Предыдущая публикация
Мы можем и должны вести переговоры с Путиным
TAC: Трамп правильно сделал, что начал переговоры с Путиным, их надо продолжатьЗапад долгое время пытался продвигать тезис о том, что ни с Россией, ни конкретно с ее нынешним руководством нельзя вести дела, пишет TAC. Обвинения в адрес Москвы звучат нелепо, убежден автор статьи. Он приветствует шаги Трампа к нормализации отношений с Россией.
Пол Гренье (Paul Grenier)
Одно, по крайней мере, теперь бесспорно. Мы живем в многополярном мире. В январе в обширном интервью Мегин Келли это признал сам госсекретарь Марко Рубио. Это признание — во многом следствие того, что Россия не потерпела поражение на Украине. Скорее наоборот.
Увы, принятие самого факта многополярности еще не диктует характер нашего отклика. Предпочтительный ответ министра Рубио, как он сам явственно дал понять в своем интервью, — это взяться за “тяжелую работу дипломатии” (хочется добавить: научиться заново).
Но, разумеется, возможны и другие варианты. Так, коллектив авторов на страницах Foreign Affairs прошлой осенью ратовал за восстановление смелой политики сдерживания России — в том виде, в каком она существовала в годы первой холодной войны. Бывший министр обороны Великобритании Бен Уоллес пошел еще дальше: в январской статье он предложил бросить Россию “в тюрьму” с “высокими стенами”.
Какой же путь верный? Мне лично представляется наилучшим подход Рубио, особенно если его дополнить так называемым “цивилизационным реализмом”, школой, которая не исключает моральные соображения из практики международных отношений, как это склонны делать чистые реалисты. Цивилизационные реалисты признают необходимость добродетели, но при у них также хватает ума признать, что либеральные демократии – не единственные государства, способные ее практиковать. Что же касается идеалистов, их беда — отрыв от реальности. Кроме того, у них есть донельзя раздражающая привычка навязывать свою трактовку морали всем и вся — или, по крайней мере, пытаться.
Католический богослов и неоконсервативный политический писатель Джордж Вайгель в открытом письме, опубликованном вскоре после переизбрания Трампа в ноябре прошлого года, изложил доводы против Владимира Путина. Пожалуй, несколько несправедливо выделять здесь одного лишь Вайгеля — он же всего лишь озвучил давнюю линию партии. Ее можно услышать на всех кабельных новостных каналах или прочесть на страницах The Washington Post. Однако в своем открытом письме он исчерпывающим образом подытожил все избитые обвинения в адрес российского лидера и дал ему своеобычную характеристику. Письмо Вайгеля было адресовано Джей Ди Вэнсу, тогда еще недавно избранному вице-президенту. В нем Вэнс, по сути, обвинялся в том, что не испытывает к российскому лидеру достаточно ненависти — что, конечно же, безнравственно.
Вайгель пишет о Владимире Путине следующее: “... патологический деспот, чье извращенное мировоззрение и склонность к расправам над политическими оппонентами сформировались в аморальной выгребной яме советских спецслужб. Путин заявил во всеуслышание о своем намерении отменить приговор истории самой советской системе. Чтобы способствовать ее достижению, он учинил на Украине геноцид. Словно агрессоры 1930-х годов, он не остановится, пока его не остановят силой”.
Представление о том, что Владимир Путин намерен двигаться на Запад до тех пор, пока Россия не оккупирует Польшу, не стоит труда опровергнуть. Во-первых, ничто этого не предвещает, а, во-вторых, за это желание придется заплатить заоблачную цену — без какой-либо явной выгоды. Разумеется, те, кто якобы знают мысли Путина лучше его самого, могут утверждать все, что душе угодно.
Однако бессодержательность этого обвинения убедительно подтверждается неоднократной готовностью Владимира Путина отказаться от российской экспансии даже на Украину — за исключением Крыма — если будут улажены основополагающие вопросы безопасности, включая присутствие на Украине альянса НАТО. Впервые мы увидели это стремление в Минских соглашениях от февраля 2015 года (“Минск — 2”), а затем, я бы сказал, в мирном соглашении от апреля 2022 года, которое так и осталось неподписанным в Стамбуле. Если бы Украина и ее западные покровители исполнили первое соглашение и не отвергли второе, Донбасс, скорее всего, не был бы сегодня российской территорией, ведь Москва была готова признать его автономный статус в составе Украины.
