Букет из желтых листьев на рояле. Я Вам сыграю музыку дождя. Я Вам сыграю музыку печали, Как тихо плачет осень, уходя. Я так хочу в холодный этот вечер
Неласковое сердце растопить. Как жаль, что быстро догорают свечи. Вы равнодушны ? Нет, не может быть ... Все можно только музыкой измерить, Что выше страсти, горячей огня. Позвольте Вам сегодня не поверить, Что Вы совсем не любите меня.
Букет из желтых листьев на рояле. Я Вам сыграю музыку дождя. Я Вам сыграю музыку печали, Как тихо плачет осень, уходя
Чем старше Женщина – тем больше преимуществ. Она мудрей, хитрее и нежней. И четче знает, кто ей в жизни нужен, И юной деве не сравниться с ней! Ходы вперед десятками считает, Читает взгляд. И даже слабый жест. Запретный плод её уж не прельщает: Она все то, что ей по вкусу, ест. Мужчин с успехом делает рабами, По-царски правит в собственной семье. Все реже плачет «бабьими» слезами, И жалость вряд ли вызовет к себе. Кокетства глупость заменяет шармом, Перешагнув в утехах тела стыд. И дарит то, что ей приятно, даром, А память ставит промахи на вид. Умеет скрыть природные изъяны, Достоинства изящно подчеркнуть. И взглядом, полным магии и тайны, <s sbcFF
...Ещё
Чем старше Женщина – тем больше преимуществ. Она мудрей, хитрее и нежней. И четче знает, кто ей в жизни нужен, И юной деве не сравниться с ней! Ходы вперед десятками считает, Читает взгляд. И даже слабый жест. Запретный плод её уж не прельщает: Она все то, что ей по вкусу, ест. Мужчин с успехом делает рабами, По-царски правит в собственной семье. Все реже плачет «бабьими» слезами, И жалость вряд ли вызовет к себе. Кокетства глупость заменяет шармом, Перешагнув в утехах тела стыд. И дарит то, что ей приятно, даром, А память ставит промахи на вид. Умеет скрыть природные изъяны, Достоинства изящно подчеркнуть. И взглядом, полным магии и тайны, Привычно, без усилия, сверкнуть. Вместить в себя все вековые гены. Изюминкою стать в руках Творца, Быть Афродитой, вышедшей из пены, На жертвенность венчального кольца. И в 30 «с хвостиком», вступая в совершенство, Стряхнув усталость напряженных лет, Почувствовать душевное блаженство Гармонии, Цены которой нет.
Есть такая замечательная женщина - Инна Бронштейн, которой уже за 70 и она пишет вот такие стихи : Какое блаженство проснуться и знать, Что вам на работу не надо бежать. И день наступающий очень хорош, А если болеешь, то значит - живешь. И старость - совсем не плохая пора. Да здравствует время свободы! Ура!
*** Какое блаженство на старости лет Своими ногами идти в туалет. А после в обратный отправиться путь И быстренько под одеяло нырнуть. А утром проснуться, проснуться и встать И снова ходить, говорить и дышать.
*** Какое блаженство по рынку ходить И новую кофту однажды купить. Обновка - молекул
...Ещё
Есть такая замечательная женщина - Инна Бронштейн, которой уже за 70 и она пишет вот такие стихи : Какое блаженство проснуться и знать, Что вам на работу не надо бежать. И день наступающий очень хорош, А если болеешь, то значит - живешь. И старость - совсем не плохая пора. Да здравствует время свободы! Ура!
*** Какое блаженство на старости лет Своими ногами идти в туалет. А после в обратный отправиться путь И быстренько под одеяло нырнуть. А утром проснуться, проснуться и встать И снова ходить, говорить и дышать.
*** Какое блаженство по рынку ходить И новую кофту однажды купить. Обновка - молекула миниблаженства В потоке природного несовершенства. И радости разные встретятся чаще... Не смейся над бабушкой в кофте блестящей.
*** Какое блаженство в постели лежать И на ночь хорошую книгу читать. Сто раз прочитаешь знакомую прозу, И все тебе ново - спасибо склерозу.
*** Какое блаженство по лесу гулять, При том эскимо в шоколаде лизать. Ведь я после завтрака час на диете, И мною заслужены радости эти. Гуляя, калории я изведу, И значит, к обеду вернусь за еду.
*** Какое блаженство подняться с асфальта И знать, что твое небывалое сальто Закончилось не инвалидной коляской, А просто испугом и маленькой встряской. Теперь вы со мной согласитесь, друзья, Что все-таки очень везучая я.
Научи меня, Боже, разбираться в людях И при первом знакомстве их видеть насквозь. В повседневных заботах, проблемах и буднях Распознать в черствых душах ржавеющий гвоздь.
Научи отличать кто мне друг, кто опасен. Может молча пройти обойдя стороной? Подскажи, с кем извилистый путь будет ясен И дай знак, если рядом окажется мой.
Научи меня, Боже, простить, если надо, Если лишняя я отпустить, пусть любя. Не нужна мне на чьих-то страданьях награда, Я хочу одного – только веры в себя.
И открой мне глаза, если что-то не вижу, Объясни, если что-то не в силах понять. Я стремилась всегда быть немножечко ближе К тем, кто рядом, пытаясь всегда доверять.
Научи меня, Боже, одной быть из лучших, ...ЕщёНаучи меня, Боже, разбираться в людях И при первом знакомстве их видеть насквозь. В повседневных заботах, проблемах и буднях Распознать в черствых душах ржавеющий гвоздь.
Научи отличать кто мне друг, кто опасен. Может молча пройти обойдя стороной? Подскажи, с кем извилистый путь будет ясен И дай знак, если рядом окажется мой.
Научи меня, Боже, простить, если надо, Если лишняя я отпустить, пусть любя. Не нужна мне на чьих-то страданьях награда, Я хочу одного – только веры в себя.
И открой мне глаза, если что-то не вижу, Объясни, если что-то не в силах понять. Я стремилась всегда быть немножечко ближе К тем, кто рядом, пытаясь всегда доверять.
Научи меня, Боже, одной быть из лучших, Если что-то не так, за собой проведи, Обойдя стороною сомненья и тучи, Находясь на единственно верном пути.
Я рисую весну на стекле: от зимы неуютно мне стало... пусть придёт к нам весна в феврале, скинув зиму с её пьедестала... В свои краски добавлю тепло, солнца луч и дыхание ветра, и прозрачного неба крыло, и подснежник ванильного цвета...
