Предыдущая публикация
Литературный журнал «Донбасс». № 3, 2023 г.
ИСТОРИЯ И МЫК 100-ЛЕТИЮ ЖУРНАЛА «ДОНБАСС»
Владимир ТРУХАНОВ
Владимир Иванович ТРУХАНОВ. Поэт-фронтовик.
Родился 29 июля 1922 г. в г. Донецк. Участник войны с июня 1941-го. Начинал рядовым, последнее звание на фронте — ст. лейтенант. Майор в отставке.
Принимал участие в обороне Бобруйска, Москвы, освобождении Калужской области. Дважды ранен под Изюмом (2 апреля 1943 г. и 17 июля того же года — тяжело).
Героике военных лет посвящены стихи сборников «В пути», «Лирика», «Пел над шахтой жаворонок», «Мы любим жить», «Наполненные громом», «Горошина угля», «Высота» и др.
Умер в 2003 г.
СНОВА МНЕ ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ
Фронтовые тетради
(Это было со мной — 1941)
Я всматриваюсь в те далекие дни и вижу себя как бы со стороны. Кто-то другой глядит на меня оттуда. Он совсем еще мальчик со скаткой через плечо и в больших армейских сапогах. На девятнадцать лет я старше его, ровно на столько, сколько в июне сорок первого было ему.
Этот мальчик со своими товарищами идет по дорогам войны. И хотя я знаю, что с ним не случится самого страшного, я почему-то боюсь за него. Но я не в силах облегчить его участь и ничего не могу изменить, потому что все это было в действительности и все это было со мной.
Тетрадь первая
1
Долго, может быть всю ночь, на западе тлеет заря, и небо в той стороне зеленое.
Танки, пушки, тесно прижавшись друг к другу, медленно, в четыре ряда, движутся по Варшавскому шоссе. Это сплошной поток машин, и наша рота с трудом, по одному ЗИСу, погружается в него.
Небо над головой зеленое, леса — и слева, и справа черные, и такие же черные вражеские самолеты, появляющиеся каждый раз внезапно и каждый раз оттуда, где никак не может потухнуть заря. Они идут низко, на бреющем полете, и строчат из пулеметов по колонне. Кто-то кричит: «Воздух!», мы падаем с машин на землю и так лежим несколько минут. Самолеты с ревом проносятся над нами и скрываются в голубой части неба. Несомненно, они конвоируют Варшавское шоссе и строго придерживаются курса. Нас почему-то в эту ночь не бомбят.
Мы снова садимся по машинам. Снова едем. Едем и молчим. Говорить никому не хочется. Может, когда-нибудь я и расскажу ребятам о том, как трассирующая пуля с шипением прошла мимо моего затылка и впилась в пень. Но сейчас говорить, ей-богу, не хочется.
Зеленая ночь, черные стены леса, медленно, без огней ползущие машины — все это и еще многое другое вселяет в мое сердце тревогу и смятение.
Уткнувшись подбородком в скатанную шинель, я сижу с закрытыми глазами и стараюсь ни о чем не думать.
2
Через несколько минут выйдет солнце.
Вот уже сутки идет война. Ровно сутки.
Едем ужасно медленно. Медленнее нельзя.
Я сижу на военторговском ящике и смотрю на дорогу, до отказа забитую машинами и людьми.
Кто-то говорит:
— Горят Барановичи...
Вдали, под облаками восхода, нам хорошо видны пикирующие на город самолеты.
Барановичи... В этом городе мы надели нашу первую военную форму, там началась наша армейская служба. На тихих, с деревянными тротуарами тополиных уличках было много воробьев. Смешно, но именно сейчас вспоминается это. Воробьи тучами сидели на земле, прыгали по тротуарам, и неизвестно, чего было больше на тополях — листьев или птиц...
Почти касаясь крыльями сосен, прямо над головой проносятся немецкие штурмовики. Мы отчаянно колотим кулаками по кабине и выпрыгиваем из грузовика.
Сейчас каждый действует самостоятельно и стихийно. Пригибаясь, я перебегаю шоссе и падаю в березовую рощицу, сразу за кюветом.
