Предыдущая публикация
Имя
Котенок не выглядел несчастным. Несмотря на худобу и свалявшуюся рыжую шерстку, он довольно грациозно выпрыгнул на дорожку сквера, по которой Борисов вел свою семилетнюю дочь Алису на первый звонок. Сентябрьское утро понедельника было солнечным и холодным, на уже пожухлой траве сквера лежала роса, в воздухе витал тревожный и грустный запах начала осени. Котенок, рыжий и голубоглазый, сидел прямо перед ними на мокром от ночного дождя асфальте и пристально смотрел на отца и дочь.
— Папа! – сказала Алиса, остановившись под этим пристальным взглядом, – пап, смотри какой хорошенький.
— Алискин, нам сейчас не до котят, – сказал Борисов, выразительно глядя на часы, – нам бежать надо, мы опаздываем, нас мама ждет.
— Это да, – грустно согласилась девочка, – мама ждет, опаздывать нельзя – и помахав котенку, торопливо заспешила вслед за отцом к синим кованым воротам школьного двора.
Борисовы, Саша и Тамара, развелись всего год назад. После десяти лет совместной жизни они внезапно так устали друг от друга, что любая интеракция, любой разговор, совместный поход за продуктами или поездка на дачу к друзьям стала заканчиваться ссорой с криками и битьем посуды. Прожив в этом шумном и нервном режиме некоторое время, Саша и Тамара однажды застали свою дочь в кладовке, горько рыдающей после очередной родительской перебранки. Алиса, икая и давясь слезами, стала умолять родителей не отдавать ее никому, хоть она и очень плохая девочка, из-за которой ее мама и папа все время кричат друг на друга. На следующий день Борисовы подали на развод, через неделю Саша подписал документы на покупку трешки в соседнем дворе и довольно быстро туда перебрался. Алиса жила с отцом каждую первую и третью неделю месяца, с матерью – вторую и четвертую. В полдень каждое воскресенье они ее передавали из рук в руки, вежливо и холодно здороваясь. Саша и Тамара больше не кричали друг на друга, но и разговаривать все еще не могли.
Школа была старая, почтенная и довольно модная в узких кругах. Во дворе дети и родители с одинаковым энтузиазмом приветствовали знакомых, целовались с друзьями и жали руки коллегам. Алиса, одетая в синюю форменную юбку и курточку, из-под которой торчал воротник белой водолазки, едва пройдя под аркой ворот, отпустила отцовскую руку и заорав:
— Танька!!! – ринулась в толпу таких же сине-белых ребятишек, держащих букеты.
А через секунду Борисов уже пожимал руки родителям упомянутой Таньки, чете Майских, его давним соседям по старой квартире. Пока здоровались, девочки, размахивая букетами как вениками, выскочили из толпы и потребовали фотографироваться. Страдая, Борисов сфотографировал сначала новоявленных первоклассниц, потом семейство Майских, родителей, Таньку и ее трёхлетнего брата в разных ракурсах и подивился тому, насколько они все похожи на матрешек из базового сувенирного набора – толстенькие, крепенькие, темноволосые и круглолицые. Да еще и румяные яблочным, во всю щеку, румянцем. Майские, разумеется, заставили и их с Алисой сделать счастливые лица на фоне таблички с названием школы. Уже надеясь, что пытка фотоссесией закончилась, Борисов было попытался двинуться в сторону отведенного для родителей загончика, но тут увидел, как в ворота входит Тамара. Ее черный приталенный плащ подчеркивал тонкую талию, короткая шелковая юбка цвета топленного молока ластилась к идеальным длинным ногам, обутым в безупречные черные лодочки. Косая русая челка падала на глаза. Глядя, как во сне, на стройную, уверенную женщину, с кошачьей грацией несущую себя по школьному двору, несчастный Саша Борисов опять подивился тому, какая красивая его бывшая жена. От слова бывшая он непроизвольно дернул глазом. Борисовы холодно раскланялись между собой, потом Тамара обняла и поцеловала дочь, потом они встали по обоим сторонам от погрустневшей Алисы, и мамаша Майская защелкала телефоном, сделав десяток кадров. Все это время Борисов, помимо воли, смотрел не в объектив, вбок, в сторону Тамары. Она стояла к нему в профиль, у виска вился локон, выбившийся из собранных на затылке волос, и Тамара заправила его за ухо. И вот это самое ухо, маленькое, розовое ухо с тремя бриллиантовыми гвоздиками в нежной круглой мочке, не давало ему возможности ни отвести взгляд, не вздохнуть полной грудью. Борисов вспомнил, как шептал ей на ухо какие-то глупые шутки во время свадебной фотосессии, а она беззвучно смеялась одними глазами, сохраняя бесстрастное лицо.