Нет, я не старости боюсь... не груза лет, что снегом падает ... Боюсь, что утром вдруг проснусь...и солнце больше не обрадует! Боюсь, что в будничности дней... вдруг разучусь любить и мучиться... Что станет сердце холодней, и ненавидеть ложь разучится! Что вдруг, увидев горизонт... душою следом не потянешься! Что от дождя нырнёшь под зонт...а в бурю в тихом доме спрячешься! Боюсь, что с возрастом душа... как высохший родник, глухою станет... Не сможет слушать не дыша... не сможет видеть, замирая! Вот так, встречая каждый год...боюсь не лет,...боюсь, что вдруг... Чужая боль не обожжёт...чужая радость не обрадует!
— Что ты мне подаришь, лето? — Много солнечного света! В небе pадyгy-дyгy! И ромашки на лyгy! — Что ещё подаришь мне? — Ключ, звенящий в тишине, Сосны, клёны и дубы, Землянику и грибы! Подарю тебе кyкyшкy, Чтобы, выйдя на опyшкy, Ты погpомче кpикнyл ей: «Погадай мне поскорей!» И она тебе в ответ Нагадала много лет.
А следом, следом шел июль, Июльский дождик мчался следом, Носили молоко по средам, А по ночам на окнах тюль Белел. А днем была жара. Жасмина изгородь живая Цвела, полдома закрывая, А после дождика сыра Была земля. Сыра, бела, Бела от лепестков жасмина, Которых целая лавина Сошла. О Господи, дела Столь утешительны Твои Для слуха чуткого и взгляда, Что больше ничего не надо, Все остальное утаи.
Жили-были дед и баба, Ели кашу с молоком, Не сердился дед на бабу, Не грозил ей кулаком. А сказал ей откровенно: «Баба, ты не современна. Посмотри, как растолстела, Где твоя структура тела? Меньше каши, больше щей, Всяких разных овощей: Лук, редис, столовый хрен — Будешь как Софи Лорен!»
Баба слушала, смеялась, Но в долгу не оставалась: «Ах ты, пугало для птиц, Весь небритый, словно шпиц! По натуре благородный, А по виду — огородный! Что глядишь, прищурив глаз? Ах ты, идол-фантомас!»
Не сердился дед на бабу, Не грозил ей кулаком, А сказал: «Давай-ка, баба, Кушать кашу с молоком! Обожаю я тебя, Эх, толстушечка моя!»
Женщине было за восемьдесят. И она была в коме. Эти обстоятельства очень удручали, так как свободных мест под аппаратами искусственного дыхания не было, и реаниматологи долго лаялись на приемном покое с неврологами, не желая забирать больную за собой. В конце концов, победила дружба — из реанимации выкатили на долечивание уже пришедшего в сознание пациента, а бабушку вкатили под аппарат.
Женщину сбила машина. Сбила — и уехала. И сколько пролежала она под дождем на холодном асфальте, рядом со своим покореженным велосипедом и разбросанными овощами, посреди ночной дороги была военная тайна. Ее в последний момент увидел водитель легковушки и успел свернуть на обочину. Он же и вызвал «Скорую» и ГАИ, он же и сопровождал пострадавшую в больницу.
Документов при женщине не было, да это и понятно — кто берет с собой на дачу паспорт? Таким образом, образовалась головная боль — больная была неизвестной, практически при смерти и без материальной помощи родственников, столь необ...ЕщёНе уходи...
Женщине было за восемьдесят. И она была в коме. Эти обстоятельства очень удручали, так как свободных мест под аппаратами искусственного дыхания не было, и реаниматологи долго лаялись на приемном покое с неврологами, не желая забирать больную за собой. В конце концов, победила дружба — из реанимации выкатили на долечивание уже пришедшего в сознание пациента, а бабушку вкатили под аппарат.
Женщину сбила машина. Сбила — и уехала. И сколько пролежала она под дождем на холодном асфальте, рядом со своим покореженным велосипедом и разбросанными овощами, посреди ночной дороги была военная тайна. Ее в последний момент увидел водитель легковушки и успел свернуть на обочину. Он же и вызвал «Скорую» и ГАИ, он же и сопровождал пострадавшую в больницу.
Документов при женщине не было, да это и понятно — кто берет с собой на дачу паспорт? Таким образом, образовалась головная боль — больная была неизвестной, практически при смерти и без материальной помощи родственников, столь необходимой в таком случае. Кроме всего прочего, у нее не было переломов, гематом в голове и прочих оперируемых неприятностей, но был ушиб головного мозга и пневмония, что в таком далеко не юношеском возрасте звучит почти как приговор…
А к утру в отделении вдруг появился ее муж — подтянутый, аккуратный, благообразный дедушка нашел ее просто чудом. —Я понял, — говорил он, — когда Лидушка не вернулась с дачи, что что-то случилось, и что-то очень нехорошее, потому что она обязательно бы позвонила. Я подумал, что ее, вероятно, сбила машина… И поехал прямо к вам, эта больница ведь самая ближняя к нашим дачам… Ах, ну почему я не поехал с ней…
Муж остался и стал ухаживать за больной, а она все лежала и лежала, не приходя в сознание и не подавая признаков осмысленной жизни… Он был неизменно корректен и вежлив, всегда чисто выбрит, аккуратно одет и ухаживал за больной безукоризненно. За время ее нахождения дотошные сестрички разузнали все о жизни этих двух стариков и, конечно же, рассказали и нам.
Лида и Миша любили друг друга еще с института, понимали друг друга с полувзгляда, но мешало их счастью только одно — они были из разных слоев общества. Миша был из интеллигентов, из небогатых, но невероятно гордых польских дво...ЕщёА к утру в отделении вдруг появился ее муж — подтянутый, аккуратный, благообразный дедушка нашел ее просто чудом. —Я понял, — говорил он, — когда Лидушка не вернулась с дачи, что что-то случилось, и что-то очень нехорошее, потому что она обязательно бы позвонила. Я подумал, что ее, вероятно, сбила машина… И поехал прямо к вам, эта больница ведь самая ближняя к нашим дачам… Ах, ну почему я не поехал с ней…
Муж остался и стал ухаживать за больной, а она все лежала и лежала, не приходя в сознание и не подавая признаков осмысленной жизни… Он был неизменно корректен и вежлив, всегда чисто выбрит, аккуратно одет и ухаживал за больной безукоризненно. За время ее нахождения дотошные сестрички разузнали все о жизни этих двух стариков и, конечно же, рассказали и нам.
Лида и Миша любили друг друга еще с института, понимали друг друга с полувзгляда, но мешало их счастью только одно — они были из разных слоев общества. Миша был из интеллигентов, из небогатых, но невероятно гордых польских дворян, успел даже поучиться в Пажеском Корпусе, а Лида — дочерью простого ремесленника, вечно нетрезвого и грязного. Это обстоятельство не останавливало молодых людей, и перед войной они поженились, несмотря на строгие увещевания Мишиной матери и поджатые губы деда.