Пулеметы густо поливают дорогу свинцом.
Слева от меня привязана к стволу красивая, в белых яблоках серая лошадь. Она мелко вздрагивает, бьет копытами и косит фиолетовыми глазами, наверное, ищет хозяина. В рощице, кроме меня, никого нет.
Медленно и тяжело вслед за штурмовиками идут на высоте бомбардировщики. Они движутся в строгом боевом порядке, как на учениях. Я переворачиваюсь на спину и зачем-то принимаюсь считать самолеты.
Не спеша, они разворачиваются и переходят в пике.
Теперь я лежу на животе и голову прикрываю руками. Слышу, как сердце гулко стучит в землю, и плотно прижимаюсь к ней. Жадно дышу прелой и мокрой травой.
Земля гудит у меня под сердцем. Разрывы ложатся очень близко. Каждый раз мне кажется, что бомба летит прямо на меня.
Я чуть поворачиваю голову и одним глазом гляжу вверх, где беснуется фашистская свастика. Все небо в самолетах.
Неземное чудовище, со стрекозьим оком во лбу, будто падая, проносится у самых верхушек тоненьких берез.
Серая в яблоках лошадь становится на задние ноги и дико ржет. Я поднимаюсь, чтобы освободить ее, но тут же нарастающий рев бросает меня опять на землю. Одна за другой на шоссе рвутся бомбы.
Лежу на животе и одним глазом наблюдаю за лошадью. Она нервно прядет ушами и по мере того, как усиливается вой приближающейся бомбы, все ниже и ниже приседает на тонких пружинистых ногах к земле. Фиолетовые глаза навыкате.
Бомбежка стихает внезапно. В наступившей тишине раздается команда: «По машинам!» Я вскакиваю и бегу на шоссе.
Солнце уже взошло.
Владимир Иванович ТРУХАНОВ. Поэт-фронтовик.
3
В кюветах и на обочинах перевернутые грузовики, орудия, разбитые походные кухни.
Всюду возникают пробки. А вырваться из железных тисков дороги почему-то никто не может.
В этом потоке затерялся наш грузовик. Где-то впереди должны двигаться остальные аэродромные машины. Там комроты и политрук.
Плохо, когда в такие минуты нет командира. Отделенный Коля Горбачев — хороший парень, мы уважаем его, но ему так же, как и нам, все сегодня неясно, и он не пытается скрыть это от нас...
Дорогу беспрерывно бомбят. Бомбежки продолжаются по нескольку часов. Мы устали и оглохли от железного воя, лязга и скрежета. Кажется, едем уже давно. Очень давно. Хотя на самом деле не прошло и суток.
В свободные от бомбежки минуты мы сидим в кузове грузовика и глядим на дорогу.
Иногда мне приходит нелепая мысль, что это — не война, что это просто большие маневры, которые не сегодня так завтра окончатся, и все мы возвратимся на прежние места для прохождения дальнейшей службы.
Но с каждым шагом, с каждой минутой все естественней и неоспоримей становится война и куда-то далеко, за черту, в нереальность уходит мирное время. И вот в кузове ползущей на восток машины нет-нет и промелькнет в разговоре: «Еще до войны...» Этим выражением как бы поставлен рубеж между тем, что было совсем недавно, и сегодня.
4
Колонны начали уходить проселками с Варшавского шоссе. Уже на пути к Слуцку автомашины свободно двигались небольшими группами и даже в одиночку.
Помню, спуск дороги, огромные вековые тополя. Под большой прохладной тенью стоит наш грузовик (каким-то образом мы вырвались вперед, и теперь нужно стоять и ждать остальных).
Все мы несколько оживлены. Возле нашей машины толпятся красноармейцы других частей.
Мы щедро раздаем пряники, странные конфеты с подсолнечными зернами, «микадо» и еще что-то вкусное, несолдатское.
Это добро извлекается из ящиков военторговской лавки, наверное, на страх и риск Горбачева, и немедленно — с побасенками, с присказками — уничтожается веселым стриженым народом, давно не видавшим таких вкусных вещей.