На обратном пути из школы Алиса неумолчно щебетала, рассказывая о новой учительнице и о новых одноклассниках. Борисов молчал, пытаясь успокоить сумбур встречи с бывшей женой. Посреди дорожки как ни в чем не бывало сидел рыжий котенок, приветливо глядя на Борисова. Алиса, запнувшись на полуслове, присела и попыталась его погладить. Прежде, чем Борисов успел сказать, что гладить уличных котов нельзя, котенок ловко вывернулся из-под протянутой руки и продефилировал на тонких ножках в сторону кустов у бордюра и скрылся в них одним прыжком.
На следующее утро котенок ждал их по дороге в школу. И по дороге из школы они встретили его снова, сидящего прямо посреди дорожки. В среду утром, проходя мимо рыжего котенка, дежурящего как часовой в сквере, Алиса вынула из кармана форменной куртки пакетик. В пакетике, к немалому удивлению Борисова, оказалась мелко порезанная сосиска с завтрака.
— Кушай, малыш, кушай, – сказала котенку Алиса и высыпала содержимое пакетика на траву. Потом обернулась к отцу и объяснила:
— Cосиски котятам можно, пап. Котята же как дети, понимаешь?
Утром в четверг котенок завтракал яичницей, в пятницу – тунцом из салата, в субботу рыжему вымогателю достался сырник. Сырник котенок есть не стал.
— Видишь, папа, – прокомментировала Алиса на обратном пути из школы нетронутый сырник, лежащий в траве, – не будем больше в кулинарии сырники брать, их даже бродячие кошки не едят. Но ты не волнуйся, меня мама научит, и я сама нам сырники буду делать.
— Да уж!! – подумал Борисов.
В воскресенье утром Алиса потребовала, чтобы перед возвращением к матери они сходили в зоомагазин.
— Нам нужно купить котенку корм, – заявила девочка, – вряд ли ты станешь резать для него сосиски.
— Алискин, я не буду кормить котенка, – набычился Борисов, – Я не люблю кошек.
— Я люблю, – ответила непреклонная Алиса, и они пошли за кормом. Алиса лично выбрала пакет, объяснив, что уже проконсультировалась с Танькой и ее мамой о том, какой сорт корма подойдет и по качеству, и по цене.
— Представляешь, мам, – рассказывал Борисов вечером по телефону матери, которой всегда звонил по воскресеньям, – она так и сказала – проконсультировалась!!! Что за поколение растет, а? Мы ж такими не были.
Мать хихикала в трубку.
Кормить котиков по утрам Борисов не собирался. Но и Алиса не собиралась оставлять своего нового друга без завтрака. А потому по утрам писала отцу трогательные напоминалки и слала фото с воздушными поцелуями в ответ на фотографии котика, поедающего свою порцию сухого корма в траве сквера. Да, к сожалению, Алиса требовала фотоотчетов от родного отца. Увы, молодежь не слишком доверяет этому миру.
