), изображает, по словам известного мексиканского археолога Альфонсо Касо, очень ранний вариант ягуароподобного бога дождя. Из указанной надписи следовал строгий вывод о том, что гордые жрецы майя заимствовали свой поразительно точный календарь у западных соседей — ольмеков.
Первая конференция
В июле 1941 года в столице мексиканского штата Чиапас г. Тустлан Гурьерес было проведена конференция среди специалистов Американского континента. В ходе обсуждения все присутствовавшие разделились на два лагеря, между которыми шла словесная перепалка. Все началось из-за выступления Дракера, который сообщил, что в результате раскопок в Трес-Сапотес была составлена схема развития ольмекской культуры, которую он приравнял к «Древнему царству» майя (300—900 годы н. э.). Большинство североамериканских специалистов поддержало эту схему, но, словно гром среди ясного неба, зазвучали возгласы двух мексиканских учёных — Альфонсо Касо и Мигель Коваррубиас, которые были очень хорошо известны в академических кругах. Так Альфонсо Каса открыл сапотетскую цивилизацию в Монте Альбане (Оахаха), а Мигель Коваррубиас считался непревзойденным знатоком древнемексиканского искусства. Определив характерные черты и высокий уровень открытого в Трес-Сапотес художественного стиля, они со всей убежденностью заявили о том, что именно ольмеков следует считать древнейшим цивилизованным народом Мексики.
«Там, в джунглях и болотах Южного Веракруса повсюду лежат археологические сокровища: погребальные холмы и пирамиды, мастерски вырезанные из базальта гигантские изваяния богов и героев, великолепные статуэтки из драгоценного нефрита… Многие из этих древних шедевров относятся к началу христианской эры. Появившись внезапно неизвестно откуда во вполне зрелом виде, они, бесспорно, принадлежат культуре, которая была, вероятно, основополагающей, материнской культурой для всех более поздних цивилизаций».
Свои взгляды мексиканские учёные подкрепили весьма убедительными фактами; они утверждали: «Разве не на ольмекской территории найдены древнейшие предметы с календарными датами (статуэтка из Тустлы — 162 год н. э.) и „Стела С“ (Трес-Сапотес — 31 год до н. э.)? А самый ранний храм майя в городе Вашактуне — Пирамида Е—VII—суб.? Ведь он украшен типично ольмекскими скульптурами в виде бога-ягуара!» На эти утверждения посыпался шквал критики более титулованных коллег. Так, они утверждали:
«Вся культура ольмеков — это лишь искаженный и ухудшенный слепок с великой цивилизации майя. Ольмеки просто позаимствовали у своих высокоразвитых соседей систему календаря, но записали свои даты, вероятно, значительно преувеличив их древность. А может быть, ольмеки пользовались календарём 400-дневного цикла или вели отсчёт времени от другой начальной даты, чем майя?». Что касается Мэтью Стирлинга, то, находясь под впечатлением своих находок в Трес-Сапотес, он утверждал, что «культура ольмеков, которая во многих аспектах достигла высокого уровня, действительно является очень древней и вполне может быть основополагающей цивилизацией, давшей жизнь таким высоким культурам, как майянская, сапотекская, тольтекская и тотонакская».
Открытие культуры ольмеков
Человеком, сделавшим решающий шаг, был Джордж Клапп Вайян, выпускник Гарварда. В 1909 году при строительстве в Некае, штат Пуэбла, Мексика один американский инженер нашёл в разрушенной древней пирамиде нефритовую статуэтку сидящего ягуара, которая впоследствии была куплена Музеем естественной истории в Нью-Йорке. Впоследствии эта нефритовая фигурка послужила Вайяну отправной точкой для определения новой цивилизации ольмеков. Так, он писал: «Пластически, этот ягуар относится к группе скульптур, демонстрирующий одни черты: рычащая пасть, увенчанная выше плоским приплюснутым носом и раскосыми глазами. Часто голова у таких скульптур имеет сзади выемку или зарубку. Большой нефритовый топор, выставленный в Мексиканском зале музея, также относится к этому типу изображений. Географически все эти нефритовые изделия концентрируются в Южном Веракрусе, Южной Пуэбле и на севере Оахаки. Столь же очевидную связь с названной группой предметов демонстрируют и так называемые младенческие скульптуры из Южной Мексики, сочетающие в себе черты ребёнка и ягуара».