Пожалуй, наибольший интерес представляют риторические приемы Вайгеля, чтобы Путин в читательском сознании ассоциировался с Гитлером и СССР. В частности, он уподобляет его “агрессорам 1930-х годов” и утверждает, что мировоззрение Путина полностью сформировалось в “аморальной выгребной яме советских спецслужб”. Ради красного словца Вайгель напирает на его “склонность к расправам над политическими оппонентами”.
Да, были случаи, когда недруги Путина гибли насильственной смерти. Некоторые из них вполне могут быть связаны с Кремлем. В случае с Евгением Пригожиным мы можем быть практически уверены в такой связи. В деле же Бориса Немцова могли были замешаны чеченские силы, связанные с Кремлем как минимум потенциально. Но, как ни удивительно, в большинстве других случаев, даже в нашумевшем деле Сергея Магнитского, факты далеко не столь ясны.
К тому же сегодня, после того как Запад последовательно отвергал условия урегулирования, которые наверняка бы предотвратили гибель сотен тысяч украинских и российских мужчин (для начала хотя бы вышеупомянутый нейтралитет Украины), такие обвинения в адрес российского лидера звучат прямо-таки нелепо.
***
Для Вайгеля, как и лагеря “неоконов” (неоконсерваторов. – Прим. ИноСМИ) как такового, все, что нужно знать о Путине, исчерпывается тем, что он начал свою карьеру в КГБ, советской службе безопасности. Одно лишь упоминание этого факта из биографии российского президента вызывает, словно у собаки Павлова, искомую реакцию страха и отвращения. К тому же это муссируется настолько часто, что последующие шаги в долгой карьере Путина старательно игнорируются. Давайте же заполним ряд пробелов.
После распада СССР Путин стал первым заместителем Анатолия Собчака, либерального мэра Санкт-Петербурга и одного из бывших преподавателей юридического факультета, где он когда-то учился. Когда в 1991 году были предприняты попытки восстановить советскую систему, а в 1993 — свергнуть Ельцина, в обоих случаях Путин вставал на сторону тех, кто ратовал за отход от советского пути. Под началом Собчака Путин прослыл — и это признала даже его непримиримый критик Маша Гессен — одним из редких высокопоставленных госслужащих, которые никогда не брали взяток. 800-страничная биография Путина за авторством Филиппа Шорта, в принципе не особенно лестная, также опровергает написанный Вайгелем портрет морально разложившегося лидера, якобы одержимого восстановлением советской системы.
Утка, что Путин “открыто декларировал” свое “намерение отменить приговор истории советской системе”, восходит к навязшей на зубах фразе из послания Путина 25 апреля 2005 года Федеральному собранию. В ней он, как известно, назвал распад СССР “великой” (или “величайшей”) геополитической катастрофой 20-го века. В русском языке нет определенного или неопределенного артикля, поэтому его формулировка двусмысленна и не дает полной ясности (в английском языке превосходная степень прилагательного — в данном случае “величайший” — может употребляться в усилительной функции, без сравнения с другими предметами или явлениями. – Прим. ИноСМИ).
Как бы то ни было, для многих россиян именно так все и обстояло. Как тут же разъяснил Путин, развивая свою мысль, именно после распада СССР десятки миллионов россиян “в одночасье оказались за границей”. После краха государственной власти, экономической системы как таковой и почти всех общественных институтов большинство россиян внезапно оказались в нищете и лишились какой бы то ни было опоры. Для российской аудитории Путина это была подлинная катастрофа.
И все же, выводом его речи в апреле 2005 года стало то, что благополучно пройдя через это ужасное испытание Россия и стала новой страной, приверженной демократии и личной свободе. Главное, подчеркнул Путин, что эта новая Россия отвергла большевистскую идею социальных экспериментов. “Мы не изобретаем никаких новшеств, а стремимся использовать все то, что было накоплено европейской цивилизацией и мировой историей”, — подчеркнул Путин.
Ранее в той же речи Путин подытожил цели России на международной арене: безопасность границ и благоприятные внешние условия для решения внутренних проблем. Позже в интервью немецким журналистам Путин уточнил свою позицию по СССР: “У того, кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца. А у того, кто хочет его восстановления в прежнем виде, у того нет головы”.
***
В марте 2014 года, сразу после переворота на Майдане, Путин призвал своих губернаторов ознакомиться, наряду с трудами более популярных российских философов, с книгой “Наши задачи” Ивана Ильина (1883–1954), консервативного гегельянца и ученого-правоведа.