Алиса, следует заметить, была права, предполагая, что отец не будет предан миссии котокормления так, как хотелось бы. В пятницу вечером Борисов с коллегами отправился в бар. Из бара под утро приехал домой не один и почти всю субботу развлекал новую знакомую дома, тем более что зарядил проливной дождь, сильно похолодало и из постели вылезать абсолютно не хотелось. Сообщения от дочери он увидел только вечером. Девочка сначала напоминала, затем требовала, потом умоляла покормить котенка. Последнее сообщение состояло просто из десятка плачущих смайликов. Борисов устыдился своего поведения, сунул в карман куртки пакетик с кормом и вышел в залитые ливнем сумерки. В сквере шквальный ветер трепал клены и лупил в лицо косыми струями дождя. Котенка нигде не было, на призывное «кис-кис» никто не отозвался. Покрутившись несколько минут в поисках рыжего пятнышка на фоне темнеющих кустов, Борисов собрался было уходить, надеясь, что маленькое животное нашло себе где-то убежище, но тут ему под ноги с жалобным мявом выскочил котенок. Несчастный, мокрый как мышь, дрожащий и перепуганный, он смотрел на мужчину снизу вверх непропорционально огромными голубыми глазами и издавал звуки, похожие на детский плач. Проклиная себя последними словами, Борисов нагнулся, сгреб тощее мокрое тельце и пошел домой. Котенок не сопротивлялся, но его крошечное сердечко бешено стучало в несущей его ладони.
Дома Борисов насухо вытер подобрашку полотенцем, налил ему в плошку, за неимением молока, сливок, разведя их теплой водой, и пока котенок, урча, расправлялся с едой, нашел в гардеробной коробку из-под обуви и старую футболку. Из них было устроено спальное место для заметно повеселевшего после еды маленького гостя. Котенок покорно улегся, свернулся калачиком на борисовской футболке и немедленно уснул. Борисов же усугубил свой малодушный поступок привнесения в дом уличного кота и послал дочери фото коробки. Алиса тут же перезвонила и минут десять восторженно вопила в трубку, а потом пожелала «любименькому, лучшему в мире папуличке, и моему кисику» сладких снов и отключилась.
В воскресенье ранним утром, задолго до оговоренного часа для обмена заложником, в дверь позвонили, и Борисов, отперев, увидел на пороге подскакивающую от нетерпения дочь и Тамару. Тамара за год развода не только ни разу не была у него дома, но даже и не входила в подъезд. Поражённый, Борисов просто посторонился, пропуская визжащую на ультразвуке дочь и совершенно неотразимо прекрасную и отстраненную бывшую жену в прихожую. Котенок, между тем, выпрыгнул из коробки и понесся навстречу девочке.
Когда у обоих родителей немного просохли глаза от слез умиления при сцене воссоединения Алисы с ее ненаглядным котиком и когда к ним вернулся слух после ее счастливых воплей, они молча прошли на кухню, и пока Саша накрывал на стол, Тамара споро и деловито жарила гренки, никак не реагируя на грязные бокалы в мойке, на одном из которых красноречиво алел след от помады. За завтраком все молчали. Наконец Тамара спросила, возил ли Саша котенка, которого их дочь только что целовала в мордочку, к ветеринару. Борисов, предчувствуя надвигающийся скандал, отрицательно помотал головой. И в лучшие годы семейной жизни за таким косяком следовали ссора, крики и упреки, а теперь можно было ожидать Хиросимы и Нагасаки. Над столом повисло грозовое облако. Борисов опустил голову, Алиса привычно вжалась в спинку стула, котенок, почувствовав неладное, соскочил с ее колен и юркнул под стол.
Однако извержения вулкана не случилось.
— Что ж, – сказала Тамара будничным тоном, – в таком случае этим нужно заняться немедленно. И тут же разделила обязанности. Алису отправила искать какую-нибудь спортивную сумку, в которой котенок поедет к ветеринару, экс-супругу велела убирать со стола, а сама принялась гуглить ветлечебницы, открытые в воскресенье. Через пять минут Борисовы уже стояли в прихожей, готовые к выходу. Алиса, правда, держала котенка на руках.
— Я не буду его пихать ни в какую сумку, – заявила категорически девочка, – в сумке темно и душно. А котенок маленький. И у него стресс.
— Ну ладно, – снова согласилась Тамара, пребывавшая в это утро в небывало покладистом расположении духа, – держи его на руках, раз стресс.
У ветеринара пробыли недолго. Через полчаса из смотровой вышел улыбающийся лучезарной улыбкой доктор Айболит и поздравил их с прекрасной, здоровенькой девочкой – кошечкой, метисом сибирской породы. И предложил оплатить на кассе прививки, глистогонное, чистку ушей и все такое. Борисов, взглянув на сумму, только крякнул и протянул кредитку.