Чумазый танкист в комбинезоне ест с поспешностью и очень подробно рассказывает о первой бомбежке в Бресте.
— ...Вскочил я, братцы, и ничего не могу понять спросонья: грохот, вой, падают кирпичи, в окнах огонь. И вдруг — на моих глазах — целая стена обрушивается! Сразу стало светло... Пришел я в себя только во дворе. Выскочил в одних трусиках. А ребята так и погибли во сне. Все наше танковое училище накрылось...
Он дергает «молнию» комбинезона и показывает белое, незагорелое свое тело.
— Почти в чем мать родила, — заключает он.
Все это могло быть. Но то, что этот парень одет не по форме, и то, что он один, без части, грязный и голодный, бежит от самой границы, — у меня вызывает смутное чувство недоверия к его рассказу.
Мы еще ничего не знаем, и пройдет много дней, прежде чем миру откроется во всех подробностях история Брестской крепости, история массового героизма и беспримерного подвига каждого в отдельности ее защитника. Мы, конечно, не догадываемся о том, что наш словоохотливый рассказчик ушел от своих товарищей, попавших в беду, и поэтому не прогоняем танкиста прочь, а наоборот, сочувствуем ему, жмем на прощанье руку и даем на дорогу пряников. Мы еще не ощущаем в своих сердцах даже косвенной вины за кровь, что проливается в эти самые минуты на крепостные камни Бреста, за начало величайшей трагедии, которая могла бы не разыграться.
5
Мы въехали в Слуцк.
Зашли в казармы. Побросали шинели, одеяла и в сапогах улеглись на железные койки без матрацев.
«Спать!» — сказал я себе, надвинул на глаза пилотку и уже через мгновение увидел обсыпанную, как на карнавале, белыми яблоневыми лепестками девушку.
Это была ты.
Ты глядела на меня.
Ты щурилась от яркого солнца, смеялась и плакала одновременно, стоя у калитки, на пороге своей восемнадцатой весны и рядом с большой дорогой, которая разлучала нас.
Ты долго мне махала рукой.
Потом я скрылся за поворотом.
Но за поворотом я вдруг увидел тебя снова. Теперь ты стояла на кургане, на нашем любимом кургане, и оттуда красной косынкой махала и махала мне...
Нас подняли на обед.
Посредине двора, перед казармами, остановилась автомашина. Мы подходили к ней и получали из рук старшины голландский сыр — по полголовы, по полной луне на одного человека. Но обедать не пришлось.
На городок налетели штурмовики.
Будто по окнам кто-то прошелся палкой, зазвенели разбитые стекла. Отвалилась двухэтажная стена, и я из-под колес автомашины увидел — в разрезе — соседнюю казарму: стояли, как ни в чем не бывало, койки, заправленные белыми простынями, тумбочки, бачок с питьевой водой, а над винтовочной пирамидой висел какой-то портрет. На одной койке неподвижно под шинелью лежал красноармеец.
И еще я увидел, как, согнувшись, держа в руках котелки и половинные головы голландского сыра, по-над забором бежали ребята нашей аэродромной команды. Не раздумывая, я бросился им наперерез.
Залегли в мокрый ров.
Неожиданно из дыма появился грузовик. На подножке ехал отделенный Коля Горбачев и что-то кричал нам. И снова поднялись ребята. Пригибаясь, побежали, и следом за ними побежал я.
— Быстро в кузов! Комроты приказал...
Машину повел Мамонтов (за месяц до войны он начал учиться на шофера и еще ни разу не сидел самостоятельно за рулем). Грузовик шел медленно и вилял из стороны в сторону. Километров через пятнадцать Мамонтов сделал поворот на развилок и остановился под деревьями в тени, где стояло несколько замаскированных ветками автомашин.
Мы стали ждать своих.
Я вышел на шоссе, посмотрел назад.
Вдали горел Слуцк. Над ним, в багровом пламени, кружили немецкие самолеты.
Дорога делалась все пустынней. Через час по ней уже почти не двигался транспорт.
Не дождавшись остальных, мы снова выехали на шоссе и помчались куда-то одни, как в открытое море.