Войну они провели на фронтах — он в окопах, а она в медсанбате санитарочкой… Военная буря пощадила и его, и ее, но все же оставила свой след: у Лидочки, после простуд и изнурительной работы, не могло быть детей… Это обстоятельство угнетало семейную пару, и они взяли из детского дома мальчика — кареглазого и смышленого Андрюшу. А потом и девочку — Карину
Дети росли, родители работали, давали детворе образование, потом Андрюша познакомил их со своей невестой… Беда пришла внезапно. И Андрей, и Карина увлекались альпинизмом, вместе ходили в походы по горам, умели петь песни популярных тогда Высоцкого и Визбора, и вместе погибли под лавиной в Фанских горах…
Как пережили это горе пожилые уже люди, дед не рассказывал, но смею думать, что нелегко. Они остались жить на этом свете, а их дети — лежать на кладбище под общей могильной для всех погибших тогда студентов плитой… — Вот вылечите мою Лидушк...ЕщёВойну они провели на фронтах — он в окопах, а она в медсанбате санитарочкой… Военная буря пощадила и его, и ее, но все же оставила свой след: у Лидочки, после простуд и изнурительной работы, не могло быть детей… Это обстоятельство угнетало семейную пару, и они взяли из детского дома мальчика — кареглазого и смышленого Андрюшу. А потом и девочку — Карину
Дети росли, родители работали, давали детворе образование, потом Андрюша познакомил их со своей невестой… Беда пришла внезапно. И Андрей, и Карина увлекались альпинизмом, вместе ходили в походы по горам, умели петь песни популярных тогда Высоцкого и Визбора, и вместе погибли под лавиной в Фанских горах…
Как пережили это горе пожилые уже люди, дед не рассказывал, но смею думать, что нелегко. Они остались жить на этом свете, а их дети — лежать на кладбище под общей могильной для всех погибших тогда студентов плитой… — Вот вылечите мою Лидушку, и я вас удивлю, — любил говаривать старик.
Мало кто верил в успех лечения, только искренняя вера пожилого человека и чувство долга заставляли делать все, что необходимо, чтобы Лидушка поднялась или хотя бы открыла глаза. Муж подолгу просиживал у ее постели, показывал ей, ничего не видящей и не слышащей, фотографии детей, рассказывал маленькие тайны своей обычной жизни — о проказах усыновленного им котенка, о ее цветах на подоконнике, о том, какой вкусный супчик сегодня у него получился…
Он приносил ей ее любимое мороженное, рассказывал, как долго его искал, как нес аккуратно, чтоб не растаяло, как покупал, а потом отдавал это мороженное девчонкам-медсестрам. Он приносил ей новые вещи, которые, по его мнению, очень бы ей шли, часами рассказывал о том, что сегодня дают в театре и даже вполголоса напевал арии из опер или оперетт…
Отделение всерьез опасалось, что старик слетел с катушек. Ему пытались говорить, что Лидушка вряд ли выздоровеет, но он только упрямо мотал головой и продолжал надеяться и верить. И вот в один из дней этот железный старик стал сдавать.
Он подошел к жене, взял ее за руку и заплакал. — Не уходи… Мне без тебя не прожить и двух дней…
Лидушкины ресницы вдруг вздрогнули, потом приоткрылись глаза, и сухим, надтреснувшим голосом она произнесла: — Не уйду, любимый…
Мы выписали Лидушку через месяц домой и, забирая ее, еще слабенькую и на каталке, старик таки всех удивил — он появился во фраке, подтянутый и гордый, с цветами в руках и молча, склонив голову, со слезами на глазах, положил эти цветы на стол ординаторской… А в ординаторской все встали…
Когда-нибудь, когда меня не станет, Когда качаться маятник устанет, Когда любовь моя пройдёт по краю, Мои черты уже не повторяя, Мои черты уже не узнавая, О, как, наверно, буду не права я, Пытаясь всё запомнить и отметить, Чтобы потом найти на этом свете И обернуть в привычную оправу. О, как мы все на этот счёт не правы... А до тех пор стоять на этом месте, Пока собор макает в небо крестик И облака случайные цепляет. И облака плывут и исчезают...
Где вышел срок унынию и муке, Стоят деревья вширь раскинув руки, Готовы каждый миг сомкнуть объятья. О, что смогу прощанием назвать я? Вот этот мостик между сном и явью? Вот этот взгляд, наполненный печалью? Вот этот выдох между "был" и "не был"? Вот эту нежность, тонущую в небе?
Душа моя, покуда горний ветер Ещё ласкает крыши на рассвете, Покуда воздух полон ожиданья, Любовь не знает страха расставанья, Любовь не знает холода забвенья, Любовь не знает муки сожаленья – Она слепа, а значит, беспристрастна. И по...ЕщёКогда-нибудь, когда меня не станет, Когда качаться маятник устанет, Когда любовь моя пройдёт по краю, Мои черты уже не повторяя, Мои черты уже не узнавая, О, как, наверно, буду не права я, Пытаясь всё запомнить и отметить, Чтобы потом найти на этом свете И обернуть в привычную оправу. О, как мы все на этот счёт не правы... А до тех пор стоять на этом месте, Пока собор макает в небо крестик И облака случайные цепляет. И облака плывут и исчезают...
Где вышел срок унынию и муке, Стоят деревья вширь раскинув руки, Готовы каждый миг сомкнуть объятья. О, что смогу прощанием назвать я? Вот этот мостик между сном и явью? Вот этот взгляд, наполненный печалью? Вот этот выдох между "был" и "не был"? Вот эту нежность, тонущую в небе?
Душа моя, покуда горний ветер Ещё ласкает крыши на рассвете, Покуда воздух полон ожиданья, Любовь не знает страха расставанья, Любовь не знает холода забвенья, Любовь не знает муки сожаленья – Она слепа, а значит, беспристрастна. И потому мы верим не напрасно, Пока она ещё парит над нами, И мы глядим на мир её глазами.
Чем старше становишься, тем больше потребности в тишине, в уединении, в свободе от любых суетных обстоятельств...
Потому что ресурсы уже не бьют щедрой нефтью из богатой скважины, и требуют бережного отношения... И сохранить их можно, не опустошаясь нещадно там, где бываешь с трудом... и с теми, к кому не лежит душа...
Мне часто хочется молчать... Просто молчать... И я делаю это, открыв для себя наслаждение собственной негромкости, в которой давно нет азарта хоть что-то оспаривать, доказывать, или везде непременно вставлять непрошенные копейки своего мнения... Я больше не думаю, что оно должно быть всем интересно... Больше не участвую, как когда-то, во всех обсуждениях... Ничего не комментирую, ни с кем не спорю, не отслеживаю чужих реакций на себя...
