Предыдущая публикация
Литературный журнал «Донбасс». № 3, 2023 г.
ИСТОРИЯ И МЫК 100-ЛЕТИЮ ЖУРНАЛА «ДОНБАСС»
Владимир ТРУХАНОВ
Владимир ТРУХАНОВ. Поэт. Участник войны. Дважды тяжело ранен. Героике военных лет посвящены стихи сборников «В пути», «Лирика», «Пел над шахтой жаворонок», «Мы любим жить», «Наполненные громом», «Горошина угля», «Высота» и др.
СНОВА МНЕ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
Фронтовые тетради
(Это было со мной — 1941)
Тетрадь третья
Продолжение.
5
Сож мы перешли благополучно. Но сразу же за мостом колонна дрогнула, и все побежали по насыпи вниз. На мгновение люди в нерешительности остановились у поросшего тиной болота, а затем, спотыкаясь и падая, побежали снова.
Пулеметные очереди полоснули зеленую воду.
— Ложись!
Я бухнулся в тину, глотнув чего-то горького.
Все залегли. Лишь беженцы с детьми и узлами прыгали по болоту из стороны в сторону.
— Ложись! — приказывал все тот же голос. Повсюду кричали дети. (Я до сих пор слышу этот крик!)
Женщина как безумная металась в отдаленье. Самолеты проходили низко, над самой ее головой.
Я бессмысленно глядел на воду, и мне временами казалось, что по болоту барабанит большой дождь.
Затем началась бомбежка. Я весь, с винтовкой, с шинелью, вдавился в холодную жижу, и только голова и вещмешок торчали сверху.
Самолеты шли эшелонами. Каждый новый, разворачиваясь над болотом, вначале прочесывал его из пулеметов, а затем уже принимался бомбить.
Так наступил вечер. За Кричевом догорел неяркий закат. Быстро смеркалось. Я по-прежнему лежал по горло в жидкой грязи и лихорадочно думал: «Только бы не здесь...»
Ломаными линиями пули бешено падали на воду. Когда однажды трассирующая очередь оборвалась у самого виска, я неожиданно для себя крикнул: «Мама!..» Но немец, сделав паузу, обошел мой лоб, а потом снова нажал на гашетку.
Кольки близко не было. Вообще никого не было близко. Я был наедине с темной омутовой водой, небом, вздрагивающим от разноцветных трассирующих пуль. В том, что убьют, я уже не сомневался, я уже смирился с этим. Пугало другое: засосет трясина, и мать ни от кого не узнает, что со мной случилось...
На дорогу я вышел в темноте, в смутном свете давно потухшей зари. За время налета все люди — гражданские и военные — перемешались, и теперь повсюду выкрикивались номера частей и фамилии. Все та же одинокая женщина бегала по шоссе и, ни к кому не обращаясь, спрашивала о своей дочери.
Ко мне подошел долговязый худой парень. Сильно картавя, он проговорил:
— Вся рота ищет тебя. Командир приказал нашему отделению остаться у моста. Будет жарко... Прошу, Борис, эти три противотанковые гранаты повесить себе на... — он громко засмеялся, — на ремень.
Я было уже взял у него из рук гранаты, похожие на килограммовые банки консервов, когда вдруг до моего сознания дошло, что он назвал меня Борисом.
— Ты ошибся, товарищ, я не Борис.
— Значит, тебе повезло... Но я не люблю счастливчиков.
Долговязый боец растворился в темноте.
Я разыскал Кольку и ребят из дорожного полка.
Кто-то сказал:
— Обсушиться бы, ведь мокрые, как черти!
— Это тебе не у тещи на печке, — отозвался насмешливый голос.
Колька шел рядом со мной. Его бил озноб. Вода громко чавкала в моих сапогах. На душе было невесело, скверно.
«Пацан!» — с негодованием думал я о себе и молча брел сквозь темноту за младшим лейтенантом Фроловым.
На привале, задрав тяжелые чугунные ноги на ствол дерева, я глядел на звезду, запутавшуюся среди листьев у меня над головой. Она то исчезала, то появлялась снова, и я сравнивал ее с голубой птицей, которая, стараясь вырваться на свободу, бьется в клетке.
— Когда же мы наконец перестанем бежать? — неожиданно из темноты спросил Колька.
Комвзвода сделал глубокую затяжку, лицо его осветилось.
— Ты, наверное, хотел сказать иначе: когда мы перестанем отходить? Правильно я тебя понял?
— Нет, неправильно.
Наступило молчание.
В ладонях, как в фонариках, вспыхивали папиросные огоньки.
— Бегут, дорогой мой, трусы — люди со слабыми нервами и неустойчивой психикой. А у нас с тобой и то и другое в полном порядке.
— Нервы в порядке, а мы все-таки бежим...
Опять осветилось лицо Фролова — волевое, спокойное.
— Так вот, на твой вопрос — когда? — сегодня никто не сможет ответить. Но...
Послышался грохот, который в одно мгновение был подхвачен эхом, и лес загудел, словно огромный колокол.
— Воздух! — закричали на дороге.
— Кто там курит?
Я зажал в кулаке цигарку.
— Но, — повторил Фролов, — уже сегодня...
Грохот нарастал, к нему теперь примешивался сухой пулеметный треск.