В нем Ильин предупреждает будущих лидеров России об опасностях для России, которые возникнут после того, как СССР прекратит свое существование, — а он не сомневался, что рано или поздно это произойдет. Остальной мир, не представляя себе последствий, будет стремиться к распаду России и ради этой цели будет оказывать большую помощь и идеологическую поддержку тем, кто будет готов этому поспособствовать. Эти же внешние силы будут поощрять гражданские войны и разжигать всевозможные кризисы — в том числе ради мира во всем мире. Чтобы избежать этой участи, Ильин советовал российским лидерам на время принять авторитарное правление ради сохранения единства государства и необходимой передышки на восстановление страны.
Политическая эволюция Путина между 2005 и 2014 годами достаточно очевидна: он стал враждебнее к Западу во главе с США. Не менее очевидны и причины его настороженности. Давление со стороны Запада и неуклонное расширение НАТО (как де-юре, так и де-факто) толкнуло не только Владимира Путина, но и сам политический строй России как таковой обратно к “царской” структуре — естественной для страны на протяжении веков.
Оговорюсь: я употребляю эпитет “царский” с тем, чтобы подчеркнуть иерархическую, вертикальную и стержневую логику российского политического порядка, а не буквальное восстановление царской власти — что, скорее всего, невозможно в принципе. Демократия также стала отличительной чертой политической жизни сегодняшней России — вопреки уверениям американских сторонников холодной войны. Хотя, по общему признанию, она существует в шатком равновесии с другими элементами, включая христианство — этот вопрос я уже исследовал в другой статье.
Что, если бы Николай II все еще был у власти — при слабом парламенте, Русской православной церкви и даже с неким Петром Столыпиным, который бы столь же усердно трудился над модернизацией экономики России? Как это ни странно, этот сценарий удивительно похож на ту Россию, которую мы видим прямо сейчас при Владимире Путине. Разумеется, путинскую Россию нельзя назвать либеральной светской демократией. Но почему это должно нас волновать? Не должно, и Трампа и Джей Ди Вэнса следует поздравить с осознанием того, что с Россией можно иметь дело дипломатическим путем, чтобы урегулировать украинский конфликт и, возможно, даже положить конец холодной войне, которая снова подняла свою гнусную голову в годы правления Байдена.
Пол Гренье (Paul Grenier)
Одно, по крайней мере, теперь бесспорно. Мы живем в многополярном мире. В январе в обширном интервью Мегин Келли это признал сам госсекретарь Марко Рубио. Это признание — во многом следствие того, что Россия не потерпела поражение на Украине. Скорее наоборот.
Увы, принятие самого факта многополярности еще не диктует характер нашего отклика. Предпочтительный ответ министра Рубио, как он сам явственно дал понять в своем интервью, — это взяться за “тяжелую работу дипломатии” (хочется добавить: научиться заново).
Но, разумеется, возможны и другие варианты. Так, коллектив авторов на страницах Foreign Affairs прошлой осенью ратовал за восстановление смелой политики сдерживания России — в том виде, в каком она существовала в годы первой холодной войны. Бывший министр обороны Великобритании Бен Уоллес пошел еще дальше: в январской статье он предложил бросить Россию “в тюрьму” с “высокими стенами”.
Какой же путь верный? Мне лично представляется наилучшим подход Рубио, особенно если его дополнить так называемым “цивилизационным реализмом”, школой, которая не исключает моральные соображения из практики международных отношений, как это склонны делать чистые реалисты. Цивилизационные реалисты признают необходимость добродетели, но при у них также хватает ума признать, что либеральные демократии – не единственные государства, способные ее практиковать. Что же касается идеалистов, их беда — отрыв от реальности. Кроме того, у них есть донельзя раздражающая привычка навязывать свою трактовку морали всем и вся — или, по крайней мере, пытаться.
Католический богослов и неоконсервативный политический писатель Джордж Вайгель в открытом письме, опубликованном вскоре после переизбрания Трампа в ноябре прошлого года, изложил доводы против Владимира Путина. Пожалуй, несколько несправедливо выделять здесь одного лишь Вайгеля — он же всего лишь озвучил давнюю линию партии. Ее можно услышать на всех кабельных новостных каналах или прочесть на страницах The Washington Post. Однако в своем открытом письме он исчерпывающим образом подытожил все избитые обвинения в адрес российского лидера и дал ему своеобычную характеристику. Письмо Вайгеля было адресовано Джей Ди Вэнсу, тогда еще недавно избранному вице-президенту. В нем Вэнс, по сути, обвинялся в том, что не испытывает к российскому лидеру достаточно ненависти — что, конечно же, безнравственно.