— Как вы свою кошечку назовете? – спросила девушка, принимавшая оплату.
— Пока не знаю, – ответил за всех Борисов. Оплаченный счет давал ему право навязать свое мнение.
После ветеринара поехали в торговый центр, где, по словам Тамары, был приличный зоомагазин, и целый час покупали кошечке приданное. Выбирая миски из розового фаянса и флисовую лежаночку в форме ватрушки, Алиса, уже год жившая на два дома и имевшая две комнаты, два комплекта учебников и большую часть вещей в двойном экземпляре, спросила, нужно ли покупать и кошке все на две квартиры.
— Нет, – смеясь ответила ей мать, – кошка будет жить у папы. Животным вредно переезжать с места на место.
— А мне, значит, не вредно? – пробормотала девочка негромко. Но родители ее явно не услыхали.
В числе прочего кошке приобрели и гигантский игровой комплекс с когтеточками, лазилками и подвесным гамаком – настоящий кошачий луна-парк. Дома покупки распаковали, Борисов занялся сборкой комплекса, Алиса учила кошечку пользоваться лотком, а Тамара заказала пиццу. И даже поинтересовалась у работающего в поте лица Борисова, не хочет ли он пива. После обеда дивились тому, какую толковую кошку им послал бог, поскольку она мгновенно освоила лоток. Потом разбирали собранный Борисовым неправильно комплекс и собирали его снова все вместе: Тамара читала инструкции, Алиса подавала правильные шурупы, Борисов вкручивал их в правильные детали, а кошечка гоняла посреди стройплощадки крышечку от колы, выпавшую из мусорного пакета. На ужин все вчетвером ели сосиски, и родители наперебой рассказывали дочери про домашних любимцев, которые были у них в детстве. Кошечка, объевшаяся своей сосиской до беспамятства, дремала на коленях у Алисы.
В конце концов день закончился. Девочку отправили спать, кошечка увязалась за хозяйкой в детскую. Саша и Тамара налили себе виски и сели с жаром обсуждать способы растить детей и кошек. Почти опустошив бутылку, они вместе отправились проверить, заснула ли дочь. Стоя на пороге ее комнаты, Борисовы с умилением смотрели, как при свете розового ночника-цветка, под шум льющего на улице дождя в теплой кровати спокойно спят на одной подушке белобрысая девочка и рыжий котенок, уткнувшись друг в друга носами.
— Безобразие, конечно. Мне надо идти, Саш, – прошептала Тамара в самое ухо Борисову. От ее теплого дыхания, от запаха ее новых, незнакомых духов, от близости ее губ у него все поплыло перед глазами.
— На улице льет, куда ты пойдёшь? Оставайся, – ответил он и замер, боясь вспугнуть ее ответ.
Вместо ответа Тамара приподнялась на цыпочки и поцеловала Борисова в губы.
Под утро, в серой предрассветной дымке, стараясь двигаться как можно тише, Борисов вышел на кухню, налил себе стакан воды и некоторое время смотрел, глупо улыбаясь, на силуэт рыжей кошечки, сидящей на подоконнике и глядящей в окно. За окном, под неумолчный шум дождя, ветер швырял в стекло пригоршни пожелтевших за ночь кленовых листьев. Некоторые прилипали к окну, но дождевые потоки тут же смывали их вон. Человек и кошка наблюдали за листьями, появляющимися и исчезающими в водовороте непогоды, с одинаковым безмятежным выражением существ, нашедших <свое> счастье. Потом кошечка обернулась и стала смотреть на человека, улыбающегося темному окну. В конце концов Борисов протянул руку и погладил пушистую теплую голову кошки, а она доверчиво подставила ему щечку и ушко, замурлыкав.
— Ну, моя рыжая подруга, – сказал Борисов, глядя в голубые глаза на круглой усатой морде, – я кажется знаю, как тебя назвать. Назову-ка я тебя Осень.
Следующая публикация
Комментарии 1