Эта роскошь уже давно со мной - позволить каждому думать обо мне всё, что ему хочется.... И оказывается, именно так в жизнь приходит лучшее общение, лучшие отношения, лучшие связи - когда отпадает истерика нравить...ЕщёЧем старше становишься, тем больше потребности в тишине, в уединении, в свободе от любых суетных обстоятельств...
Потому что ресурсы уже не бьют щедрой нефтью из богатой скважины, и требуют бережного отношения... И сохранить их можно, не опустошаясь нещадно там, где бываешь с трудом... и с теми, к кому не лежит душа...
Мне часто хочется молчать... Просто молчать... И я делаю это, открыв для себя наслаждение собственной негромкости, в которой давно нет азарта хоть что-то оспаривать, доказывать, или везде непременно вставлять непрошенные копейки своего мнения... Я больше не думаю, что оно должно быть всем интересно... Больше не участвую, как когда-то, во всех обсуждениях... Ничего не комментирую, ни с кем не спорю, не отслеживаю чужих реакций на себя...
Эта роскошь уже давно со мной - позволить каждому думать обо мне всё, что ему хочется.... И оказывается, именно так в жизнь приходит лучшее общение, лучшие отношения, лучшие связи - когда отпадает истерика нравиться всем непременно...
Почему?
ПОТОМУ ЧТО КОГДА ТЫ НЕ ИГРАЕШЬ НИКАКИХ РОЛЕЙ РАДИ ЧЬЕГО-ТО ОДОБРЕНИЯ, ТЕБЯ НАХОДЯТ СВОИ... А НЕ ТАКИЕ ЖЕ НОСИТЕЛИ МАСОК...
Человек не нуждается в жизни на карнавале, друзья мои... Он нуждается в своей жизни...
А карнавал - это чужой праздник, на котором даже веселиться надо по чужим правилам: разодеться в перья, и танцевать так, словно соблазняешь весь мир... И однажды надо точно решить - нужен ли тебе весь мир, который придётся удовлетворять неустанно, вылезая из кожи вон, или достаточно своего - в котором только те, кого ты хочешь видеть в нём всегда, и где всё взаимно, а не односторонне...
Что эта ваша черешня, детский лепет новобранца с красными ушами. Арбуз-вот истинная ягода разврата и порока. Тут тебе и садо, тут тебе и мазо, плод-откровение, испытание силы, духа и общей вместительности в кубометрах. Только недавно я стала взрослой (пришлось и через не хочу) и теперь аккуратно крошу себе в тазик четыре килограмма наркоманской мякоти без корки, а потом ем её вилочкой, интеллигентно оттопырив мизинчик. Эстетика, воспитание, эволюция наконец. Вкусовые сосочки радуются, да все сосочки радуются.
А раньше то оно как было. Деда по арбузу ножом хрясь , тот на два полушария бац и разпочковался, ноздри защекотал запах лета. Дальше этим же орудием труда, да в крестьянской богатой ладони деда режет внученьке первый рассыпчато-сахарный кусочек, размером с пол луны. Аккурат с серединки. Потому что внученька любимая и все лучшее ей. Не исключено, что с тех пор Галя балована и тащит в рот исключительно самое-самое, чтоб от отборных производителей. Берешь эту мощь, сла...ЕщёЧто эта ваша черешня, детский лепет новобранца с красными ушами. Арбуз-вот истинная ягода разврата и порока. Тут тебе и садо, тут тебе и мазо, плод-откровение, испытание силы, духа и общей вместительности в кубометрах. Только недавно я стала взрослой (пришлось и через не хочу) и теперь аккуратно крошу себе в тазик четыре килограмма наркоманской мякоти без корки, а потом ем её вилочкой, интеллигентно оттопырив мизинчик. Эстетика, воспитание, эволюция наконец. Вкусовые сосочки радуются, да все сосочки радуются.
А раньше то оно как было. Деда по арбузу ножом хрясь , тот на два полушария бац и разпочковался, ноздри защекотал запах лета. Дальше этим же орудием труда, да в крестьянской богатой ладони деда режет внученьке первый рассыпчато-сахарный кусочек, размером с пол луны. Аккурат с серединки. Потому что внученька любимая и все лучшее ей. Не исключено, что с тех пор Галя балована и тащит в рот исключительно самое-самое, чтоб от отборных производителей. Берешь эту мощь, сладкую, липкую, манящую и начинаешь есть. Хрустишь так, что щеки в соке, уши в соке, да все в соке и бантик набекрень. Одним движение утираешься. Еще, деда! По-первости ешь до самой зеленой корочки, до основания, чтобы ни миллиметра полурозового не оставить врагам. Дальше-больше, то есть меньше, хамеешь, кусаешь до середины, но пока ещё отчаянно жуешь. Врешь, не возьмешь! Резинка от хлопковых труселей в дикую советскую ромашку жмет уже давно, но русские с детства не сдаются. Да же если они и в детстве на русских не были похожи. И вот уже прозвучал позывной общий, и вот уже позвала тебя первая труба, ибо круговорот воды в природе неумолим и вырастишь-учи физику и химию тоже учи. И будет за следующие насколько часов таких труб несметные тыщи. Можно просто не выходить из комнаты раздумий. Потому как нельзя предмет размером с глобус поместить в ёмкость размером с вишню. Кто-то кого-то вытеснит. А ты все равно, жуёшь и жуёшь. Деда, ещё!
Кто-нибудь, заберите у меня этот тазик с арбузом, и порвите резинку на трусах в дикую советскую ромашку. Пусть закончатся эти оттенки красного. Мне через час на работу. Боже, храни королеву и меня.
Мы используем cookie-файлы, чтобы улучшить сервисы для вас. Если ваш возраст менее 13 лет, настроить cookie-файлы должен ваш законный представитель. Больше информации
Комментарии 485
Букет из желтых листьев на рояле.
Я Вам сыграю музыку дождя.
Я Вам сыграю музыку печали,
Как тихо плачет осень, уходя.
Я так хочу в холодный этот вечер
Неласковое сердце растопить.
Как жаль, что быстро догорают свечи.
Вы равнодушны ? Нет, не может быть ...
Все можно только музыкой измерить,
Что выше страсти, горячей огня.
Позвольте Вам сегодня не поверить,
Что Вы совсем не любите меня.
Букет из желтых листьев на рояле.
Я Вам сыграю музыку дождя.