Далее он рассуждал:
«Если мы ознакомимся с перечнем народов из полумифических преданий нахуа, то путём исключения можно выяснить, кого из них следует связывать с только что выделенной по материальным критериям цивилизацией. Мы знаем стили искусства ацтеков и наверняка майя. В этих же преданиях часто упоминается один высококультурный народ — ольмеки — живший в древности в Тлашкале, но оттесненный впоследствии в Веракрус и Табаско…Ольмеки славились своими изделиями из нефрита и бирюзы и считались главными потребителями каучука во всей Центральной Америке. Географическое положение этого народа примерно совпадает с областью распространения нефритовых статуэток с ликами младенцев и ягуаров».
Так, в 1932 году, благодаря гипотезе, ещё один абсолютно неизвестный народ с высокоразвитой культурой вновь получил вполне реальные доказательства существования.
Гробница из базальтовых столбов
В центре ольмекской культуры Ла-Вента недалеко от «Большой пирамиды», раскинулась широкая и ровная площадь, окаймленная со всех сторон вертикально стоящими базальтовыми колоннами. Посреди её возвышалось какое-то непонятное сооружение — платформа, построенная из таких же каменных колонн. «Мы мучились в догадках по поводу назначения этой странной постройки, — вспоминает Стирлинг. — Вслух говорились самые неутешительные вещи, но в душе каждый надеялся на лучшее. Перед нами открывались самые широкие возможности. Одно лишь общее количество труда, затраченное древними жителями Ла-Венты на строительство этой каменной платформы, указывало на её важное значение».
Когда платформу расчистили, перед археологами предстал своеобразный базальтовый домик, наполовину спрятанный в земле. Длинная его сторона состояла из девяти вертикально поставленных столбов, а короткая — из пяти. Сверху это прямоугольное сооружение было перекрыто накатом из таких же базальтовых столбов. «Домик» не имел ни окон, ни дверей. Древние строители без помощи раствора и каких-либо специальный креплений так искусно подогнали друг к другу гигантские каменные колонны, что между ними не проскользнула бы и мышь. А ведь каждая из них весила без малого две, а то и три тонны и имела до 3 метров длины при диаметре в 30 сантиметров. С помощью ручной лебедки и прочных канатов рабочие принялись растаскивать верх загадочной постройки. После удаления четырёх базальтовых столбов отверстие в крыше стало настолько широким, что можно было рискнуть спуститься вниз, туда, где в густых черных тенях скрывалась внутренняя часть просторной комнаты, замурованной жрецами Ла-Венты много столетий назад.
«Сначала, — пишет Стирлинг, — мы наткнулись на изящную маленькую подвеску в виде клыка ягуара, вырезанную из зелёного нефрита… Затем показалось овальное зеркало из тщательно отшлифованного куска чёрного гематита. А дальше, в глубине комнаты, возвышалась какая-то платформа, сделанная из глины и облицованная камнем. На её поверхности отчётливо выделялось большое пятно яркой пурпурной краски. В пределах его мы обнаружили человеческие кости, принадлежавшие по меньшей мере трем погребённым».
Рядом со скелетами лежали всевозможные изделия из драгоценного нефрита зеленых и голубоватых тонов: смешные маленькие фигурки в виде сидящих человечков с припухлыми лицами младенцев, карлики и уродцы, лягушки, улитки, оскаленные пасти ягуаров, диковинные цветы и бусы, зуб гигантской акулы и т. д. Здесь же находился и один из наиболее выдающихся образов нефритовой скульптуры доколумбовой Америки — сидящая женская фигурка из полированного голубого камня с круглым гематитовым зеркальцем. Руки женщины сложены на груди, так что правая лежит над левой. Изящно причесанные длинные волосы ниспадают до плеч. Черты миловидного овального лица изображены скульптором настолько выразительно и точно, что кажется будто оно живёт своей особой внутренней жизнью: и зритель отчётливо видит и тень лукавой улыбки на пухлых губах, и загадочный прищур слегка раскосых миндалевидных глаз.
