Предыдущая публикация
Помирать неохота
Деревенька, притулившаяся к самому лесу, захирела. Все, кто мог уехали в город. Остались одни калеки да немощные старики свой век доживать, кому какой даден. Не умирать же где-нибудь на чужой стороне. Дома-то и смерть не так страшна. А то, что старуха с косой уже недалече, сомневаться не приходится: сколь народу перемерло… Только вот Никифора Панкратовича все чаще тревожит другое. «Чему бывать, того не миновать, - думал частенько старик, - не страшно помирать, пожил свое, только вот конфуз какой может случиться: а вдруг не найдут скоро, что помер, да проваляюсь в избе… Кому охота потом с тухлятиной возиться…» А старик он был шибко чистоплотный – все в доме его руку знает, всему свое место имеется. Каждую субботу - банный день, уборка в избе, как говорится генеральная. Как еще старуха завела такой порядок, так его хозяин и блюдет неизменно.
Сын Никифора Панкратовича на севере основался, видимо, надолго. Сам ведь надоумил сына вернуться сызнова на тот север после временного передыху, когда там незаладилось, но теперь все выправилось. Оставил отцу сотовый телефон – «мобилу», научил старика премудростям новой техники и укатил на свои севера. Теперь вспоминать даже неловко, как путал кнопки на новеньком телефоне, психовал от собственной неуклюжести.
Рядом в соседях один на всю деревню мужик молодой живет, Андрюхой кличут его старики. Бобылем всю жизнь проваландался, согнулся скобой и в свои сорок пять сравнялся по своим житейским понятиям с престарелыми жителями села. Сам ни пенсии, ни других доходов не имеет, потому живет тем, что подадут старики немощные в обмен на какую-нибудь услугу: кому дров наколоть, кому снег почистить в ограде, а кому в магазин в соседнюю деревню сбегать. Да мало ли каких дел наберется.
- Помирать буду, Андрюха, - глухо говорит Никифор Панкратович забредшему вечером на огонек соседу, - по всему видать, что смертушка уже рядом бродит.
- Что же вы помирать-то засобирались все враз?
- А кто ишшо?, - навострил уши старик.
- Тетка Матрена намедни собрались. Говорит , слышала. Как старая вжикат.
- Чё, вжикат? – насторожился Никифор Панкратович. Он тоже слышал вроде…
- И мне вжикала… Сижу на лавочке… вот, как первый-то денек теплый пожаловал. А она – вжик, вжик… Точит косу-то. Да, видно, не на одного меня точит. Так-то соседушко…
- Когда это тебе приблазнилось, дядь Никифор? – спросил Андрюха, наморщив лоб, словно соображать начал, что редко за ним водилось.
- В среду, кажись. Но не приблазнилось это мне, Андрюха, слышал так вот, как тебя слышу… - старик почесал лысину.
- И Матрена в среду слыхала. Понятно… Я же в среду дрова пилил старику Мокееву. Они мороженные, окаянные – под снегом у него всю зиму пролежали. Вот пила и звенит на всю округу, как по железу шоркашь – вжик, вжик…
- Не-е-ет, - протянул старик, - ты, меня, соседушко, не утешай. То старуха-смерть вжикала. Так, что, Андрюха, захаживал бы ко мне кажон день, а то вдруг окочурюсь, хоть сыну позвонишь по «мобиле», - старике протянул телефон соседу.
- И не проси, не умею я. У меня отродясь никакой техники не водилось окромя телевизора черно-белого… нет, нет, и не проси… Телеграмму, если что, отошлю… Захаживать буду, от чего же не заходить по-соседски – и мне будет веселей, а то иногда така тоска навалится, что хоть в петлю. И, если чё, не дай Бог – похороним. Две могилки-то с осени, как ты велел, я выкопал.
- Это хорошо, а то зимой кто кто ковырять землю мороженную будет. Так вот если умру, нажмешь на эту вот кнопку, потом наберешь номер… здесь записано, потом отключишь вот этой кнопкой. Понял? – посмотрел поверх очков старик на Андрюху и сунул ему телефон.
Лицо Андрюхи, всегда небритое, напружинилось, пробил пот такой, что не каждый раз после тяжкой работы случается. Он смахнул ладонью пот с рыжеватой пакли, взял телефон в шершавую ладонь, тыкнул дубовым своим пальцем. Бросил «мобилу» на стол, словно слизь противную стряхнул.
- Не проси, сосед, не слажу я с энтой техникой, - выдавил Андрюха и поспешил к выходу.
Спать стал Андрюха после таких разговоров неспокойно, снились какие-то покойники незнакомые. Ходят-бродят они с закрытыми глазами по деревне, а будто по- зрячему, потому, как безошибочно преследуют Андрюху, и дом открывают и о порог не запинаются, и никуда от них не денешься. Утром проснется в холодном поту. Вроде не догнал ни один, но жуткое ощущение от такой погони еще долго не отпускает его.
Никифору Панкратовичу часто снился луг зеленый. Он молодой косит сочную траву. В тени черемушного куста спит сынок-дошкольник. Жена молодая полногрудая да крутобедрая готовит обед. А он после каждой прохлдки берет в руки свежескошенную траву, протирает косу, вытаскивает из-за голенища оселок и – вжик-вжик.
Проснулся старик в свое привычное время, но встакать с постели не спешил. Андрюха тихо постучал в соседскую дверь, никто сразу не открыл. Налег на ручку – подалась дверь, скрипнула. Неуверенно переставил ногу через порог, сердце дернулось противно, охололо за грудиной до дурноты. Вдруг помер?
- Кого там несет в таку рань? – услышал сонный голос Андрюха, и его заколотило. Потом отлегло. Несмело шагнул в избу.
- Фу ты, как-то неловко стало, - потер Андрюха грудину, присел на стул.