Я Вам сыграю музыку печали,
Как тихо плачет осень, уходя
Бессмертие стекает на ладонь,
Скользит знакомой строчкой осторожно…
Надежды луч… пылающий огонь…
И сон вчерашний в памяти о прошлом…
Симфонии осеннего дождя…
Сонаты заполошной белой вьюги…
И кто-то не простился, уходя…
А кто-то не сумел понять друг друга…
В любимых строчках – радость и печаль,
И главные слова душевных истин…
Забытые "прости" и "как мне жаль"
...ЕщёБессмертие стекает на ладонь,
Скользит знакомой строчкой осторожно…
Надежды луч… пылающий огонь…
И сон вчерашний в памяти о прошлом…
Симфонии осеннего дождя…
Сонаты заполошной белой вьюги…
И кто-то не простился, уходя…
А кто-то не сумел понять друг друга…
В любимых строчках – радость и печаль,
И главные слова душевных истин…
Забытые "прости" и "как мне жаль"
Теряются без найденного смысла…
Сюиты звёзд, туманностей, миров…
Но мир есть ты… Бессмертие поэта –
В звучанье рифм и в музыке из слов…
Спасибо за тебя, что есть ты где-то…
Чем старше Женщина –
...Ещётем больше преимуществ.
Она мудрей, хитрее и нежней.
И четче знает, кто ей в жизни нужен,
И юной деве не сравниться с ней!
Ходы вперед десятками считает,
Читает взгляд. И даже слабый жест.
Запретный плод её уж не прельщает:
Она все то, что ей по вкусу, ест.
Мужчин с успехом делает рабами,
По-царски правит в собственной семье.
Все реже плачет «бабьими» слезами,
И жалость вряд ли вызовет к себе.
Кокетства глупость заменяет шармом,
Перешагнув в утехах тела стыд.
И дарит то, что ей приятно, даром,
А память ставит промахи на вид.
Умеет скрыть природные изъяны,
Достоинства изящно подчеркнуть.
И взглядом, полным магии и тайны,
<s sbcFF
Чем старше Женщина –
тем больше преимуществ.
Она мудрей, хитрее и нежней.
И четче знает, кто ей в жизни нужен,
И юной деве не сравниться с ней!
Ходы вперед десятками считает,
Читает взгляд. И даже слабый жест.
Запретный плод её уж не прельщает:
Она все то, что ей по вкусу, ест.
Мужчин с успехом делает рабами,
По-царски правит в собственной семье.
Все реже плачет «бабьими» слезами,
И жалость вряд ли вызовет к себе.
Кокетства глупость заменяет шармом,
Перешагнув в утехах тела стыд.
И дарит то, что ей приятно, даром,
А память ставит промахи на вид.
Умеет скрыть природные изъяны,
Достоинства изящно подчеркнуть.
И взглядом, полным магии и тайны,
Привычно, без усилия, сверкнуть.
Вместить в себя все вековые гены.
Изюминкою стать в руках Творца,
Быть Афродитой, вышедшей из пены,
На жертвенность венчального кольца.
И в 30 «с хвостиком», вступая в совершенство,
Стряхнув усталость напряженных лет,
Почувствовать душевное блаженство Гармонии,
Цены которой нет.
Марина Луна
Держу в ладонях нежные цветы
И вспоминаю о далёком дне,
Когда, рисуя в воздухе мечты,
Мне мама пела песню в тишине.
Теперь она лишь ангел в облаках,
В ночи, как путеводная звезда.
Приходит в горько-одиноких снах
И утешает ласково меня.
А я рисую дивные миры,
И снова тет-а-тет с ночной звездой,
Пытаюсь вызвать солнечные сны,
Где снова мама рядышком со мной...
ܓܨ
Есть такая замечательная женщина - Инна Бронштейн, которой уже за 70 и она пишет вот такие стихи :
...ЕщёКакое блаженство проснуться и знать,
Что вам на работу не надо бежать.
И день наступающий очень хорош,
А если болеешь, то значит - живешь.
И старость - совсем не плохая пора.
Да здравствует время свободы! Ура!
***
Какое блаженство на старости лет
Своими ногами идти в туалет.
А после в обратный отправиться путь
И быстренько под одеяло нырнуть.
А утром проснуться, проснуться и встать
И снова ходить, говорить и дышать.
***
Какое блаженство по рынку ходить
И новую кофту однажды купить.
Обновка - молекул
Есть такая замечательная женщина - Инна Бронштейн, которой уже за 70 и она пишет вот такие стихи :
Какое блаженство проснуться и знать,
Что вам на работу не надо бежать.
И день наступающий очень хорош,
А если болеешь, то значит - живешь.
И старость - совсем не плохая пора.
Да здравствует время свободы! Ура!
***
Какое блаженство на старости лет
Своими ногами идти в туалет.
А после в обратный отправиться путь
И быстренько под одеяло нырнуть.
А утром проснуться, проснуться и встать
И снова ходить, говорить и дышать.
***
Какое блаженство по рынку ходить
И новую кофту однажды купить.
Обновка - молекула миниблаженства
В потоке природного несовершенства.
И радости разные встретятся чаще...
Не смейся над бабушкой в кофте блестящей.
***
Какое блаженство в постели лежать
И на ночь хорошую книгу читать.
Сто раз прочитаешь знакомую прозу,
И все тебе ново - спасибо склерозу.
***
Какое блаженство по лесу гулять,
При том эскимо в шоколаде лизать.
Ведь я после завтрака час на диете,
И мною заслужены радости эти.
Гуляя, калории я изведу,
И значит, к обеду вернусь за еду.
***
Какое блаженство подняться с асфальта
И знать, что твое небывалое сальто
Закончилось не инвалидной коляской,
А просто испугом и маленькой встряской.
Теперь вы со мной согласитесь, друзья,
Что все-таки очень везучая я.
Как я живу? – Целую белый снег,
Душою примерзая к темным стеклам,
В любимой чашке на осколках теплых
Ложусь опять на зимний свой ночлег…
Как я живу? – Как высохший букет, -
Из вазы пью остатки мутной влаги,
Рисую пальцем лето на бумаге,
Но лист, как снег, свой не меняет цвет.
Как я живу? – Не открывая глаз…
Я ничего не жду уже увидеть…
«Ну, как дела?» - Вы у меня спросите.
Отвечу: «Хорошо. А как у Вас?»
ИРБИС РУА
И при первом знакомстве их видеть насквозь.
В повседневных заботах, проблемах и буднях
Распознать в черствых душах ржавеющий гвоздь.
Научи отличать кто мне друг, кто опасен.
Может молча пройти обойдя стороной?
Подскажи, с кем извилистый путь будет ясен
И дай знак, если рядом окажется мой.