В юго-западном углу погребальной платформы лежал странный головной убор, напоминавший скорее «терновый венец», чем символ власти и высокого общественного положения его владельца. На прочном шнурке было нанизано шесть длинных игл морского ежа, разделённых вычурными нефритовыми украшениями в виде диковинных цветов и растений. Кроме того, археологи нашли здесь две большие «катушки» из нефрита — украшения для ушей, своего рода серьги — и остатки деревянной погребальной маски с инкрустациями из раковин и кусочков нефрита.
Согласно легенде, до сих пор бытующей у индейцев Ла-Венты, здесь, среди развалин древнего города, погребен не кто иной, как последний император ацтеков — злополучный Монтесума II, павший в 1519 году в Теночтитлане от рук своих возмущённых соотечественников. И когда на Землю опускается ночь, он выходит из сырой, тёмной гробницы наверх, чтобы в призрачных лучах лунного света танцевать со своими придворными на безлюдных улицах и широких площадях навеки уснувшей столицы ольмеков. Все это, конечно, плод народной фантазии, прекрасная легенда. Но научная значимость базальтовой гробницы Ла-Вента вряд ли будет меньше оттого, что в ней вместо Монтесумы погребен могущественный правитель, живший за 9-10 веков до появления ацтеков в долине Мехико.
Неподалеку от гробницы из базальтовых столбов рабочие, рывшие траншею, неожиданно наткнулись на большой каменный ящик. Когда его очистили от грязи, Стирлинг с удивлением увидел, что перед ним не просто ящик, а скульптура, изображающая свернувшегося в кольцо ягуара.
Ягуар оказался полым и был заполнен внутри красной глиной и песком. Это был, несомненно, погребальный саркофаг. «Какое-то важное лицо, — говорит Стирлинг, — занимавшее самое высокое общественное положение, было похоронено здесь вместе со своими украшениями и атрибутами власти. Правда, вода, проникшая в трещины его каменной крышки, и химическое воздействие глины почти начисто уничтожили кости самого скелета». Но все многочисленные нефритовые украшения погребенного лежали по-прежнему на своих местах: серьги -«катушки» — возле остатков черепа, продолговатые бусины ожерелья — в районе грудной клетки и т. д. Справа, возле бедер умершего, археологи нашли две бесподобные вещи: нефритовую статуэтку обнажённого мужчины с раскосыми глазами и вытянутой, искусственно деформированной головой и длинный инструмент из голубого нефрита с заостренным концом, наподобие шара. Точно такие же орудия использовали древние мексиканцы и племена майя для протыкания ушей во время кровавых жертвоприношений своим богам.
Большая пирамида Ла-Венты
В Ла-Венте есть центральная группа искусственных холмов-пирамид, названная впоследствии «Комплексом А». Здесь по сути дела, и велись все основные раскопки 1940—1950 гг. Наиболее крупным сооружением этой группы, да и всего города в целом, была так называемая «Большая пирамида», высотой около 33 м. Большая пирамида Ла-Венты построена из глины и облицована сверху слоем прочного, как цемент, известкового раствора. Долгое время об истинных размерах и форме этого гигантского сооружения можно было только гадать, так как контуры его скрывали густые заросли джунглей. Прежде учёные считали, что пирамида имеет обычные для подобного рода построек очертания — четырёхугольное основание и плоскую усечённую вершину. И только в 1968 году американец Роберт Хейзер с удивлением обнаружил, что Большая пирамида — это своего рода конус с круглым в плане основанием, имеющим, в свою очередь, несколько полукруглых выступов-«лепестков». Причина столь странной формы была объяснена тем, что точно также выглядели конусы многих потухших вулканов в близлежащих горах Тустлы. По поверьям индейцев, именно внутри таких вулканических пиков жили боги огня и земных недр. Стоит ли удивляться тому, что и свои пирамидальные храмы в честь всемогущих богов ольмеки строили по образу и подобию высоких и неприступных горных вершин. История знает немало примеров подобного рода. Достаточно вспомнить зиккураты древних шумеров и ассирийцев или знаменитые «теокалли» ацтекской столицы Теоночтитлан. И те и другие были своеобразной жертвой, даром всего общества в честь сонма многочисленных языческих богов, от воли которых зависела, по глубокому убеждению древних, не только сама жизнь, но и смерть каждого человека. Трудно вообразить, сколько времени и силы было потрачено на постройку пирамид. Так было установлено по расчётам американского археолога Роберта Хейзера, что объём Большой пирамиды Ла-Венты составляет 4700 тысяч кубических футов, что для её сооружения потребовалось 800 тысяч человеко-дней.