— Пусть пройдут фрицы, товарищ командир, а то ничего не слышно, — сказал кто-то.
Над шоссе, опутывая все пространство до земли огненными трассами, неслись штурмовики.
— Воз-дух!
Пули посыпались на асфальт, на деревья, прошили кузова грузовиков, затарахтели градом о что-то железное.
Самолеты пролетели низко над лесом, и через минуту дорога ожила: заговорила, заскрипела подводами, загремела котелками — снова пришла в движение. Фролов сделал несколько затяжек подряд.
— Уже сегодня, — проговорил он, — по тому, с каким упорством за каждый метр земли сражается Красная армия на смоленском направлении, под Ленинградом, на подступах к Киеву, — можно твердо сказать: мы отходим не потому, что струсили или не умеем драться, а потому, что перевес в технике пока на стороне противника. Наше движение на восток — дело временное, это отступление победителей!
— Победителей? — переспросил Колька.
— Да, будущих победителей, — ответил Фролов, поднялся с земли, перекинул через плечо полевую сумку. — Мы еще соберемся в железный кулак. Я не знаю, где это произойдет, возле Рославля или возле Медыни. Но я уверен, что обязательно соберемся. И тогда фрицам несдобровать!..
Всю ночь я глядел на голубую звезду. Она плыла над черной стеной леса. Она шла в ногу с нами и светила нам спокойным холодным огнем.
Всю ночь мне не давали покоя слова, сказанные на привале командиром взвода.
Я брел и не знал, что этого коренастого человека в ремнях полюблю беспредельно, а память о нем пронесу через свою жизнь...
Владимир ТРУХАНОВ. Поэт. Участник войны. Дважды тяжело ранен. Героике военных лет посвящены стихи сборников «В пути», «Лирика», «Пел над шахтой жаворонок», «Мы любим жить», «Наполненные громом», «Горошина угля», «Высота» и др.
6
Солнечное утро.
Мы расположились у высоких могил, под небольшими деревцами. Наверное, нас хорошо видать с воздуха. Поэтому, когда пролетают самолеты, Фролов говорит:
— Прекратить движение!
Внизу, метрах в ста от нас, Варшавское шоссе. Его все время бомбят и обстреливают немцы.
Накалывая кусок мяса на нож, Колька размышляет вслух:
— С дороги надо уходить. В леса. Иначе будет амба...
Фролов слышит это и недовольно хмурится.
— Ты мне не разводи здесь панику.
Я больше согласен с моим товарищем, но чувствую какую-то правоту и в недовольстве младшего лейтенанта. По этой причине не принимаю участия в разговоре и молча ем.
— Тогда мы пойдем одни, — неожиданно заявляет Колька и поднимается с могильной травы.
— Пошли! — приказывает мне.
Я медленно завязываю вещмешок, вскидываю его на плечи, не спеша снимаю с сучка винтовку. Мне очень не хочется уходить из взвода. Но мы с Колькой друзья, и я повинуюсь его приказу.
— Вот что: если надумал, уходи сам, а парня не сманивай! — повышает голос Фролов.
И Колька уходит. Не попрощавшись.
Я стою, прислонясь к дереву, и смотрю вслед. Он быстро сбегает к шоссе, переходит асфальт, затем оборачивается в нашу сторону и машет рукой.
Он машет — мне. Одному. Это ясно. Он зовет меня с собой, я должен идти.
Я делаю несколько шагов. Я останавливаюсь в нерешительности.
Ко мне подходит Фролов. Кладет руку на плечо.
Говорит мягко, тепло:
— Оставайся с нами...
Ребята окружают меня, потом с силой усаживают на землю.
— Никуда мы тебя не пустим.
Кольки на шоссе уже нет. Через несколько минут он появляется на противоположной стороне реки сразу в несколько раз уменьшенный, непохожий на себя. Снова оборачивается и снова машет.
Я поднимаюсь и кричу:
— Коль-ка-а! Давай сюда-а-а!
Одинокая серая фигурка с каждой минутой делается все меньше и меньше, а затем сливается с травой и невысокими луговыми кустарниками.
— Коль-ка-а!..
В туманной дымке сплошной стеной стоят непроходимые, глухие леса, в которые ушел мой Колька. Оборвалась та последняя ниточка, что соединяла меня с родной эскадрильей. И что-то оборвалось в моем сердце, и оно больно защемило в ответ...
Владимир ТРУХАНОВ. Поэт. Участник войны. Дважды тяжело ранен. Героике военных лет посвящены стихи сборников «В пути», «Лирика», «Пел над шахтой жаворонок», «Мы любим жить», «Наполненные громом», «Горошина угля», «Высота» и др.
Издание осуществлено при поддержке Президентского фонда культурных инициатив (заявка ПФКИ-22-С4-003560 «Вместе с Россией! Культурный код Донбасса»).
© Литературно-художественный журнал «Донбасс», 2023
#журнал_Донбасс #проза_Донбасса #поэзия_Донбасса #публицистика_Донбасса #Землячество_донбассовцев_в_Москве #Союз_писателей_России #история_Донбасса #культура_Донбасса #краеведение_Донбасса #искусство_Донбасса #наука_Донбасса #образование_Донбасса #писатели_Донбасса #поэты_Донбасса #Владимир_Труханов
Следующая публикация
Нет комментариев