Научи меня, Боже, простить, если надо,
Если лишняя я отпустить, пусть любя.
Не нужна мне на чьих-то страданьях награда,
Я хочу одного – только веры в себя.
И открой мне глаза, если что-то не вижу,
Объясни, если что-то не в силах понять.
Я стремилась всегда быть немножечко ближе
К тем, кто рядом, пытаясь всегда доверять.
Научи меня, Боже, одной быть из лучших,
...ЕщёНаучи меня, Боже, разбираться в людях
И при первом знакомстве их видеть насквозь.
В повседневных заботах, проблемах и буднях
Распознать в черствых душах ржавеющий гвоздь.
Научи отличать кто мне друг, кто опасен.
Может молча пройти обойдя стороной?
Подскажи, с кем извилистый путь будет ясен
И дай знак, если рядом окажется мой.
Научи меня, Боже, простить, если надо,
Если лишняя я отпустить, пусть любя.
Не нужна мне на чьих-то страданьях награда,
Я хочу одного – только веры в себя.
И открой мне глаза, если что-то не вижу,
Объясни, если что-то не в силах понять.
Я стремилась всегда быть немножечко ближе
К тем, кто рядом, пытаясь всегда доверять.
Научи меня, Боже, одной быть из лучших,
Если что-то не так, за собой проведи,
Обойдя стороною сомненья и тучи,
Находясь на единственно верном пути.
от зимы неуютно мне стало...
пусть придёт к нам весна в феврале,
скинув зиму с её пьедестала...
В свои краски добавлю тепло,
солнца луч и дыхание ветра,
и прозрачного неба крыло,
и подснежник ванильного цвета...
Боюсь, что утром вдруг проснусь...и солнце больше не обрадует!
Боюсь, что в будничности дней... вдруг разучусь любить и мучиться...
Что станет сердце холодней, и ненавидеть ложь разучится!
Что вдруг, увидев горизонт... душою следом не потянешься!
Что от дождя нырнёшь под зонт...а в бурю в тихом доме спрячешься!
Боюсь, что с возрастом душа... как высохший родник, глухою станет...
Не сможет слушать не дыша... не сможет видеть, замирая!
Вот так, встречая каждый год...боюсь не лет,...боюсь, что вдруг...
Чужая боль не обожжёт...чужая радость не обрадует!
— Много солнечного света!
В небе pадyгy-дyгy!
И ромашки на лyгy!
— Что ещё подаришь мне?
— Ключ, звенящий в тишине,
Сосны, клёны и дубы,
Землянику и грибы!
Подарю тебе кyкyшкy,
Чтобы, выйдя на опyшкy,
Ты погpомче кpикнyл ей:
«Погадай мне поскорей!»
И она тебе в ответ
Нагадала много лет.
Июльский дождик мчался следом,
Носили молоко по средам,
А по ночам на окнах тюль
Белел. А днем была жара.
Жасмина изгородь живая
Цвела, полдома закрывая,
А после дождика сыра
Была земля. Сыра, бела,
Бела от лепестков жасмина,
Которых целая лавина
Сошла. О Господи, дела
Столь утешительны Твои
Для слуха чуткого и взгляда,
Что больше ничего не надо,
Все остальное утаи.
Лариса Миллер
Ели кашу с молоком,
Не сердился дед на бабу,
Не грозил ей кулаком.
А сказал ей откровенно:
«Баба, ты не современна.
Посмотри, как растолстела,
Где твоя структура тела?
Меньше каши, больше щей,
Всяких разных овощей:
Лук, редис, столовый хрен —
Будешь как Софи Лорен!»
Баба слушала, смеялась,
Но в долгу не оставалась:
«Ах ты, пугало для птиц,
Весь небритый, словно шпиц!
По натуре благородный,
А по виду — огородный!
Что глядишь, прищурив глаз?
Ах ты, идол-фантомас!»
Не сердился дед на бабу,
Не грозил ей кулаком,
А сказал: «Давай-ка, баба,
Кушать кашу с молоком!
Обожаю я тебя,
Эх, толстушечка моя!»
Женщине было за восемьдесят. И она была в коме. Эти обстоятельства очень удручали, так как свободных мест под аппаратами искусственного дыхания не было, и реаниматологи долго лаялись на приемном покое с неврологами, не желая забирать больную за собой. В конце концов, победила дружба — из реанимации выкатили на долечивание уже пришедшего в сознание пациента, а бабушку вкатили под аппарат.
Женщину сбила машина. Сбила — и уехала. И сколько пролежала она под дождем на холодном асфальте, рядом со своим покореженным велосипедом и разбросанными овощами, посреди ночной дороги была военная тайна. Ее в последний момент увидел водитель легковушки и успел свернуть на обочину. Он же и вызвал «Скорую» и ГАИ, он же и сопровождал пострадавшую в больницу.
Документов при женщине не было, да это и понятно — кто берет с собой на дачу паспорт? Таким образом, образовалась головная боль — больная была неизвестной, практически при смерти и без материальной помощи родственников, столь необ...ЕщёНе уходи...
Женщине было за восемьдесят. И она была в коме. Эти обстоятельства очень удручали, так как свободных мест под аппаратами искусственного дыхания не было, и реаниматологи долго лаялись на приемном покое с неврологами, не желая забирать больную за собой. В конце концов, победила дружба — из реанимации выкатили на долечивание уже пришедшего в сознание пациента, а бабушку вкатили под аппарат.
Женщину сбила машина. Сбила — и уехала. И сколько пролежала она под дождем на холодном асфальте, рядом со своим покореженным велосипедом и разбросанными овощами, посреди ночной дороги была военная тайна. Ее в последний момент увидел водитель легковушки и успел свернуть на обочину. Он же и вызвал «Скорую» и ГАИ, он же и сопровождал пострадавшую в больницу.
Документов при женщине не было, да это и понятно — кто берет с собой на дачу паспорт? Таким образом, образовалась головная боль — больная была неизвестной, практически при смерти и без материальной помощи родственников, столь необходимой в таком случае. Кроме всего прочего, у нее не было переломов, гематом в голове и прочих оперируемых неприятностей, но был ушиб головного мозга и пневмония, что в таком далеко не юношеском возрасте звучит почти как приговор…
Муж остался и стал ухаживать за больной, а она все лежала и лежала, не приходя в сознание и не подавая признаков осмысленной жизни… Он был неизменно корректен и вежлив, всегда чисто выбрит, аккуратно одет и ухаживал за больной безукоризненно. За время ее нахождения дотошные сестрички разузнали все о жизни этих двух стариков и, конечно же, рассказали и нам.