Вайгель пишет о Владимире Путине следующее: “... патологический деспот, чье извращенное мировоззрение и склонность к расправам над политическими оппонентами сформировались в аморальной выгребной яме советских спецслужб. Путин заявил во всеуслышание о своем намерении отменить приговор истории самой советской системе. Чтобы способствовать ее достижению, он учинил на Украине геноцид. Словно агрессоры 1930-х годов, он не остановится, пока его не остановят силой”.
Представление о том, что Владимир Путин намерен двигаться на Запад до тех пор, пока Россия не оккупирует Польшу, не стоит труда опровергнуть. Во-первых, ничто этого не предвещает, а, во-вторых, за это желание придется заплатить заоблачную цену — без какой-либо явной выгоды. Разумеется, те, кто якобы знают мысли Путина лучше его самого, могут утверждать все, что душе угодно.
Однако бессодержательность этого обвинения убедительно подтверждается неоднократной готовностью Владимира Путина отказаться от российской экспансии даже на Украину — за исключением Крыма — если будут улажены основополагающие вопросы безопасности, включая присутствие на Украине альянса НАТО. Впервые мы увидели это стремление в Минских соглашениях от февраля 2015 года (“Минск — 2”), а затем, я бы сказал, в мирном соглашении от апреля 2022 года, которое так и осталось неподписанным в Стамбуле. Если бы Украина и ее западные покровители исполнили первое соглашение и не отвергли второе, Донбасс, скорее всего, не был бы сегодня российской территорией, ведь Москва была готова признать его автономный статус в составе Украины.
Пожалуй, наибольший интерес представляют риторические приемы Вайгеля, чтобы Путин в читательском сознании ассоциировался с Гитлером и СССР. В частности, он уподобляет его “агрессорам 1930-х годов” и утверждает, что мировоззрение Путина полностью сформировалось в “аморальной выгребной яме советских спецслужб”. Ради красного словца Вайгель напирает на его “склонность к расправам над политическими оппонентами”.
Да, были случаи, когда недруги Путина гибли насильственной смерти. Некоторые из них вполне могут быть связаны с Кремлем. В случае с Евгением Пригожиным мы можем быть практически уверены в такой связи. В деле же Бориса Немцова могли были замешаны чеченские силы, связанные с Кремлем как минимум потенциально. Но, как ни удивительно, в большинстве других случаев, даже в нашумевшем деле Сергея Магнитского, факты далеко не столь ясны.
К тому же сегодня, после того как Запад последовательно отвергал условия урегулирования, которые наверняка бы предотвратили гибель сотен тысяч украинских и российских мужчин (для начала хотя бы вышеупомянутый нейтралитет Украины), такие обвинения в адрес российского лидера звучат прямо-таки нелепо.
***
Для Вайгеля, как и лагеря “неоконов” (неоконсерваторов. – Прим. ИноСМИ) как такового, все, что нужно знать о Путине, исчерпывается тем, что он начал свою карьеру в КГБ, советской службе безопасности. Одно лишь упоминание этого факта из биографии российского президента вызывает, словно у собаки Павлова, искомую реакцию страха и отвращения. К тому же это муссируется настолько часто, что последующие шаги в долгой карьере Путина старательно игнорируются. Давайте же заполним ряд пробелов.
После распада СССР Путин стал первым заместителем Анатолия Собчака, либерального мэра Санкт-Петербурга и одного из бывших преподавателей юридического факультета, где он когда-то учился. Когда в 1991 году были предприняты попытки восстановить советскую систему, а в 1993 — свергнуть Ельцина, в обоих случаях Путин вставал на сторону тех, кто ратовал за отход от советского пути. Под началом Собчака Путин прослыл — и это признала даже его непримиримый критик Маша Гессен — одним из редких высокопоставленных госслужащих, которые никогда не брали взяток. 800-страничная биография Путина за авторством Филиппа Шорта, в принципе не особенно лестная, также опровергает написанный Вайгелем портрет морально разложившегося лидера, якобы одержимого восстановлением советской системы.