Ехали долго. На пути нам попался аэродром. Мы заправились бензином. Посадили к себе в кузов рыжую официантку, которая всхлипывала и, пока не скрылся из виду аэродром, махала молоденькому летчику белой косынкой.
В сумерках свернули с дороги вправо и остановились возле проходной крохотного водочного заводика, окруженного щербатым деревянным забором.
К нам подошел старик со старой лохматой собакой. Он поздоровался и сказал:
— Все разбежались. Спирт — в землю, а сами — тю-тю! А мы не знаем, что делать. Нельзя же народное имущество оставлять без присмотра. Вот мы и стоим.
«Мы» — это, по-видимому, он и вилявшая у его ног собака.
Сторож обвел взглядом петлицы каждого — наверное, искал среди нас командира.
— Петлички голубенькие — авиация, значит? Летчики? — поинтересовался он.
— Летчики! — ответили мы дружно и с нескрываемой гордостью.
— Самолетам хвосты заносили до войны, — уточнил Коля Горбачев.
— А теперь?
— А теперь... вынужденная посадка, батя...
— Стало быть, отступаете?
Горбачев молчал.
— Вот что я вам скажу, ребята... Так и передайте своему главному командиру: сколько сейчас пройдете налегке, столько потом под пулями придется по-пластунски ползти обратно. Потому что за нас никто воевать не будет...
Мы молчали.
— И еще скажите своему главному командиру слово старого солдата: пусть не думает ваш командир, что немец — одна броня. И у него есть незащищенные места, только их найти быстрей надо. Вы отступайте, да дело знайте: в страхе разума не теряйте, что к чему — на ходу смекайте и на ус потихоньку мотайте... Россию никто еще не побеждал...
— Вроде как стихи! — воскликнул Мамонтов.
— Это чтобы легче вам запомнилось...
Старик достал из кармана кисет.
— Попробуйте, батя, нашей, — протянул ему Горбачев противогазную коробочку с махоркой.
Старик закурил, закашлялся.
— Солдатская, она особая! — сказал он.
— Батя, а выпить у вас найдется? — вдруг спросил Горбачев.
— Пустое спрашиваешь, — рассердился сторож, — солдату не положено. Он — на посту. Как и мы, горемычные...
Старик повернулся и пошел прочь, бормоча себе под нос или разговаривая, как с человеком, с лохматой собакой. Они шли рядом. Они были старые друзья. И конечно же, понимали друг друга...
Поздно ночью сторож нас поднял по тревоге.
— Уходите... Всю ночь гремит. Чует мое сердце — немцы обходят Варшавку стороной...
Через минуту мы ехали по ровному пустынному Варшавскому шоссе, а справа от нас, над высокими соснами, над лесом колыхалось близкое зарево пожара. Кто знает, может, немцы уже были там. А может, немцы были впереди, и мы уже находились у них в тылу — кто знает...
В лицо бил ветер.
В ушах гудел ветер.
Я вглядывался в темноту, и она наполняла меня собою — своей тишиной, своими тучами, неизвестностью и смятением.
Почему мы бежим?..
Как все было непохоже на то, к чему нас приучали с детства и вплоть до последнего мирного дня!
Почему так произошло?
Я глядел в темноту. Я напрасно старался найти хотя бы крохотный огонек.
Ночь была непроходимой пустыней, а может быть, морем, и его черные волны гудели у меня в ушах.
На сердце, как часовой, стояла тревога.
Продолжение следует.
Издание осуществлено при поддержке Президентского фонда культурных инициатив (заявка ПФКИ-22-С4-003560 «Вместе с Россией! Культурный код Донбасса»).
© Литературно-художественный журнал «Донбасс», 2023
#журнал_Донбасс #проза_Донбасса #поэзия_Донбасса #публицистика_Донбасса #Землячество_донбассовцев_в_Москве #Союз_писателей_России #история_Донбасса #культура_Донбасса #краеведение_Донбасса #искусство_Донбасса #наука_Донбасса #образование_Донбасса #писатели_Донбасса #поэты_Донбасса #Владимир_Труханов
Следующая публикация
Нет комментариев