Лида и Миша любили друг друга еще с института, понимали друг друга с полувзгляда, но мешало их счастью только одно — они были из разных слоев общества. Миша был из интеллигентов, из небогатых, но невероятно гордых польских дво...ЕщёА к утру в отделении вдруг появился ее муж — подтянутый, аккуратный, благообразный дедушка нашел ее просто чудом. —Я понял, — говорил он, — когда Лидушка не вернулась с дачи, что что-то случилось, и что-то очень нехорошее, потому что она обязательно бы позвонила. Я подумал, что ее, вероятно, сбила машина… И поехал прямо к вам, эта больница ведь самая ближняя к нашим дачам… Ах, ну почему я не поехал с ней…
Муж остался и стал ухаживать за больной, а она все лежала и лежала, не приходя в сознание и не подавая признаков осмысленной жизни… Он был неизменно корректен и вежлив, всегда чисто выбрит, аккуратно одет и ухаживал за больной безукоризненно. За время ее нахождения дотошные сестрички разузнали все о жизни этих двух стариков и, конечно же, рассказали и нам.
Лида и Миша любили друг друга еще с института, понимали друг друга с полувзгляда, но мешало их счастью только одно — они были из разных слоев общества. Миша был из интеллигентов, из небогатых, но невероятно гордых польских дворян, успел даже поучиться в Пажеском Корпусе, а Лида — дочерью простого ремесленника, вечно нетрезвого и грязного. Это обстоятельство не останавливало молодых людей, и перед войной они поженились, несмотря на строгие увещевания Мишиной матери и поджатые губы деда.
Дети росли, родители работали, давали детворе образование, потом Андрюша познакомил их со своей невестой… Беда пришла внезапно. И Андрей, и Карина увлекались альпинизмом, вместе ходили в походы по горам, умели петь песни популярных тогда Высоцкого и Визбора, и вместе погибли под лавиной в Фанских горах…
Как пережили это горе пожилые уже люди, дед не рассказывал, но смею думать, что нелегко. Они остались жить на этом свете, а их дети — лежать на кладбище под общей могильной для всех погибших тогда студентов плитой…
— Вот вылечите мою Лидушк...ЕщёВойну они провели на фронтах — он в окопах, а она в медсанбате санитарочкой… Военная буря пощадила и его, и ее, но все же оставила свой след: у Лидочки, после простуд и изнурительной работы, не могло быть детей… Это обстоятельство угнетало семейную пару, и они взяли из детского дома мальчика — кареглазого и смышленого Андрюшу. А потом и девочку — Карину
Дети росли, родители работали, давали детворе образование, потом Андрюша познакомил их со своей невестой… Беда пришла внезапно. И Андрей, и Карина увлекались альпинизмом, вместе ходили в походы по горам, умели петь песни популярных тогда Высоцкого и Визбора, и вместе погибли под лавиной в Фанских горах…
Как пережили это горе пожилые уже люди, дед не рассказывал, но смею думать, что нелегко. Они остались жить на этом свете, а их дети — лежать на кладбище под общей могильной для всех погибших тогда студентов плитой…
— Вот вылечите мою Лидушку, и я вас удивлю, — любил говаривать старик.
Мало кто верил в успех лечения, только искренняя вера пожилого человека и чувство долга заставляли делать все, что необходимо, чтобы Лидушка поднялась или хотя бы открыла глаза. Муж подолгу просиживал у ее постели, показывал ей, ничего не видящей и не слышащей, фотографии детей, рассказывал маленькие тайны своей обычной жизни — о проказах усыновленного им котенка, о ее цветах на подоконнике, о том, какой вкусный супчик сегодня у него получился…
Он приносил ей ее любимое мороженное, рассказывал, как долго его искал, как нес аккуратно, чтоб не растаяло, как покупал, а потом отдавал это мороженное девчонкам-медсестрам. Он приносил ей новые вещи, которые, по его мнению, очень бы ей шли, часами рассказывал о том, что сегодня дают в театре и даже вполголоса напевал арии из опер или оперетт…
Отделение всерьез опасалось, что старик слетел с катушек. Ему пытались говорить, что Лидушка вряд ли выздоровеет, но он только упрямо мотал головой и продолжал надеяться и верить. И вот в один из дней этот железный старик стал сдавать.
Он подошел к жене, взял ее за руку и заплакал.
— Не уходи… Мне без тебя не прожить и двух дней…
Лидушкины ресницы вдруг вздрогнули, потом приоткрылись глаза, и сухим, надтреснувшим голосом она произнесла:
— Не уйду, любимый…
Мы выписали Лидушку через месяц домой и, забирая ее, еще слабенькую и на каталке, старик таки всех удивил — он появился во фраке, подтянутый и гордый, с цветами в руках и молча, склонив голову, со слезами на глазах, положил эти цветы на стол ординаторской… А в ординаторской все встали…
Что есть любовь?
********
Из сети .
Когда качаться маятник устанет,
Когда любовь моя пройдёт по краю,
Мои черты уже не повторяя,
Мои черты уже не узнавая,
О, как, наверно, буду не права я,
Пытаясь всё запомнить и отметить,
Чтобы потом найти на этом свете
И обернуть в привычную оправу.
О, как мы все на этот счёт не правы...
А до тех пор стоять на этом месте,
Пока собор макает в небо крестик
И облака случайные цепляет.
И облака плывут и исчезают...
Где вышел срок унынию и муке,
Стоят деревья вширь раскинув руки,
Готовы каждый миг сомкнуть объятья.
О, что смогу прощанием назвать я?
Вот этот мостик между сном и явью?
Вот этот взгляд, наполненный печалью?
Вот этот выдох между "был" и "не был"?
Вот эту нежность, тонущую в небе?
Душа моя, покуда горний ветер
Ещё ласкает крыши на рассвете,
Покуда воздух полон ожиданья,
Любовь не знает страха расставанья,
Любовь не знает холода забвенья,
Любовь не знает муки сожаленья –
Она слепа, а значит, беспристрастна.
И по...ЕщёКогда-нибудь, когда меня не станет,
Когда качаться маятник устанет,
Когда любовь моя пройдёт по краю,
Мои черты уже не повторяя,
Мои черты уже не узнавая,
О, как, наверно, буду не права я,
Пытаясь всё запомнить и отметить,
Чтобы потом найти на этом свете
И обернуть в привычную оправу.
О, как мы все на этот счёт не правы...
А до тех пор стоять на этом месте,
Пока собор макает в небо крестик
И облака случайные цепляет.
И облака плывут и исчезают...
Где вышел срок унынию и муке,
Стоят деревья вширь раскинув руки,
Готовы каждый миг сомкнуть объятья.
О, что смогу прощанием назвать я?
Вот этот мостик между сном и явью?
Вот этот взгляд, наполненный печалью?