Стела № 3
Много споров среди археологов вызывает стела № 3 — гигантский гранитный монумент высотой около 4,5 метров и весом 50 тонн. Его украшает какая-то сложная и непонятная сцена, исполненная в технике низкого рельефа. Друг против друга стоят два человека в вычурных головных уборах. Персонаж, изображенный справа, имеет ярко выраженный европеоидный тип: с длинным орлиным носом и узкой, как бы приклеенной козлиной бородкой. Многие археологи в шутку называют его «дядей Сэмом», поскольку он действительно очень напоминает эту традиционную сатирическую фигуру. Лицо другого персонажа — оппонента «дяди Сэма» — было намеренно повреждено ещё в древности, хотя по некоторым уцелевшим деталям можно догадаться, что перед нами изображен человек-ягуар.
Шестнадцать человечков
В 1955 году археологи нашли глиняную платформу, пробив её, они провалились в узкую и глубокую яму на дне которой шестнадцать маленьких каменных человечков — участников какого-то неведомого драматического спектакля — торжественно застыли перед оградой из шести вертикально поставленных топоров-кельтов. На вопрос: «Кто они?» было выдвинуто предположение, что шестнадцатый участник — одинокая фигурка, вырезанная в отличие от остальных из шершавого гранита, стоит, прижавшись спиной к ограде. Остальные пятнадцать статуэток сделаны из нефрита и имеют чисто ольмекский облик (монголоидные продолговатые глаза, плоские носы, пухлые вывернутые губы и удлиненную, искусственно деформированную голову). Повернувшись в одну и ту же сторону, они пристально смотрят на «гранитного человека». Справа к нему приближается процессия из четырёх мрачных фигур с застывшими лицами-масками. Кто же он, этот одиноко стоящий человек? Верховный жрец, управляющий торжественным языческим ритуалом, или жертва, которую через мгновение повалят на кровавый алтарь неведомого бога?
Существует обычай, широко распространённый у народов древности. По их представлениям царь или вождь был своеобразным средоточием магических сил, управляющих жизнью природы и человека. Он несёт ответственность за хороший урожай, за обильный приплод скота и т. д. Но однажды приходит день, когда священный царь должен сполна расплатиться и за свои богатства, и за свою непомерную власть. И единственная плата — его смерть.
Пещера с росписями
Летом 1966 года археолог-любитель Карло Гей, осматривая скалистые холмы долины реки Папагайо в штате Герреро, неожиданно наткнулся на обширную пещеру, на стенах которой сохранились следы уникальных древних росписей. Несмотря на отсутствие необходимого опыта и специальных знаний, он с первого же взгляда осознал всю важность сделанного им открытия. Перед ним во всем блеске своей многокрасочной палитры предстала древнейшая картинная галерея из тех, что находили когда-либо на территории Нового Света.
Пещера Хуштлауака — лишь одно из звеньев в длинной цепи подземных залов и галерей, прорезавших здесь мягкие горные породы. Доступ туда и поныне остаётся довольно сложной проблемой. Первый зал пещеры носит название «Зал Смерти».
Следующая публикация
Нет комментариев