- Чай будешь? – спросил старик и бодро прошлепал в исподнем через горницу.
- Давай, - глухо отозвался сосед.
- Сможешь позвонит-то? - Посмотрел сторго старик в испуганное лицо соседа.
- Не знаю, - робко произнес гость.
- На – пробуй.
Андрюха нехотя взял мобильный телефон своей мозолистой рукой. Все кнопки смешались в глазах, и он ткнул какую-нибудь.
- Не эту. Вот кнопка, видишь – трубка нарисована. Потом номер – смотри… Потом вот эту кнопочку – отключить. Ничего сложного…
Покатился пот по окрасившимся румянцем щекам, прилипла рубаха к телу. Даже пакля костром запылала. Он снова грубо ткнул. Появился гудок, но в наборе сделал ошибку, отключить телефон у Андрюхи тоже не получилось, и он поспешил удалиться, чтобы не терпеть такие мучения.
- Луче куб дров наколоть!, – махнул с досады рукой.
Наутро он уже привычно, но все же робко постучал. Опять его затрясло, как малярийного от тишины гробовой. Вдруг подкинуло от неожиданно скрипнувшей двери, а потом уже от голося старика, долетевшего откуда-то из темноты.
Старик, поднятый ранним гостем, распахнул плотные шторы на окне, потянулся в утреннем ознобе.
«Живой» - почему-то подумал Андрюха, и его отпустило. Он расслаблено сел на стул. За чаем старик снова завел уже привычный разговор:
- Я не просто так тебя прошу, сам знашь…
- Чё я знать должон? – с раздражением спросил Андрюха.
- Ну, что помру я…, - и Никифор Панкратович громко потянул чай-кипяток, - ну… скоро… помру…, - добавил он, крякнувши от удовольствия: он любил горячий чай, прямо с огня.
Андрюха замолчал, покосившись на разрумяненного соседа: никаких признаков надвигающейся смерти в его облике он не обнаружил. Захотелось повести речь о чем нибудь нейтральном, как говориться заговорить зубы, но старик, словно раскусив коварный замысел соседа, громко произнес:
- На, вот учись, а то, как окочурюсь, вовсе ведь смешаешься! – и он сунул ненавистный телефон.
Скользким обмылком юркнул телефон в ладонь сконфуженному Андрюхе.
- Что ты смотришь на него, как гусь на зарево? Набирай! – сердито огрел старик.
Оказалось, что наука не пошла впрок, и он снова допустил досадную ошибку.
Так прошла неделя, другая. По утрам соседи пили чай, что сделалось обычным делом. Андрюха сначала вздрагивал от скрипа двери, потом сжимался от тишины в темных сенях; вдругорядь его взбулындывало от голоса все еще не умершего соседа, потом прошибал пот, чуть не до потери сознания, проходя курс ликбеза. Иногда старик терял чувство самообладания, и Андрюхе попадало, как говорится, на пряники. Он всеми фибрами ненавидел эту, сразу становившуюся скользкой «мобилу». Потом старик смягчался, заговаривал о своей скорой смерти, возможно завтра. И так каждый день…
Март теплыми днями потянулся по деревне, закапало с крыш. Андрюхе досталось немного работы: кому сгрести снег с крыши, кому картошку достать из подполя, кому еще какую работенку; досталось и платы, тоже маленько, но даже самая малость все же лучше, чем ничего.
Старики выползли из своих нор. Естественно совершенно, что настроение стариковское. Как общественное явление, заметно изменилось в весеннюю сторону.
В очередной раз, зайдя, как обычно к Никифору Панкратовичу и, испытав привычные душевные муки, Андрюха застал соседа в совершенно замечательном расположении духа, что напугало его чрезвычайно…
Тут настало время сказать о том, что Андрюха до умопомрачительства боялся покойников, хоть и похоронил, как он говаривал, полдеревни. Случилось в прошлом году с ним такое происшествие, что круто изменило его отношение к усопшим. Присел он как-то рядом со старым дедом Игнатом, дремавшим, как показалось тогда Андрюхе на лавочке. Вдруг дед Игнат повалился на Андрюху. Оказалось, что он мертв. С тех пор покойники начали преследовать Андрюху даже во снах.
Так вот, заходит он в избу своего соседа, сжатый, словно пружина. Дверь скрипнула заунывно, отозвавшись легким холодком за грудиной; никто в избе не среагировал; на здравицу тоже ответа не последовало. Зашлось сердце в тревоге жуткой, вспотели ладони, загромыхало в висках. Глаза в полутьме стали искать телефон на привычном месте, но его там не оказалось.
- Умер, что ли, дядь Никифор7 – задал он глупый вопрос в полутемную тишину.
Ответа не последовало… Сделал он шаг-другой осторожно… Подходит на цыпочках к плотной шторе, затенявшей горницу, отодвигает ее дрожащей рукой, чтоб свет впустить, а сосед, как гаркнет в ухо:
- Алло, здорова, сынок!
Оказывается, у окна телефон лучше берет, вот и встал Никифор Панкратович за штору. Брякнулся Андрюха без признаков, как говорят, жизни на деревянный пол.
Очухавшись, он пролепетал тихо:
- Ты живой, дядь Никифор?
- Живой, что со мной станется? Дурацкий, однако, вопрос.
- Ты же, вроде, как помирать собирался. Я уж думал…
- Помрешь тут с тобой… - в сердцах бросил старик, - ты же «мобилу» так и не освоил, бестолочь! – сердито огрел он обидной фразой еще не окрепшего после обморока Андрюху. Потом растянул рот в улыбку , - поживем ишшо, соседушко, весной-то помирать неохота!
Валерий Михайловский
Художник Вячеслав Жемерикин
Следующая публикация
Комментарии 6