Утка, что Путин “открыто декларировал” свое “намерение отменить приговор истории советской системе”, восходит к навязшей на зубах фразе из послания Путина 25 апреля 2005 года Федеральному собранию. В ней он, как известно, назвал распад СССР “великой” (или “величайшей”) геополитической катастрофой 20-го века. В русском языке нет определенного или неопределенного артикля, поэтому его формулировка двусмысленна и не дает полной ясности (в английском языке превосходная степень прилагательного — в данном случае “величайший” — может употребляться в усилительной функции, без сравнения с другими предметами или явлениями. – Прим. ИноСМИ).
Как бы то ни было, для многих россиян именно так все и обстояло. Как тут же разъяснил Путин, развивая свою мысль, именно после распада СССР десятки миллионов россиян “в одночасье оказались за границей”. После краха государственной власти, экономической системы как таковой и почти всех общественных институтов большинство россиян внезапно оказались в нищете и лишились какой бы то ни было опоры. Для российской аудитории Путина это была подлинная катастрофа.
И все же, выводом его речи в апреле 2005 года стало то, что благополучно пройдя через это ужасное испытание Россия и стала новой страной, приверженной демократии и личной свободе. Главное, подчеркнул Путин, что эта новая Россия отвергла большевистскую идею социальных экспериментов. “Мы не изобретаем никаких новшеств, а стремимся использовать все то, что было накоплено европейской цивилизацией и мировой историей”, — подчеркнул Путин.
Ранее в той же речи Путин подытожил цели России на международной арене: безопасность границ и благоприятные внешние условия для решения внутренних проблем. Позже в интервью немецким журналистам Путин уточнил свою позицию по СССР: “У того, кто не жалеет о распаде СССР, у того нет сердца. А у того, кто хочет его восстановления в прежнем виде, у того нет головы”.
***
В марте 2014 года, сразу после переворота на Майдане, Путин призвал своих губернаторов ознакомиться, наряду с трудами более популярных российских философов, с книгой “Наши задачи” Ивана Ильина (1883–1954), консервативного гегельянца и ученого-правоведа.
В нем Ильин предупреждает будущих лидеров России об опасностях для России, которые возникнут после того, как СССР прекратит свое существование, — а он не сомневался, что рано или поздно это произойдет. Остальной мир, не представляя себе последствий, будет стремиться к распаду России и ради этой цели будет оказывать большую помощь и идеологическую поддержку тем, кто будет готов этому поспособствовать. Эти же внешние силы будут поощрять гражданские войны и разжигать всевозможные кризисы — в том числе ради мира во всем мире. Чтобы избежать этой участи, Ильин советовал российским лидерам на время принять авторитарное правление ради сохранения единства государства и необходимой передышки на восстановление страны.
Политическая эволюция Путина между 2005 и 2014 годами достаточно очевидна: он стал враждебнее к Западу во главе с США. Не менее очевидны и причины его настороженности. Давление со стороны Запада и неуклонное расширение НАТО (как де-юре, так и де-факто) толкнуло не только Владимира Путина, но и сам политический строй России как таковой обратно к “царской” структуре — естественной для страны на протяжении веков.
Оговорюсь: я употребляю эпитет “царский” с тем, чтобы подчеркнуть иерархическую, вертикальную и стержневую логику российского политического порядка, а не буквальное восстановление царской власти — что, скорее всего, невозможно в принципе. Демократия также стала отличительной чертой политической жизни сегодняшней России — вопреки уверениям американских сторонников холодной войны. Хотя, по общему признанию, она существует в шатком равновесии с другими элементами, включая христианство — этот вопрос я уже исследовал в другой статье.
Что, если бы Николай II все еще был у власти — при слабом парламенте, Русской православной церкви и даже с неким Петром Столыпиным, который бы столь же усердно трудился над модернизацией экономики России? Как это ни странно, этот сценарий удивительно похож на ту Россию, которую мы видим прямо сейчас при Владимире Путине. Разумеется, путинскую Россию нельзя назвать либеральной светской демократией. Но почему это должно нас волновать? Не должно, и Трампа и Джей Ди Вэнса следует поздравить с осознанием того, что с Россией можно иметь дело дипломатическим путем, чтобы урегулировать украинский конфликт и, возможно, даже положить конец холодной войне, которая снова подняла свою гнусную голову в годы правления Байдена.
Следующая публикация
Комментарии 1