Вот этот выдох между "был" и "не был"?
Вот эту нежность, тонущую в небе?
Душа моя, покуда горний ветер
Ещё ласкает крыши на рассвете,
Покуда воздух полон ожиданья,
Любовь не знает страха расставанья,
Любовь не знает холода забвенья,
Любовь не знает муки сожаленья –
Она слепа, а значит, беспристрастна.
И потому мы верим не напрасно,
Пока она ещё парит над нами,
И мы глядим на мир её глазами.
Елена Касьян
Потому что ресурсы уже не бьют щедрой нефтью из богатой скважины, и требуют бережного отношения...
И сохранить их можно, не опустошаясь нещадно там, где бываешь с трудом... и с теми, к кому не лежит душа...
Мне часто хочется молчать...
Просто молчать...
И я делаю это, открыв для себя наслаждение собственной негромкости, в которой давно нет азарта хоть что-то оспаривать, доказывать, или везде непременно вставлять непрошенные копейки своего мнения...
Я больше не думаю, что оно должно быть всем интересно...
Больше не участвую, как когда-то, во всех обсуждениях...
Ничего не комментирую, ни с кем не спорю, не отслеживаю чужих реакций на себя...
Эта роскошь уже давно со мной - позволить каждому думать обо мне всё, что ему хочется....
И оказывается, именно так в жизнь приходит лучшее общение, лучшие отношения, лучшие связи - когда отпадает истерика нравить...ЕщёЧем старше становишься, тем больше потребности в тишине, в уединении, в свободе от любых суетных обстоятельств...
Потому что ресурсы уже не бьют щедрой нефтью из богатой скважины, и требуют бережного отношения...
И сохранить их можно, не опустошаясь нещадно там, где бываешь с трудом... и с теми, к кому не лежит душа...
Мне часто хочется молчать...
Просто молчать...
И я делаю это, открыв для себя наслаждение собственной негромкости, в которой давно нет азарта хоть что-то оспаривать, доказывать, или везде непременно вставлять непрошенные копейки своего мнения...
Я больше не думаю, что оно должно быть всем интересно...
Больше не участвую, как когда-то, во всех обсуждениях...
Ничего не комментирую, ни с кем не спорю, не отслеживаю чужих реакций на себя...
Эта роскошь уже давно со мной - позволить каждому думать обо мне всё, что ему хочется....
И оказывается, именно так в жизнь приходит лучшее общение, лучшие отношения, лучшие связи - когда отпадает истерика нравиться всем непременно...
Почему?
ПОТОМУ ЧТО КОГДА ТЫ НЕ ИГРАЕШЬ НИКАКИХ РОЛЕЙ РАДИ ЧЬЕГО-ТО ОДОБРЕНИЯ, ТЕБЯ НАХОДЯТ СВОИ... А НЕ ТАКИЕ ЖЕ НОСИТЕЛИ МАСОК...
Человек не нуждается в жизни на карнавале, друзья мои...
Он нуждается в своей жизни...
А карнавал - это чужой праздник, на котором даже веселиться надо по чужим правилам: разодеться в перья, и танцевать так, словно соблазняешь весь мир...
И однажды надо точно решить - нужен ли тебе весь мир, который придётся удовлетворять неустанно, вылезая из кожи вон, или достаточно своего - в котором только те, кого ты хочешь видеть в нём всегда, и где всё взаимно, а не односторонне...
Лиля Град
Только недавно я стала взрослой (пришлось и через не хочу) и теперь аккуратно крошу себе в тазик четыре килограмма наркоманской мякоти без корки, а потом ем её вилочкой, интеллигентно оттопырив мизинчик. Эстетика, воспитание, эволюция наконец. Вкусовые сосочки радуются, да все сосочки радуются.
А раньше то оно как было.
Деда по арбузу ножом хрясь , тот на два полушария бац и разпочковался, ноздри защекотал запах лета. Дальше этим же орудием труда, да в крестьянской богатой ладони деда режет внученьке первый рассыпчато-сахарный кусочек, размером с пол луны. Аккурат с серединки. Потому что внученька любимая и все лучшее ей.
Не исключено, что с тех пор Галя балована и тащит в рот исключительно самое-самое, чтоб от отборных производителей.
Берешь эту мощь, сла...ЕщёЧто эта ваша черешня, детский лепет новобранца с красными ушами. Арбуз-вот истинная ягода разврата и порока. Тут тебе и садо, тут тебе и мазо, плод-откровение, испытание силы, духа и общей вместительности в кубометрах.
Только недавно я стала взрослой (пришлось и через не хочу) и теперь аккуратно крошу себе в тазик четыре килограмма наркоманской мякоти без корки, а потом ем её вилочкой, интеллигентно оттопырив мизинчик. Эстетика, воспитание, эволюция наконец. Вкусовые сосочки радуются, да все сосочки радуются.
А раньше то оно как было.
Деда по арбузу ножом хрясь , тот на два полушария бац и разпочковался, ноздри защекотал запах лета. Дальше этим же орудием труда, да в крестьянской богатой ладони деда режет внученьке первый рассыпчато-сахарный кусочек, размером с пол луны. Аккурат с серединки. Потому что внученька любимая и все лучшее ей.
Не исключено, что с тех пор Галя балована и тащит в рот исключительно самое-самое, чтоб от отборных производителей.
Берешь эту мощь, сладкую, липкую, манящую и начинаешь есть. Хрустишь так, что щеки в соке, уши в соке, да все в соке и бантик набекрень. Одним движение утираешься.
Еще, деда!
По-первости ешь до самой зеленой корочки, до основания, чтобы ни миллиметра полурозового не оставить врагам.
Дальше-больше, то есть меньше, хамеешь, кусаешь до середины, но пока ещё отчаянно жуешь. Врешь, не возьмешь!
Резинка от хлопковых труселей в дикую советскую ромашку жмет уже давно, но русские с детства не сдаются. Да же если они и в детстве на русских не были похожи.
И вот уже прозвучал позывной общий, и вот уже позвала тебя первая труба, ибо круговорот воды в природе неумолим и вырастишь-учи физику и химию тоже учи. И будет за следующие насколько часов таких труб несметные тыщи. Можно просто не выходить из комнаты раздумий. Потому как нельзя предмет размером с глобус поместить в ёмкость размером с вишню. Кто-то кого-то вытеснит.
А ты все равно, жуёшь и жуёшь.
Деда, ещё!
Кто-нибудь, заберите у меня этот тазик с арбузом, и порвите резинку на трусах в дикую советскую ромашку. Пусть закончатся эти оттенки красного.
Мне через час на работу. Боже, храни королеву и меня.
Оксана Сибирячка